Рейс 573
— Папа, это я, Эрик.
— Простите?
Голос Алекса звучал раздраженно.
Эрик прижал ко лбу ладонь тыльной стороной. Он молился, чтобы отец захотел его выслушать.
— Эрик, — повторил он как можно отчетливее, стараясь не повышать голоса. — Папа, это Эрик.
Прошло несколько секунд, прежде чем Алекс выдохнул:
— Слава богу.
— Папа, ты здесь?
— Я здесь, как ты?
Черт возьми!
— Более-менее. Мы держимся. Папа, я не знаю, как долго смогу говорить с тобой.
— Понимаю. Где ты?
Вопрос свидетельствовал о том, что Алекс в курсе дела. По крайней мере, он исходит из того, что Эрик не может звонить ему из кабины пилотов.
— В салоне первого класса.
— То есть Карим тебя не слышит?
Еще одно доказательство того, что Эрик не ошибся в своих предположениях: именно Карим ведет самолет навстречу гибели.
— Нет, папа. Мне нужен твой совет.
— Слушаю.
Эта фраза эхом отозвалась в голове Эрика. Обращался ли он когда-нибудь к отцу с подобной просьбой? Он не помнил. Потому что Алекс никогда его не слушал. Он просто формулировал решения проблем, которые видел сам и которых для Эрика не существовало. А потом сразу переходил на командный тон.
Алекс не заслужил доверия сына.
— Ты, наверное, устал?
Эрик вытер стекающую по щеке слезу.
— Я держусь, папа.
Он держится, держится, держится. Сжал волю в кулак.
— Но у нас на борту проблема, папа. Точнее, их несколько. Карим сам на себя не похож. Он был таким с самого утра. Я думаю… — у Эрика помутилось в голове, ему показалось, что его сейчас вырвет, — я думаю, он во всем этом замешан. Не знаю, каким образом, почему и как; понимаю, что это звучит бредово, но я в этом уверен.
Слова потекли сами собой, Эрик был не в силах остановить их:
— Он продолжает держаться вблизи американской воздушной границы и намерен кружить, пока не иссякнет запас топлива. Если он не запросит разрешения на аварийную посадку в какой-нибудь другой стране, самолет собьют или же он рухнет в океан.
Эрик вжался в кресло. Он вспомнил, что ему нельзя привлекать внимание пассажиров.
— Черт, он сошел с ума! Несет что-то насчет Вашингтона, в то время как наша конечная цель — Нью-Йорк.
Алекс возвысил голос:
— Вашингтон? Эрик, ты сказал — Вашингтон?
Эрик содрогнулся. Последний раз Алекс говорил таким тоном, когда мать лежала при смерти и доктор объявил, что ей осталось недолго.
«Мы сделали все от нас зависящее, — сказал тот. — Лена не доживет до Рождества».
Эрик хорошо запомнил этот день. Голос отца не одну ночь раздавался потом в его ушах.
«Я понимаю, — ответил тогда Алекс доктору. — Вы должны объявить мне, что она умрет и я останусь один. Но я прошу вас попытаться еще раз. Сделайте хоть что-нибудь! Что угодно!»
Доктор покачал головой, и отец принялся на него кричать, а Эрик с сестрой заплакали. Тогда Эрику больше всего хотелось, чтобы земля разверзлась под ногами и поглотила их всех.
Но с тех пор прошли годы. На этот раз у Алекса хватило самообладания взять себя в руки.
— Эрик, я буду краток, — сказал он. — Мы пришли к тем же выводам, что и ты. Не стану вдаваться в подробности, тем более что это бесполезно. И то, что ты упомянул Вашингтон, тоже не предвещает ничего хорошего. Мы сами гадаем, каким образом ко всему этому причастен Карим. Он говорил что-нибудь о бомбе?
Эрику хотелось разузнать больше о Вашингтоне, но времени расспрашивать не было.
