С этими словами он вывел её за руку из толпы Князей и отвёл в наш строй… почему-то поставив её рядом со мной.
Хотя, если подумать, а куда ещё он мог бы её поставить? Ведь я стоял крайним с «младшей» стороны. А Ирина — наша с Мари ровесница. Не к «старшакам» же её вести?
Дальше Император нас всех поздравил с этой важной и ответственной миссией, напомнил, что страна на нас надеется, ждёт от нас успехов и прилежания в освоении знаний, к которым любезно предоставляет нам доступ принимающая сторона. Повернулся к делегации из ФГЕ и заверил их, что в свою очередь их студентам будет открыт полный доступ к знаниям и навыкам в нашем Лицее (на этих словах подтверждающе поклонился Булгаков).
А потом… Император поднял руки ладонями вверх и с улыбкой сказал, что это всё будет завтра, а сейчас: праздник продолжается! И молодёжи пора танцевать!
Короче, выпроводил нас обратно в главный зал, где уже вовсю играла музыка и кружились пары.
Знаете, первые два танца с Мари и с Василисой мы даже не разговаривали. Молча пытались переварить только что произошедшее и озвученное. Понять, что же это вообще было-то? Не глюк ли, случайно?
А третий танец выпал «белым», и я был приглашён Княжной Ириной.
Вот уж кто своей говорливости не утратил! Щебетала весь танец. Ну а под самый его конец, упросила меня исполнить что-нибудь «из своего». Спеть уговорила (не больно-то я и сопротивлялся — разве только для вида. Ведь, это же какой мощнейший буст для моей музыкальной популярности⁈ Спеть в Зимнем на Праздник Нового Солнца! Перед Императором и всей высшей Аристократией!).
Сначала из меня вытащила устное согласие, а после, за ручку, как мамаша малыша, утащила к с кем-то беседующему в углу Императору. И уже у него спросила.
— Пап, а можно, Юра споёт? — и «щенячьими глазками» хлоп-хлоп. — Ну можно-можно-можно-можно?
— Можно, — улыбнулся ей Борис Иванович, щелчком пальцев подозвал к себе распорядителя и отдал ему указания на мой счёт. Ну а дальше всё было уже делом техники.
Распорядитель отвёл нас с Княжной к ближайшему из трёх оркестров, отдыхавшему в данный момент. Познакомил с дирижёром, передал тому распоряжение Императора. Спросил, надо ли мне что-то ещё, из того, чего прямо здесь и сейчас у них нет. Я ответил, что нет. Распорядитель кивнул и оставил нас готовиться.
Песня… что-то действительно сложное вот так, с кондачка, не выдашь. Люди просто не сумеют без тренировки твою гениальную музыку правильно сыграть. С этим я уже успел столкнуться и намучаться при работе на студии. Так что, выбор доступных произведений сильно сужался. И хорошо, что я этот момент учитывал ещё при подготовке.
Так что, в плане именно музыки мной был выбран один из самых простых и незатейливых вариантов, который удалось согласовать с дирижёром всего за каких-то полчаса. Мужик оказался действительно профессионалом. Да и его оркестр… Хотя, а как могло быть иначе-то? Чай, не абы где выступают, а в Императорском Дворце! Тут только лучшие из лучших выступать могут, по определению! И теперь вот я… в число этих лучших аккуратненько затесался! Приятно, блин! Хрен бы с ним с Ратником, я пою в Зимнем!!!
И вот, наконец, музыка других оркестров остановлена, сделано объявление. Я, сидящий перед микрофоном с акустической гитарой в руках, специальным образом оснащённой маленьким специальным микрофончиком, опускаю руки на струны и запускаю в зал первые аккорды.
Народ притихает. Проходит проигрыш, и начинает звучать мой голос, старательно подражающий исполнению Александра Васильева.
— ‘И лампа не горит.
И врут календари.
И если ты давно хотела что-то мне сказать, то говори.
Любой обманчив звук.
Страшнее тишина.
Когда в самый разгар веселья падает из рук бокал вина…’ — в зале тихо. Меня слушают все. И даже кто-то, в частности, Княжна Ирина и Княжна Мэри, но не они одни, даже неспешно двигаются в такт звучащей музыки. Ведь звучат уже не только гитара и мой голос, но подключился уже и оркестр со скрипками, свирелями и ударными. Даже самому нравилось…
Эх! Всё-таки, никакая студийная работа никогда не сравнится с живым выступлением. Никогда и никак. Нет в студии того эмоционального отклика и накала страсти, которые одолевают перед настоящей, живой публикой! Особенно, когда публика благодарна…
Я спел «Романс» Сплина. И меня слушали! Зимний — это не стадион. Здесь нет десятков тысяч человек. Здесь только сотни. Причём, не тысяч. Но, всё равно: для меня это был совсем новый, волнующий опыт. Ведь, где я пел до сих пор? Перед одной женщиной в запертом кабинете? Перед тремя десятками человек в особняке Алексея Константиновича? В полном обдолбанных и пьяных рокеров прокуренном рок-баре? Перед сотнями я ещё не пел…
Я спел «Романс» Сплина, как смог точно. Изменил только одно слово: «кабинет» стал не «чёрным», а «белым». С одной стороны, сознательно — с намёком. С другой… ну, у каждого свои комплексы в течение жизни появляются.
— … «Привет!»
Мы будем счастливы теперь и навсегда.
«Привет!»
