16:20
Не так давно Фредрика Бергман чувствовала себя в полиции белой вороной. Коллеги считали, что ей не хватает специального образования и поэтому она играет не по правилам. А Фредрика подглядывала в их карты и выигрывала.
У хорошего следователя нет алгоритма действий на все случаи жизни. Его ведет расследование. А схемы и правила люди выдумывают, чтобы облегчить себе существование.
Сейчас они с Алексом направлялись к матери Карима Сасси. В машине Фредрика размышляла о том, какая сложная и ответственная задача возложена на Эден и ее коллег, — охранять безопасность страны. Их неудачи обходились дорого. День ото дня шведское общество менялось, заражаясь духом нетерпимости и ксенофобии. Еще одно преступление — и чаша переполнится.
Что, если бы подобные требования предъявлялись криминальной полиции?
Нет убийствам!
Нет насилию!
Нет ограблениям банков!
Рай, да и только!
Вероятно, криминал можно искоренить полностью усилением полицейского надзора, но кто захочет жить в таком обществе?
Тоска по сильной руке — вот что больше всего пугало после стокгольмских терактов 2011 года. При мысли об этом под ногами Фредрики словно разверзалась пропасть.
Директор СЭПО неоднократно пытался объяснить людям, чего на самом деле они требуют. В обществе тотального контроля не останется места ничему личному. Штат СЭПО раздуется до невероятных размеров, чтобы иметь возможность обработать всю поступающую информацию.
Фредрика до сих пор полагала, что он выиграл эти дебаты. Шеф СЭПО все сделал правильно, и народ с ним согласился.
Тотальная слежка — спасибо, нет.
Лишь недавно Фредрика поняла, что означает применительно к расследованию слово «шумы». Из множества крупиц информации, витающих в воздухе, полицейский или сотрудник Службы безопасности должен только выбрать те, что превращают его поражение в успех.
— Что мы, собственно, знаем о матери Карима? — Голос Алекса заставил Фредрику вздрогнуть. — То, что она работала на фабрике «Эрикссон», и все?
Фредрика открыла сумку и достала листок бумаги, который ей вручили в СЭПО накануне выезда.
— Родилась и выросла в Кальмаре, в двадцать с небольшим переехала в Стокгольм. Вышла замуж за отца Карима, который вскоре исчез из поля зрения. Работала на фабрике «Эрикссон» в Кисте до две тысячи пятого года, потом вторично вышла замуж. Сейчас живет в Эстермальме. Домохозяйка.
— Любительница перемены мест?
— Похоже на то.
Домохозяйка. Фредрика никогда не понимала таких женщин. Она с детства усвоила, как важно сделать карьеру, и не представляла своей жизни без работы. Лишиться заработка, стать от кого-то зависимой — сама мысль об этом была Фредрике неприятна. Любить не означает владеть кем-то или находиться в чьей-то собственности. Подобное не придет в голову даже такому консерватору, как Спенсер.
Алекс скосил глаза на спутницу:
— Не смотри так мрачно. Мало ли что может толкнуть человека на столь странный поступок.
Фредрике понравилось, что он сказал «человека», а не «женщину». Это придало его аргументу убедительности. В следующую секунду мысли Фредрики унеслись в другом направлении.
— У Карима нет ни сестер, ни братьев, — заметила она.
— И даже сводных? — недоверчиво переспросил Алекс.
— Никаких.
— А бабушки и дедушки?
— Родители матери умерли. Об отцовских ничего не известно, они живут не в Швеции.
Алекс припарковался возле дома матери Карима, неподалеку от Королевских конюшен. Фредрика вышла из машины, с наслаждением вдыхая прохладный воздух, пронизанный тонкими ароматами осени. Именно в Эстермальме проходили их тайные свидания со Спенсером, не терпевшие дневного света. Фредрика тосковала по тому времени. Их невозможная любовь стала для нее параллельным миром, в котором Фредрика исчезала, когда реальная жизнь становилась особенно невыносимой. Это было подобно празднику в череде тоскливых будней. Они нарушили все нормы, преступили все человеческие законы: Спенсер не просто имел семью, он годился Фредрике в отцы по возрасту и был ее руководителем в университете. Что может быть возмутительнее и прекраснее такого романа!
Особенно незабываемой оказалась начальная стадия. Легкий флирт, такой невинный, и Фредрика никак не ожидала, что из него может что-нибудь получиться. Позже она поняла, что подсознательно уже тогда оценивала ситуацию правильно, и именно поэтому решилась сделать первый шаг. Хотя Спенсер утверждал, что первым инициативу проявил он. Какая разница? Главное, что они вместе вот уже пятнадцать лет и прижили двух ребятишек.