— И не один раз. Похоже, он не сомневается, что в багажном отделении находится взрывное устройство. Все это в высшей степени странно. Ведь при той системе контроля, которая действует на трансатлантических рейсах, пронести на борт бомбу практически невозможно, и Карим понимает это не хуже нас. Тем не менее он неуклонно следует инструкциям террористов.
— У нас есть основания полагать, что он не изменит своего поведения. Он до конца будет руководствоваться этой запиской. Ты меня понимаешь?
Эрик молчал.
Отцу ничего не надо было объяснять. Он и его коллеги уже знали то, о чем здесь, на борту, только догадывались. Но главное, обе стороны пришли к одному и тому же выводу: опасность исходит в первую очередь от Карима.
— Я не думаю, что на борту есть бомба, — услышал Эрик собственный голос. — Самолет надо посадить.
— Но Карим этого делать не станет, и ты это понимаешь.
Эрик понимал все и ничего. Почти ничего.
— Так что с Вашингтоном? — В трубке послышался треск. — Папа?
— Я здесь, Эрик. Не будем сейчас о Вашингтоне.
— Но…
— У нас нет времени. Эрик, ты должен взять управление самолетом на себя. Немедленно. Ты слышишь?
— Слышу. Это как раз то, о чем я сейчас подумал.
— Но Карим сильнее тебя.
— Я что-нибудь придумаю.
— Не сомневайся, действуй. Помни, у тебя только одна попытка.
Эрик молча кивнул.
— Ведь ты можешь посадить машину?
— Разумеется. Именно для этого меня и взяли на борт. — Эрику показалось, что его отец улыбается.
— Знаю, просто хотел услышать это от тебя.
На этом их время вышло. Пора возвращаться в кабину пилотов. Он должен одолеть Карима и сесть за штурвал. Он стукнет его бутылкой по голове.
— Еще созвонимся, — пообещал он отцу.
— Обязательно.
Эрик завершил разговор. Если отцу не суждено больше когда-нибудь услышать его голос, оба они будут жалеть о таком скором прощании.
Эрик направился в бар и попросил Лидию дать ему бутылку в пластиковом пакете. Бортпроводница посмотрела на него озадаченно, но воздержалась от вопросов. Перешагивая через ступеньки, Эрик начал подъем на верхний этаж самолета, в кабину пилотов.
У двери он помешкал пару секунд, прежде чем нажать кнопку. Все правильно. Он должен положить конец этому кошмару.
49
Вашингтон, округ Колумбия, США, 13:55
Итак, самолет будет сбит. Брюс Джонсон не удивился последним новостям из ЦРУ. Карим Сасси непоколебим. Он продолжает держаться вблизи воздушной границы США и не думает запрашивать посадку в другой стране.
Что, черт возьми, с ним происходит?
Не то чтобы для Брюса не существовало ничего святого. По крайней мере две вещи он чтил: семью и свою страну. Горе тому, кто покусится на благополучие тех, кто близок Брюсу, одна мысль об этом приводила его в ярость. То, что ему дорого, Брюс был готов защищать любыми средствами.
Но то, что делал Карим и его сообщники, заставляло его содрогаться от ужаса. Взять в заложники четыре сотни ни в чем не повинных людей, чтобы, поставив на кон их жизни, попытаться изменить политику двух государств! За что должны умереть все эти люди? В этом отношении Брюс Джонсон не понимал Карима, как ни пытался.
«Всегда можно решить дело миром, — учил его отец. — Никогда не поздно пойти человеку навстречу».
И эта максима стала для Брюса главным жизненным принципом. К ней добавилась унаследованная от матери — усердной прихожанки местной церкви — заповедь подставлять другую щеку. В одной из своих студенческих работ Брюс подверг критике диктаторскую политику США и неумение сотрудничать на равных с другими странами. США не должны выступать в роли всемирной полиции, будь то по собственной инициативе или по просьбе со стороны. Нам следует чаще обращаться в ООН за поддержкой и советом, полагал Брюс, и задумываться над последствиями своих действий. Иначе политика может оказаться контрпродуктивной и поставит под угрозу безопасность страны, вместо того чтобы ее укрепить.
