Правда, «беседа» наша на том не закончилась. Ведь был ещё один закономерный вопрос, который Пётр Андреевич не мог не задать. А я — не мог не ответить. Никак не мог.
— Так откуда ты знаешь, что Осирио мёртв? И… кто его убил?
— Я его убил, — с неохотой и вздохом пришлось признаться мне.
— Как? — хмурясь, спросил отец. Что интересно, недоверия в его тоне не прозвучало.
— Екатерина Васильевна научила. Ты же знаешь, что Водники и Воздушники — самые лучшие убийцы Одарённых… всех Рангов?
— Знаю, — медленно и с видимой неохотой сказал он. — Научила, значит…
— Ну так я же не просто так её своим Учителем назвал.
— А она тебе?
— Что, она меня?
— Она тебя своим Учеником назвала? — серьёзно спросил отец. А я задумался… И правда, называла ли?
— Учёбу предлагала. Сложностями и болью пугала. Я согласился… А вот назвала ли… не помню. А это важно?
— Важно, — ответил Пётр Андреевич. — Ещё важнее было бы, если бы она это при свидетелях сделала.
— Значит, зря я тебе сказал? — напрягся я.
— Мне можно. А при чужих, лишний раз не тяни свой язык. Пока не назовёт сама, не след тебе так называться.
— Понял, — серьёзно кивнул я. — Запомню.
— Научила Грандов убивать, — переключившись с поучений на прежнюю тему, спросил он. — А ещё чему?
— Выживать. Руки-ноги отрезанные на места приращивать…
Пётр Андреевич снова выругался. Правда, стену колошматить больше не стал. Да и причину своей ругани объяснять тоже. Чуть позже, когда успокоился… Сахар! Что вообще происходит? Я отца таким эмоциональным и… открытым с самого детства своего раннего не видел! Он всегда для меня молчаливой непоколебимой глыбой мощи и уверенности был! Слова лишнего от него не услышишь. А уж, что б он так матерился… хм? Неужто я для него… равным восприниматься начинаю?
— Ладно, сделанного не воротишь. Что дальше планируешь? Что делать будешь? — обратился ко мне отец.
— Что уж тут планировать? — вздохнул я. — Завтра днём я должен быть в Пулково. Наша группа «студентов по обмену» в Германию улетает.
— И ты полетишь? — удивился Пётр Андреевич.
— А почему нет? — пожал плечами я. — Берлин теперь ничуть не опаснее для меня, чем Москва. Или ты думаешь, здесь они пытаться меня достать не будут? Стены Кремлёвские высоки и надёжны, да от какого-нибудь Витязя или Пестуна Воздуха не защитят.
— Я обороню, — нахмурился отец.
— Ты? — подумал я. — Ты, может и оборонишь, — решил не пытаться спорить. В конце концов, мало ли, какие у Богатыря Земли возможности по выявлению чужаков имеются. Тем более, на своей территории. — Да только, не вечность же ты тут сидеть будешь? Стоит тебе отлучиться… Кстати, все прошлые покушения как-раз и происходили, когда ты из города куда-нибудь уезжал. В общем, день-два, и за мной и в Москву придут. Если ещё похуже чего не случится…
— Например?
— Войска на тебя, как на мятежника, двинуть, — пожал плечами я. — Чай, врагов у Долгоруких хватает, коалицию собрать вполне реальное дело.
— Думаешь, до усобицы дойдёт? — нахмурился Князь.
— Не знаю, — снова пожал плечами я. — Ты лучше в текущей политической ситуации разбираешься… А в Берлине я, в числе других, почётным политическим заложником буду. Что значит: меня охранять будут. Германцам же политический скандал и разморозка конфликта в Польше совсем не к месту будет.
— Думаешь, они лучше охранить, нежели я, смогут? — недовольно спросил Князь.
— Думаю: там я защищаться могу свободней. Бить в ответ изо всех сил своих, не опасаясь обвинений в государственной измене. А прибежавшие на шум местные службы на мою сторону встанут, а не на сторону убийц.
Отец после моих слов задумался. И молчал минут пять, пока не вздохнул тяжело.
— Что ж, правда твоя в этом есть, — сказал он. — Но это значит, что тебя в порту ждать будут.
— Значит, — не стал спорить и согласился я.
Отец повернулся уходить. А потом в дверях остановился и повернулся ко мне.
— Да, — начал он, словно вспомнил что-то то ли важное, то ли не очень, но то, что сказать-таки следует. — Алинку свою здесь оставишь. Я её из Москвы не выпущу.
— Почему? — искренне удивился я.
— Её наш Разумник допрашивать пытался, пока ты спал.
— Разумник? — нахмурился я. Потом до меня дошло, и я нахмурился сильней. — «Пытался»?
— Именно, — кивнул отец, показывая, что я понял его правильно. — Она устойчива к их воздействиям.
— Оу… — даже растерялся я.
— Дар ещё не проявился, но сомнений в его наличии уже нет. Так что, я её под свою опеку забираю. Не обессудь. Не могу я потенциального Одарённого на сторону отпустить. Всё причитающееся ей, у неё будет — не беспокойся. И в жёны ты её безо всяких проблем возьмёшь… когда вернёшься.
— Вернусь, — хмыкнул я. — Куда ж я денусь?