«И какое приключение ждет меня сегодня?» — спрашивала себя Фредрика.
Алекс вошел в подъезд первым. Они поднялись в лифте на пятый этаж и позвонили в дверь.
— Разве мы не будем ждать СЭПО? — удивилась Фредрика.
Она вспомнила, что именно об этом договаривалась с людьми, передававшими ей папку с материалами о матери Карима.
— Они подъедут.
Дверь открылась. Мать Карима, Марина Фагер, оказалась не такой, какой Фредрика ее себе представляла. Маленькая, хрупкая женщина, столь не похожая на широкоплечего гиганта-сына. Они созвонились с ней, перед тем как выехать, договорились о встрече, но не более. «Это не телефонный разговор», — отмахнулся от объяснений Алекс.
Однако, похоже, Марине Фагер все было известно.
— Я разговаривала с женой Карима, — сказала она, провожая гостей на кухню.
Выставив на стол кофейные чашки, женщина всплеснула руками:
— Не знаю, что и сказать, — в ее глазах появилось выражение отчаяния, — честное слово!
— Мы сядем, пожалуй. — Алекс опустился на стул.
Кухня оказалась уютной, совсем не в стиле современных интерьеров с глянцевых обложек. В таких приятно встречаться с друзьями, а не угощать кофе полицейских, расследующих захват самолета.
— Из СЭПО тоже звонили, — сообщила мать Карима. — Они даже не объяснили, что им нужно. Просто велели мне оставаться дома, на случай если захотят со мной поговорить.
Фредрика раскрыла рот, собираясь что-то сказать, но тут раздался звонок в дверь.
Марина выскочила из-за стола и побежала в прихожую.
— Нам следовало бы явиться сюда всем вместе, — заметила Фредрика, оставшись с Алексом наедине. — Получилось, что мы не смогли организоваться.
— Я так не думаю, — возразил Алекс. — Теперь она, по крайней мере, понимает, что мы из разных учреждений и у нас разные задачи.
Значит, все дело в задачах.
Марина Фагер вернулась с двумя сотрудниками СЭПО. Одного из них Фредрика узнала: это был тот самый мужчина, с которым они встретились возле дома Карима. Второй была женщина, которую Фредрика никогда не видела раньше. Они поздоровались и тоже сели за стол.
— Как мог Карим оказаться в такой ситуации? — снова запричитала Марина Фагер. — Это непостижимо! Не знаю, что бы я делала, если бы кто-нибудь взял его в заложники.
— Мы вас понимаем, — отозвался следователь из СЭПО.
Он оставался спокоен. Фредрика заметила, как он осторожно перегнулся через стол и таким образом приблизился к матери Карима.
— А вы встречались с сыном в последнее время?
Марина Фагер кивнула:
— Конечно, общаемся постоянно. Мы ведь одна семья.
— И вы не заметили ничего необычного в его поведении? Он не нервничал, не казался взволнованным?
— Нет, ничего такого.
— И не замыкался в себе?
— Нет. — Марина Фагер наморщила лоб. — Но почему вас так интересует Карим? Он командир захваченного самолета, а не террорист.
В этот момент она встретила взгляд Алекса, сидевшего по противоположную сторону стола, и замолчала. А потом вдруг хлопнула себя ладонью по губам:
— Вы с ума сошли! Карим никогда…
Алекс успокаивающе поднял руку:
— Мы отрабатываем разные версии, но сейчас все выглядит так, будто Карим замешан в преступлении. Каким образом и почему — это мы и пытаемся здесь выяснить.
— Именно, — вступил в беседу следователь из СЭПО. — Наверняка ничего не известно, но есть основания полагать, что Карим в сговоре с террористами. И если это не так, мы должны узнать об этом как можно скорее.
Мать Карима опустила глаза.
— Разумеется, — прошептала она.
— Вам знакомо имя Захарии Келифи? — спросил Алекс.
— Да, конечно. — Голос Марины Фагер звучал печально. — Он общался с Каримом много лет назад, в две тысячи первом или две тысячи втором году, насколько я помню.
— Как они подружились?
— Я работала на фабрике «Эрикссон» в Кисте вместе с дядей Захарии. Он знал, что у меня есть сын одного возраста с его племянником, и, когда Захария приехал на лето в Швецию, познакомил его с Каримом. Вряд ли их можно назвать друзьями, они ведь не общались с тех пор.
— И вы не знаете, что сейчас с этим Захарией?