Десятого сентября 2001 года Брюс отпраздновал свой двадцать пятый день рождения. Он поужинал с семьей и своей тогдашней подругой в любимой пиццерии, а потом они пошли играть в боулинг. А дальше был обычный вечер и ночь, и наутро Брюс отправился в университет, где первый год обучался в докторантуре.
То, что случилось потом, изменило его навсегда.
Самолеты, врезавшиеся в небоскреб Всемирного торгового центра и Пентагон, камня на камне не оставили от всего, во что верил Брюс. В тот вечер он вернулся домой совершенно другим человеком, а через год оставил науку и устроился в ФБР. Желание писать никому не нужные статьи о внешней политике США пропало раз и навсегда. Брюс захотел изменить ситуацию в мире ради себя и своих близких.
— Почему бы тебе было не пойти в армию? — подал идею его дед.
Брюс знал, что на это ответить. Он никогда не смог бы поднять на человека оружие.
И в этом, как выяснилось, состояла разница между ним и его коллегами, многих из которых, как и его, изменил тот день, 11 сентября. Однако в отличие от него они жаждали мести.
И мстили. В Афганистане, Ираке — везде, где, по их мнению, могли скрываться террористы.
Усомнился и Брюс, словно маятник качнулся в его душе. Но он не сдал позиций и все еще надеялся, что есть другой способ сделать мир безопаснее, кроме как окрасить кровью воды Тигра.
Или, может, нет?
И вот теперь новый антиамериканский план. Рейс 573, управляемый пилотом Каримом Сасси, получившим тайное задание направить «боинг» в здание Капитолия.
Не выйдет.
Но сбить самолет с четырьмя сотнями пассажиров на борту? Что мы скажем их родственникам? «У нас не было выбора»? Но разве это правда?
Брюс еще раз пробежал глазами список того, что успел сделать с начала дня. Итак, он установил контакт с СЭПО и поговорил с Эден Лунделль. Брюс до сих пор не мог понять, как этой женщине доверили возглавлять антитеррористическое подразделение. Хотя что, собственно, знают шведы? Вполне возможно, англичане так и не сообщили им, что за змею пригрели они на груди.
Как бы то ни было, она предоставила Брюсу ценную и в высшей степени интересную информацию.
Карим Сасси не был мусульманином.
Кроме того, имеются неясности в деле Захарии Келифи.
Что, собственно, значило это уточнение насчет религиозной принадлежности Сасси? Все и ничего. Брюс не ставил знака равенства между мусульманами и террористами. Далеко не каждый террорист мусульманин, и наоборот. Но если Сасси не исповедует ислам, какое ему дело до Захарии Келифи и «коттеджа Теннисона»? Не исключено, что Карим просто сочувствовал заблудшему иммигранту и был готов ради него пойти на преступление, однако ничто в его биографии не свидетельствовало о склонности к такого рода поступкам.
Брюс достал фотографию Карима Сасси. Смуглый и широкоплечий, с устремленной в камеру сияющей улыбкой футбольной звезды. Кто он? Кто такой этот человек, заваривший эту кашу?
В дверь постучали. На пороге появился начальник Брюса Джонсона:
— У нас гости из Пентагона.
Брюс убрал фотографию и пошел вслед за шефом по длинному коридору в по-спартански обставленный конференц-зал. Там их ожидали двое мужчин, белокурый и темноволосый. Гости представились, назвав лишь фамилии и звания. Брюс не мог припомнить, что встречался с кем-то из них раньше. Он не располагал временем и надеялся, что совещание не затянется.
Так оно и вышло.
— Мы хотим поговорить о «коттедже Теннисона», — заявил брюнет.