И действительно: страха не было. Я не боялся. Я уже никого не боялся…
А теперь вот лечу. На самом маленьком из имеющихся у Долгоруких частном самолёте, с самым минимумом экипажа. Да я и вовсе один бы полетел, если бы хоть какой-то опыт управления такой техникой имел. Опыт моих полётов на «водном самолёте» в зачёт не идёт — там я напрямую со своей Водой взаимодействовал. Там ни двигателя, ни шасси, ни единого прибора не было. Карта только была и компас… ну, хоть не «пачка Беломора», и на том спасибо!
Пятнадцать минут до посадки. Уже и город внизу через окошко иллюминатора видно прекрасно. Снижаемся. Если нападение и будет, то прямо сейчас. Ну, если уж раньше, в пути не напали. Иначе, на земле, когда сядем, уже поздно будет: там охрана, делегация и представители Власти и Лицея, пресса — трудно что-то предпринять будет.
Так что, мой самолётик стремительно начал наращивать слой своей водной брони, которую, впрочем, я и раньше на нём держал. Весь путь из Москвы в столицу. Но там, так скажем, «дежурный режим» был, а здесь уже — «боевой».
И, если «дежурный» был в десяток сантиметров прессованной воды, то «боевой» — уже метр превысил — ни одна ракета не пробьёт. Даже тактическая… если не ядерная, конечно. Да и то… испытывать надо.
И именно в этот момент самолёт тряхнуло. Так «тряхнуло», что подавился я своей пустой самоуверенностью: не выдержала «броня». Не остановила атаку… Воздухом.
Я не успел понять, что именно это было: «таран», или «лезвие», или «вихрь», или ещё что-то, как самолёт наш разорвало в клочья.
И самолёт разорвало, и меня разорвало… точнее, как я в следующую секунду сообразил-почувствовал — разрезало. Не «таран» это был. И не «вихрь». Я бы это «Сектусемпрой» бы назвал, если б мы в мире Шрамоголового были: много маленьких мощных лезвий, способных пробивать насквозь мою защиту, почти не теряя в скорости и убойности. Очень много маленьких лезвий. Не десятки, не сотни даже — речь шла о тысячах! То есть, насколько я вообще в этом разбираюсь: уровень Богатыря… или Гранда. Второго Гранда из тех двух, что возле Авапхуру стояли. Тот, насколько я его значок помню, как раз — Воздушником был. Гранд Воздуха…
Самолёт разнесло в клочья мгновенно. Двигатели начали воспламеняться и попытались взорваться даже, так как топливо всё мгновенно высвободилось, а зажигание и электросеть ещё искрили. Да и моя «Водная броня» начала стабильность терять, грозя «распрямиться», то есть, тоже взорваться и разнести всё вообще на атомы.
Начала. Но я не позволил.
Не прошли даром уроки Катерины: измельчение тела «шредером» не убило меня. Не нарушило моего сознания, равномерно распределённого к этому моменту между мной и… «бронёй» самолёта. Так что, концентрацию я не потерял. В конце концов, к чему-то подобному я ж и готовился!
А раз, концентрацию я не потерял, то… вода, облегающего моё тело «водного покрова» отреагировала на атаку и «собрала», «стянула» назад все те кусочки, в которые оно превратилось. А уж «лечение» произошло уж и вовсе на рефлексе.
Но! Я на этом не остановился! Я отдал команду, и вода «брони» точно так же собрала из кусочков и самолёт! Секунды не прошло, как он снова был целый!
А ещё через секунду, излишек воды, который прятался в кабине пилота, собрал, как «пазл» из кусков и тело так же подпавшего под атаку Ильи. Он не был Одарённым, и… моя сила на него действовала. Пусть тяжелее, пусть это требовало большей концентрации, больших усилий, в разы больших усилий, чуть ли не на порядки. Настолько, что я даже застонал сквозь зубы от страшного напряжения, но действовала! И я. Собрал. Чужое. Тело. Из. Кусочков. Чужое!!!
Я смог! И даже срастить их смог! Сделав это тело снова целым и единым. И, вроде бы, даже живым. Сердце, по крайней мере, насколько я чувствовал, ещё билось. Но в сознание Илья не пришёл. Так и валялся на полу пилотской кабины, так как кресло его тоже было разнесено в куски, но его, в отличие от Ильи, я не собирал обратно. Не стал тратить ментальных сил ещё и на него: общую форму самолёта вернул, и уже достаточно — сам посажу, в «ручном», так сказать, режиме…
Глава 34
— Алин, ты со мной в Германию не поедешь, — сказал я.
Вечер. Маленькая комнатка в «господском» крыле Кремлёвского Дворца. Одна из тех, что относилась к выделенным мне покоям. У меня ведь здесь, в Кремле, «жилплощадь» ничуть не меньше, чем у Алины в Питере была. Не целый этаж, конечно, но если количество комнат посчитать, то, практически, тож на тож и выйдет. Даже своя маленькая «кухонька» имелась, хоть никакой необходимости в её наличии не было — еду же слуги готовят, на общей кухне. А приём пищи происходит в столовой. Зачем ещё и личную кухню иметь?
Хотя, вот сейчас пригодилась: мы с Алиной в ней сидим. Точнее, сидит — она, а я у стола стою в фартуке, помидоры на салат строгаю. Хоть и нет в этом никакой необходимости, но, само по себе, занятие является полу-медитативным. Мне, вообще, проще и спокойнее разговаривать, когда руки чем-нибудь, каким-то делом заняты. Голова спокойней работает, эмоций меньше вылезает. И всегда можно паузу взять, чтобы обдумать ответ, не напрягая собеседника ожиданием: ведь ты делом занят — просто, отвлёкся. Когда разговариваешь с кем-то без дополнительного занятия, такой номер уже не проканает — там любая пауза становится напряжённой.