— А я хочу сражаться!
— Сражаться или убивать?
Солдат криво усмехнулся:
— Пойдем-ка со мной! Я скажу полковнику, что ты пытался бежать.
Ник сглотнул слюну и запил ее коа-порой.
— Ты достаточно пьян, англичанин, чтобы без страха встретить смерть?
Побыстрей бы уж кончали! Но учитывая то, что алкоголь почти не действует на него, он еще очень долго не будет готов встретить смерть.
— За Конни! — сказал он, поднимая стакан, и как раз вовремя.
Граната скользила в потной руке Конни, позвякивая кольцом.
— Пора! Мы должны сделать это, Поль!
— Я беру на себя вон того сердитого, что стоит возле Ника.
— Позволь мне самой швырнуть туда гранату!
— Ты предупредила Ника, что твоя граната лишь хлопушка?
— Нет, — слово прошелестело виноватым шепотом.
Возможность поговорить с ним, дотронуться до него так ошеломила ее, что она не знала, что ей следует сказать ему прежде всего.
Она наблюдала, как он развлекает своих палачей. Она поняла, что должна сделать: нужно немедленно вызволить его оттуда.
Поль пригнулся сам и пригнул ее к земле, потому что дверь распахнулась, и кто-то подпер ее стулом. Из бункера неслись звуки маршей, но никто не выходил.
— О чем же ты с Ником говорила?
— Я сказала ему, что люблю его.
— Думаю, он и без того это знал. Вперед!
Несколько секунд команда Поля не доходила до сознания Конни.
— Иди же, — повторил он, когда солдат, стоявший рядом с Ником, отошел от него и указал дулом кольта на дверь.
Конни подкралась к двери, настроена она была решительно. Как учил ее во время бесконечных тостов Ника Поль, она вытащила из гранаты чеку, бросила ее в открытую дверь и легла на землю, закрыв глаза и зажав ладонями уши.
Звук взрыва. Земля вздрогнула. Потянулись бесконечные мгновенья ожидания. Едкий дым.
Поль с винтовкой наперевес ворвался в бункер. Конни не отставала. Тела солдат застыли, как марионетки, у которых внезапно обрезали веревки. Один из них корчился на полу.
Поль на всякий случай промчался ветром по бункеру в поисках скрывшихся солдат, но скрыться никому не удалось.
— Ты говорил, граната никого не убьет! — закричала Конни, в ушах у нее все еще звенело.
Поль вынул кольт из обессиленной руки солдата.
— Они не мертвы, они оглушены только, и к тому же смертельно пьяны.
— Пьяны?
Звон в ее ушах превратился в рев двигателей реактивного самолета. Ее глаза округлились.
Она окинула взглядом находившиеся в бессознательном состоянии «потери».
— А где Ник?
Поль почему-то избегал ее испуганного взгляда. Она кинулась мимо него в соседнюю комнату.
— Где он?
— Он был здесь минуту назад!
Банальная фраза гулко отдалась в полупустом пространстве. Поль ткнул дулом винтовки в сторону двери:
— Это единственный выход из бункера.
Конни кинулась в дверной проем. Поль догнал ее прежде, чем она успела выбежать.
— Этот взрыв привлечет сюда всех мятежников из округи!
— Они все в Лампура-Сити! Где Ник, Поль?
Схватив его за рубашку, она услышала еле слышный писк его переносной рации.
— Да, я слушаю, Билл!
Конни едва различила голос отца. Он предупреждал о появлении джипа.
— Нам пора сматываться, — Поль сунул ей в руку кольт и потащил за собой.
Поздно! Свет фар вынырнувшего на площадку джипа высветил их в тот момент, когда они спешили завернуть за угол бункера. Их наверняка заметили! Поль и Конни замерли, прижавшись спиной к бетонной стене. Джип затормозил у входа в бункер.
Они услышали хруст камней под ногами. Обеими руками Конни вцепилась в кольт сорок пятого калибра, трясущиеся пальцы нащупали курок. Поль с винтовкой наготове выпрыгнул из-за угла. Конни повторила его движение, вытянув вперед кольт.
В косом свете, отбрасываемом открытой дверью бункера, стоял Ник, целый и невредимый. Галстук съехал набок, пиджак помят, а в руке стакан коа-поры.
— Ага, вот вы где! Не хотите ли чего-нибудь выпить?
Когда они уже спускались вниз по горной дороге, Конни все еще крепко сжимала в пальцах кольт. Машину вел Поль, Билл Хэннесси сидел на переднем сиденье, а Ник и Конни на заднем, отодвинувшись друг от друга, насколько это было возможно.
— Подумать только! — ворчала Конни, подпрыгивая на сиденье.
Ник затянул потуже галстук.
— Я увидел, как в бункер вкатилась граната, и не стал ждать, когда она взорвется. Я слегка пристукнул своего недоверчивого друга, тыкавшего мне кольт под ребра, и бросился вон.
— Неужели ты решил, что мы можем бросить настоящую гранату?
— Я дипломат, и по виду я не отличу настоящую гранату от хлопушки.
Конни усмехнулась. Каждое его слово, как ни странно, звучало весьма разумно. Ник продолжал рассуждать здраво и в возвышенно-пьяной манере. Конни была готова заплакать.