Марина взяла лежавшую на подоконнике газету.
— Это он? — Она показала пальцем на фотографию на первой полосе.
— Он, — кивнула Фредрика. — Что вы почувствовали, когда увидели эту статью?
Марина отложила газету.
— Примерно то же, что и сейчас, когда вы сообщили мне, что Карим — террорист. Это невозможно. Я ничего не слышала о Захарии все эти годы, но тогда он произвел на меня самое благоприятное впечатление. Работящий и смышленый мальчик.
— Угонщики требуют освобождения Захарии из-под стражи.
— И поэтому вы решили, что за всем этим стоит Карим? — удивилась женщина. — Только потому, что они общались десять лет назад?
На этот вопрос нельзя было ответить без того, чтобы не сказать лишнего. Поэтому ответа Марина Фагер не получила.
Однако мысленно Фредрика еще раз прошлась по всем уликам против Карима.
Отпечатки его пальцев на телефоне, с которого звонил лжеинформатор.
Его давнишняя связь с Захарией Келифи.
Книга Альфреда Теннисона, в которой обнаружили тайник с фотографией.
Наконец, найденная в туалете записка.
Но чего-то в этой цепочке не хватало — вероятно, самого главного.
Сомнения захлестнули душу Фредрики, и она отвела взгляд.
Уж слишком все просто. Главный подозреваемый вместе со всеми уликами, можно сказать, подан полицейским на блюде.
— Теннисон. — Это слово прозвучало с вызовом, почти грубо. Следователь из СЭПО поднял голову. — Поэт Альфред Теннисон значил что-нибудь для вашего сына?
Женщина посмотрела на Фредрику с недоумением:
— Я никогда не слышала от него этого имени.
— Это Теннисон написал стихотворение о колокольчиках, которое читают в Скансене на каждый Новый год.
— Он тоже в этом замешан?
Фредрика едва сдержалась, чтобы не прыснуть от смеха. Впервые за этот день.
— Он давно умер.
— А что случилось с отцом Карима? — Этот вопрос задал следователь из СЭПО.
— Не имею понятия, — пожала плечами женщина. — Ни я, ни Карим ничего не слышали о нем последние двадцать лет.
— Согласно Гражданскому реестру он уехал из страны.
— Вполне возможно. От него можно ожидать и такого.
Марина оперлась локтями о стол, словно собираясь сообщить что-то важное.
— Раньше я не думала, что вас интересуют такие люди, как мой сын. В каком-то смысле я рада, что ошибалась.
Этих слов Фредрика не поняла. Лицо коллеги из СЭПО также выражало недоумение.
— Что вы имеете в виду? — спросил он.
— Я полагала, что вы преследуете только исламистов, считаете всех террористов мусульманами. Но ведь это далеко не так.
Следователь из СЭПО растерялся, не зная, что на это ответить.
— Разумеется, это не так, — заметил он наконец.
Однако неуверенность, с которой он это произнес, не ускользнула от внимания Марины.
— Полагаю, вам известно, что мы с мужем крещены, хоть и появляемся в церкви раз в год, под Рождество?
Лица окружающих по-прежнему выражали недоумение, и Марина Фагер не выдержала.
— Как это отвратительно! — воскликнула она. — Вы подозреваете Карима только потому, что он выглядит как террорист! Он смуглый и носит имя своего отца, и поэтому вы решили, что он мусульманин. Конечно, таким он лучше вписывается в ваши убогие схемы.
— Но подождите, — перебил ее мужчина из СЭПО, — мы еще никого не подозреваем, просто пытаемся понять, кого может настолько волновать судьба Захарии Келифи. А ваш сын, во-первых, знает — по крайней мере, знал — Келифи, и, во-вторых, именно он ведет самолет, который захватили неизвестные нам террористы, не пытавшиеся выйти с нами на связь, кроме как посредством анонимной записки, которую оставили в туалете салона первого класса.
«Если это и правда, то только наполовину», — мысленно возразила Фредрика коллеге из СЭПО. Разумеется, в их действиях не было никакой предвзятости, однако по умолчанию все принимали в расчет пресловутый «исламский след».
В случае с Захарией Келифи его нельзя игнорировать. То же касалось и «коттеджа Теннисона».
Подобные мысли лишь усиливали сомнения.
«Карим Сасси не такой, — убеждал Фредрику внутренний голос. — Он не может стоять за всем этим, — по крайней мере, не он один».
«Но террор многолик, — вторил ему другой голос. — Почему бы на этот раз ему не принять облик Карима?»