— Мы знаем, что вы уже обсуждали этот вопрос с ЦРУ, но у нас есть новости, которые, как нам кажется, вас заинтересуют, — добавил блондин.
— Собственно, это старая информация, — уточнил брюнет. — Однако еще несколько часов назад мы не считали нужным доводить ее до вашего сведения.
— Но теперь все изменилось, — подхватил блондин.
Брюс переводил взгляд с одного на другого, и происходящее казалось ему чьей-то неудачной шуткой. Если они и дальше будут говорить наперебой, он просто не сможет воспринимать это всерьез.
— Ну и что вы от нас скрывали? — неприветливо оборвал визитеров шеф.
— Не скрывали, — поправил брюнет. — Мы просто перестраховывались.
Брюс поставил локти на стол, пытаясь успокоиться.
— В чем дело? — спросил шеф.
Блондин посмотрел на него как будто со злобой, но не ответил. За него это сделал брюнет:
— Я не знаю, что вам рассказывали о «коттедже Теннисона». Это, как уже говорилось, дело щепетильное. Хотя всем известно, что у нас есть тюрьмы в Афганистане.
Брюс кивнул.
— После второго мая ситуация накалилась до предела, — продолжал темноволосый, подняв брови. — Многие учреждения такого типа были ликвидированы, «коттедж Теннисона» оказался в их числе.
Брюс удивленно заморгал. Белокурый улыбался, откровенно наслаждаясь его реакцией.
— Простите, что перебиваю, — сказал Брюс. — «Коттедж Теннисона» закрыт, я правильно понял?
Второе мая, день, когда Усама бен Ладен расстрелял в Пакистане американский отряд особого назначения.
— Все правильно. То есть наши террористы плохо проинформированы, можно сказать и так.
Не успел Брюс вникнуть в эту новость, как человек из Пентагона огорошил его следующей:
— Не исключено, что шведы вернут Захарии Келифи вид на жительство. Есть информация, что в его деле обнаружены ошибки.
Темноволосый вздохнул, разглядывая свои ногти:
— Так мы, по крайней мере, слышали.
— То есть оба условия могут быть выполнены?
Шеф Брюса прокашлялся:
— Разумеется, все не так просто.
— Вы хотите сказать, что мы скорее расстреляем самолет, в котором летят в том числе и американские граждане, чем во всеуслышание признаем, что «коттедж Теннисона» закрыт? — спросил Брюс.
— Ваш начальник всего лишь имел в виду, что мы не можем объявить об этом просто так, — пояснил брюнет. — Кроме того, мы не вступаем в переговоры с террористами, это принципиально. Только представьте себе, какой пример мы подадим потенциальным угонщикам.
Однако Брюса это объяснение не устроило.
— Но будут расследования, — волновался он. — Такое замять не удастся, люди не успокоятся. Сто́ят ли наши принципы жизни четырехсот с лишним человек?
Брюнет устало посмотрел на Брюса:
— Неужели вы полагаете, что мы прибегнем к этой мере без крайней необходимости? Разумеется, возникнут вопросы, и мы готовы к тому, чтобы выложить все карты. Представить только, какими предусмотрительными мы будем выглядеть! Из всей этой истории должен напрашиваться один-единственный вывод: террор как метод политической борьбы бесполезен. Кроме того, у нас есть новая информация…
— Какая информация? От кого? — перебил темноволосого шеф Брюса, словно предупреждая очередной удар.
Сам Брюс молчал, пытаясь вникнуть в последнюю мысль брюнета. Они будут выглядеть предусмотрительными. То есть расчетливыми в хорошем смысле этого слова. Насколько оправданны эти ожидания?
— Источник все тот же, — ответил брюнет на вопрос начальника Брюса. — Шведы скоро обо всем узнают от своих немецких коллег. Немцы получили новое электронное письмо. Миссия Карима Сасси не зависит от выполнения известных вам условий. В любом случае он направит свой самолет на Капитолий.