— Оказавшись вне бункера, — продолжал Ник, — я увидел вас, вы лежали на земле лицом вниз. Вам ничего не угрожало, и я решил найти и подогнать джип, который, я знал, должен был быть где-то поблизости. И все это лишь для того, чтобы мы могли побыстрее смотаться.
Конни стиснула резную рукоятку кольта так, что рисунок отпечатался у нее на ладони.
— Как ты можешь сейчас так спокойно нам все это рассказывать?
— Ты здесь, со мной. Все мы на свободе. Все отлично, дорогая!
— Я чуть было не застрелила тебя! — она вдруг осознала, что перешла на крик.
В груди у нее болело, желудок переворачивался каждый раз, когда джип встряхивало на малейшей кочке, попадавшейся на дороге, а их было предостаточно.
Но Ник продолжал улыбаться. Он расцепил ее пальцы, взял у нее кольт и обнял за плечи.
— Все закончилось!
— Да, — ответила Конни, уткнувшись лицом ему в грудь.
И все это он совершил ради нее! Но больше она не позволит ему подвергать себя опасности ради нее! И любить себя она тоже ему больше не позволит! Они расстанутся, потому что такая сумасшедшая любовь, как у них, никого еще не доводила до добра, тем более на этом маленьком острове сплошных революций.
— Твой отец будет спать сегодня в моем номере, — сказал Поль.
Они стояли перед дверью ее комнаты в отеле «Империал».
— Тебе надо отдохнуть хорошенько, Конни!
— Отдохнуть?
Конни не была уверена, что вообще хоть когда-нибудь она теперь сможет успокоиться.
Они подвезли Ника к британскому посольству, но она даже не попрощалась с ним. Она не могла и не хотела говорить с ним.
— Конни! — Поль стер пальцем обувной крем с ее лица. — Если уж мне не суждено быть твоим мужем, то лучше Ника Этуэлла никого не найти.
Позволив обнять себя, она улыбнулась ему, вошла в свой номер и направилась прямо в ванную комнату. Она смыла с лица крем, стянула свитер, оставшись в простом сатиновом лифчике, когда до ее слуха донеслись из коридора низкие мужские голоса. Дверь в ее номер открылась и закрылась. Ему не надо было ничего говорить ей. Конни и так знала, что пришел Ник.
Она закрыла лицо полотенцем, будто оно могло удержать рвавшиеся из нее слова. Она вернула отца и потеряла мужчину, которого любила и любит. И все это за одну ночь! Какое сердце выдержит?
Когда она вышла, он сидел за столом, закинув ногу за ногу и небрежно положив руку на спинку стула. Он, видимо, только что принял душ, волосы его были мокрыми и блестящими. Он был в белоснежной рубашке и желтовато-коричневых брюках.
Конни посмотрела на стол, на котором утром он писал ей свою прощальную записку со словами утешения, на кровать, где они занимались любовью и где он лгал ей, скрывая от нее свой истинный план спасения ее отца.
Всю дорогу, пока они спускались с гор, она репетировала ту гневную тираду, которую она собиралась теперь выпалить ему залпом — о пьяницах, дураках, рыцарях, ослах, одним словом, все то, что она когда-то хотела, но не смогла выплеснуть на спокойных и собранных дипломатов, что встречались ей на ее жизненном пути. Они не нужны ей больше: дипломаты, чиновники, бюрократы! Благодаря Нику, ее отец на свободе! Она забыла тираду.
Но у нее была заготовлена и другая речь, которую она тоже хотела непременно перед ним произнести: об ответственности и жертвенности, о дочернем долге и о том, что непозволительно любящему человеку.
— Ты в порядке уже? — спросил он ласково.
Она повесила полотенце на спинку кровати. Если бы он, как обычно, был спокоен!.. Но она знала, что сейчас он подойдет к ней и обнимет ее так, будто ждал этого момента целую вечность.
Что он и сделал. Она никогда не подозревала, что он такой сильный! Он сжал ее в своих объятиях так, что она чуть не задохнулась.
— Ты здесь, — голос его был шероховатый, как наждачная бумага. — Господи, как я люблю тебя!
Слова лились из них, набегая друг на друга, как волны прибоя, преследуемые новыми волнами.
— Тебя могли убить!
— И тебя могли убить, — ответил он хриплым голосом. — Я не хотел, чтобы ты подвергала себя опасности, а ты…
— Я спасала отца, но это не значило, что ты…
— А чем занималась ты сама, напялив этот наряд командос…
— Никогда больше…
— Не делай этого!
— И не собираюсь!
Она пропустила его волосы сквозь свои пальцы и взяла его лицо в ладони.
— Выброси из головы эту дурацкую мысль, что ты не смелый и не решительный, что ты…
— Ненадежный!
— Ты настоящий герой, и только слепой может не заметить этого! — она глубоко вздохнула. — Я тебе говорила, что тебе вовсе не обязательно спасать моего отца, чтобы я тебя полюбила. Ты мне не поверил!
— Конечно, я виноват.
— Нет, виновата я. Я заставила тебя рисковать собой ради меня и не сделала ничего, чтобы остановить тебя. Если бы я приняла твою любовь, ты бы всегда думал, что это плата за твою помощь.
— Так это действительно плата?
У нее по коже пробежали мурашки. Она никого и никогда так не любила, и никогда ей не было так трудно сказать это. Когда ее отец был еще заложником, она каждый вечер мысленно посылала ему свою любовь вместе с молитвою. А теперь Ник! Она не может выдавить из себя ни слова любви.