Мы будем счастливы теперь и навсегда… — отзвучали последние слова и последние аккорды. Музыка затихла. Зал молчал секунд десять. Моё сердце даже успело упасть вниз, на уровень живота (не буквально, хоть я уже и могу проделать подобный фокус… теоретически) и заледенеть там в холоде солнечного сплетения. А потом… раздались первые одинокие хлопки. Хлопал Император.
Дальше зал взорвался аплодисментами.
Я встал со стула, раскланялся, поднял стойку так, чтобы микрофон оказался на уровне моих губ и обратился к залу.
— Спасибо, — сказал я им искренне. — Спасибо. Мне очень приятна ваша поддержка. Всё же, я первый раз выступаю в живую перед большой аудиторией. И сразу перед такой взыскательной… Можно сказать, что это дебют… Спасибо, — улыбнулся я. — Следующая песня… можно не только слушать, но и танцевать. Я объявляю Белый Танец! Дамы приглашают кавалеров, — и кивнул дирижёру. Тот взмахнул своей палочкой и вслед за моей гитарой, пианист коснулся клавиш большого концертного фортепьяно. Партия у него была не сложная. Ему хватило пяти минут и одного моего показа, чтобы её усвоить. Ну, а что вы хотели? Эстрадная песня — это вам не какая-нибудь симфония. Она состоит из не самых сложных частей.
— ‘Как упоительны в России вечера,
Любовь, шампанское, закаты, переулки,
Ах, лето красное, забавы и прогулки,
Как упоительны в России вечера…’ — зазвучал мой голос, сразу же, с первых нот набирая силу и страсть. Я даже глаза закрыл, чтобы больше вложиться в пение. Всё ж, песня была достойна этого.
Я пел самую известную и знаменитую песню «Белого орла». Пусть, группа, в своё время, была достаточно скандальна, но песня от этого хуже не стала.
Так что, я пел. И опять, изменил всего одно слово: в этом мире не было Шуберта. Точнее, может он сам и был, но его музыка не стала знаменитой. И упоминать его было бы странно. Зато был Шубин. Александр Ефимович. Который написал несколько пользующихся до сих пор популярностью вальсов, один из которых даже сегодня уже чуть ранее звучал. Так что, упоминание его фамилии было вполне к месту.
Так что, я пел. И сам кайфовал от того, что пою. От того, как я пою. От того, как слушается меня голос. От того, как качественно и слаженно подхватывают меня оркестранты… Это было по-настоящему незабываемо! Повторюсь — это был кайф! Сильнее, чем от водки и наркотиков. Я уверен в этом, хоть к последнему, никогда в своих жизнях не прикасался… Я пел. И плевать мне было на все Ранги, все «программы» и интриги. Я пел!
Глава 12
Я пел! И меня слушали! Я, наверное, не смогу описать это ощущение. Когда у тебя вибрирует всё внутри. Когда ты каждым участком своей кожи, каждой клеточкой тела чувствуешь направленное на тебя внимание. Когда оно «надувает» тебя, как воздушный шарик гелием, наполняет, как кувшин вином… И ты впитываешь это внимание, как иссушенный пустынный песок льющуюся на него воду. Впитываешь и хочешь ещё! Ещё и ещё! Ты чувствуешь себя сильнее и сильнее. Ты чувствуешь себя всемогущим! Способным свернуть горы… Тебе хочется петь ещё.
Вот только песня… кончается слишком быстро. А «заготовок больше нет». И импровизация будет уже не в тему: не Высоцкого же с Визбором или Цоем на Балу под одну гитару исполнять? Такое будет, как минимум — не в тему.
Отзвучали последние аккорды. Пары, которые танцевали, остановились. Глаз, которые смотрели с ожиданием на меня становилось всё больше. Они все ждали… они тоже хотели продолжения. Двух песен было мучительно мало.
Я беспомощно оглянулся и посмотрел на дирижёра, не знаю — ища поддержки, что ли? У меня в голове было столько песен, столько потрясающей музыки, но вытащить её оттуда не представлялось возможным в одиночку. Мне для этого нужны были ещё руки. Много рук, умеющих обращаться с разными музыкальными инструментами… вырастить ещё хоть десять, хоть двадцать пар рук из воды не было для меня нынче проблемой. Проблемой было то, что я и гитару-то едва-едва успел освоить на сколько-то приемлемом уровне. Что уж говорить обо всём остальном?
Возникла даже шальная мысль создать из воды большой динамик, «подключённый» напрямую к моей голове, который будет проигрывать музыку так, как я сам её слышу… Мысль эта мне понравилась. Я её запомнил. Но воплощать здесь и сейчас… слишком сложные и тонкие манипуляции, чтобы оно могло получиться с ходу, с первого раза, без настройки и отладки. А это время. А времени уже нет — люди ждут!
А дирижёр, между тем, ободряюще мне улыбнулся.
— Ваше сиятельство, Юрий Петрович, — обратился он ко мне. — Вы можете спеть другие ваши песни. Мы их знаем и сможем сыграть.
— Правда? — вспыхнули надеждой мои глаза.
— Правда, — с достоинством кивнул он. — Мы профессионалы. И мы подготовились. Командуйте!
— Тогда… «Дождь»? — тот понятливо кивнул и взмахнул своей палочкой, подавая команду оркестрантам приготовиться.
Я улыбнулся, повернулся к залу и поудобнее перехватил гитару. Зазвучали первые ноты, пальцы забегали по гитарным струнам.