Это не могло быть правдой. В том, что только что сказал брюнет, Брюс не усматривал никакой логики. Блондин пояснил:
— Давайте еще раз вспомним, что происходило сегодня. «Боинг» вылетел из Стокгольма и взял курс на Нью-Йорк. Правительствам двух стран террористы поставили заведомо нереальные условия, особенно если учесть, что на их выполнение отводились считаные часы. Возможно, шведы могли бы уложиться, но только не мы.
— То есть мы с самого начала были обречены на поражение?
— Так точно. — Темноволосый кивнул.
— Но теперь…
— Теперь мы оказались в чрезвычайно странном положении. Потому что, если шведы отпустят Келифи и вместе мы сделаем невозможное: выполним оба условия в отведенный срок, — вероятность того, что террористы нам поверят, ничтожно мала.
— И Сасси разобьет самолет в любом случае?
— Именно так мы оцениваем сложившуюся ситуацию, а потому не считаем целесообразным во всеуслышание объявлять о закрытии «коттеджа».
Брюс вспотел.
— Неужели другого выхода нет?
— Только если мы его посадим.
— Вы посадите самолет?
— Именно.
— Кто посадит? — не понял Брюс.
— Один из наших сотрудников, по случаю оказавшийся на борту этого «боинга». При определенной поддержке с нашей стороны он сможет посадить самолет, если только ему удастся занять место Карима Сасси.
Брюс не поверил своим ушам:
— У вас есть свой пилот на этом «боинге»?
— Да. Но он сотрудник особо секретного подразделения, что придает его миссии известную деликатность. Он возвращается из частной поездки, навещал друзей в Стокгольме.
— Он знает, что происходит на борту?
— Сасси объявил пассажирам, что рейс опаздывает по причине плохой погоды. Он наплел что-то о коммуникационных проблемах в аэропорту, и наш сотрудник тут же связался с нами, чтобы навести справки. Разумеется, мы рассказали ему все.
Бред. Вся эта история полный бред, от начала и до конца.
— Как он с вами связался?
— Использовал телефон на подлокотнике кресла, он путешествует первым классом. Кроме того, у него есть мобильник, хотя сейчас он работает нестабильно.
— Но почему бы вам не посвятить в свои планы кого-нибудь из команды? — спросил Брюс. — У капитана Сасси есть штурман, который без проблем справится с машиной, если только ему удастся сесть за штурвал. Последняя проблема, насколько я могу судить, вполне разрешима.
— Все так, но каким образом нам выйти на этого штурмана? — Темноволосый скрестил на груди руки. — Мы решили, что нашему человеку надо войти в контакт с одной из бортпроводниц, с ее помощью проникнуть в кабину пилотов, а потом расправиться с Сасси.
Брюс попытался представить этого секретного агента, «совершенно случайно» оказавшегося на борту захваченного самолета. Наверняка из тех, с чьей помощью ЦРУ расправляется с неугодными людьми. Ему не впервой такие задания.
— Он предъявит стюардессе нечто вроде удостоверения и скажет, что выполнение очередного задания требует его проникновения в кабину пилотов.
— Только так, — воодушевился Брюс, увидев надежду на спасение. — Конечно, при таких обстоятельствах Сасси никого из посторонних к себе не пустит.
— А что, если на борту есть бомба? — напомнил начальник Брюса.
— Ее нет, — ответил темноволосый. — Ее не может там быть. Бомбу придумали, чтобы отвлечь наше внимание от Сасси.
— И когда ваш сотрудник начнет действовать? — спросил Брюс.
Темноволосый взглянул на часы:
— Мы ждем от него сообщения с минуты на минуту.
Брюс посмотрел на свои сложенные в замок пальцы.
Итак, «коттедж Теннисона» закрыт.
Захария Келифи может быть освобожден.
С минуты на минуту самолет окажется под контролем Пентагона.
Если, конечно, их агент сумеет проникнуть в кабину пилотов.