— Кто сейчас воспользуется амнистией, только выиграет, — с жаром сказал я. — Другого такого случая может не представиться.
Зашуршав матрацем, Антанас неловко приподнялся.
— А я вот ничего на этот счет не могу сказать, — произнес наконец он. — Всяко может быть.
Его хладнокровные слова снова неприятно поразили меня. Уж лучше бы он помолчал!
— Сказано — простят, значит, так оно и будет. Власти не станут подрывать собственный авторитет, — возразил я, бросив исподлобья взгляд на товарища.
— Грош цена тому авторитету! — буркнул в ответ Антанас.
Дождь за окном прекратился, в разрывах между облаками появились редкие звезды. В комнате стало светлее. Мужчина с ружьем продолжал стоять посреди комнаты, еще больше понурившись, плечи его безвольно обмякли, точно придавленные какой-то непосильной тяжестью. Женщина прильнула к мужу, она была озабочена и растеряна не меньше его — забыла даже, что стоит на виду у парней в одной ночной рубашке.
Какое-то время все молчали. Оправившись от испуга, я пристально наблюдал за мужчиной в брезентовом дождевике и едва ли не физически ощущал его состояние, понимал, какие тяжкие сомнения терзают его, как нелегко этому человеку сделать выбор. Больше всего мне было жаль женщину. Она трепетала от страха, боясь, что может угаснуть этот робкий проблеск надежды. Я всей душой хотел помочь им, но не знал как.
— Ладно, утро вечера мудренее, — сказал мужчина и, обняв за плечи жену, вышел из комнаты.
В ту ночь им было не до сна: за дверью не прекращался шепот, то совсем приглушенный, то отчетливо доносившийся до нас. Под него мы и заснули, а когда наутро я открыл глаза, в окно глядело ярко-красное, умытое дождем солнце, которое только что выкатилось из-за горизонта.
У плиты хлопотала хозяйка, муж стоял в дверях и наблюдал за ней. В углу виднелась его винтовка.
— После такого ливня совсем приличный денек, — потягиваясь, сказал Антанас.
Ему никто не ответил, только мужчина покосился на окошко, будто лишь сейчас заметил, что и впрямь светит солнце.
В это утро меня коробило от любого слова, сказанного Антанасом, выводила из себя его привычка долго потягиваться в постели, зевать, и вообще раздражал весь его вид. Мы укладывались на ночлег в углу этой деревенской избы друзьями, а встали едва ли не врагами. Не верилось, что все вдруг так разительно переменилось. То же, видно, чувствовал и Антанас, который избегал моего взгляда.
Завтракали блинами из мучных отрубей. За столом царила неуютная тишина. Мы с Антанасом сидели по одну сторону стола, а мужчина, женщина и их дочка — по другую. Ружье, стоявшее у двери, давило на всех камнем. Оно напоминало гостя, которого забыли пригласить к столу. Мне захотелось схватить его и разнести в щепы об порог или камень. Ведь исчезнет винтовка — и все в этом доме прояснится.
Словно угадав мои мысли, поглядел на ружье и хозяин. Вытерев ладонью рот, он поднялся из-за стола и с какой-то торжественностью в голосе произнес:
— Сдаться решил. Пусть уж будет так. Баба моя все уши прожужжала. Только, ребята, я вас хочу попросить кое о чем.
Он перешагнул через лавку, взял стоявшую в углу винтовку и протянул ее Антанасу.
— Бери и гони меня по деревне!
— С какой стати я должен вас гнать?
— Нужно. Для отвода глаз.
Антанас повернулся к нему спиной.
— Не буду я этим заниматься, — буркнул он и указал подбородком на меня: — Ему вон дайте. Он к властям ближе.
— Трус! — не выдержал я. — Нужно же помочь человеку!
— Уж мы в долгу не останемся, что-нибудь наскребем, — вмешалась разволновавшаяся женщина.
— Мне ничего не нужно!
Я взял карабин и остановился в дверях, ожидая, когда бывший бандит соберется в путь.
Женщина между тем подошла ближе, ласково погладила меня по плечу и прошептала:
— Господи, да отпустят ли его?
— Отпустят, отпустят, — пообещал я, как будто все зависело от меня.
Немного погодя мы тронулись в путь. Мужчина, одетый в тот же брезентовый дождевик, шагал впереди, а следом, наставив на него винтовку, тащился я. Поначалу Антанас заколебался, не зная, в какую сторону ему сворачивать. Он остановился на тропинке, огляделся и крикнул:
— Я тебе не нужен?
— Не свадьба, обойдемся без свиты!
— Вот хитрюга! — пробормотал Антанас, так и не решившись повернуть в противоположную сторону.
И лишь когда я спустя некоторое время оглянулся, то увидел, как он удаляется, покачивая огромным баулом с навесным замком.
Мы шли по деревне, сопровождаемые любопытными взглядами из окон, дворов и огородов. Откуда-то вслед нам донесся крик:
— Поглядите, Вайшнораса ведут!
Мы продолжали двигаться молча, как немые. Порой я озирался по сторонам, но мой подопечный упрямо смотрел себе под ноги, на влажную от дождя землю.
За околицей начались поля, ощетинившиеся желтым жнивьем. Кое-где зеленела свекольная ботва, от сероватой земли, где уже убрали картофель, тянуло болотной тиной. В ушах свистел ветер. Где-то вдали темнела полоска леса. Дорога упиралась в нее, и издалека казалось, что именно там и находится край света.
— Что будем делать, если из лесу откроют стрельбу? — спросил я.
Мужчина не обернулся, только слегка наклонил голову.
— Не откроют. Их там нет.
«Вон оно что. Все-то он знает», — мелькнула у меня мысль. Ноги устали, винтовка в руках казалась вдвое тяжелей, и все равно теперь я бы ее добром не отдал. Раз уж взялся, нужно доводить дело до конца.
— Вы почему прятались? — спросил я. — Что за грехи из дома выгнали?
Мужчина искоса поглядел на меня, но ничего не ответил. Немного погодя он ткнул пальцем туда, где стояла винтовка.
— Все она. Я когда из армии Плехавичюса сбежал, ее с собой прихватил. На черта она мне сдалась?!
— Только и делов?
— Хватает и этого.
Лес мы миновали без происшествий и вскоре добрались до местечка. Когда шагали по мостовой, нам повстречалась группа народных защитников. Они с интересом посмотрели на нас, но почему-то не остановили. Скорее всего не разобрали, кто такие. И лишь когда мы разминулись, кто-то крикнул:
— Эй, ты куда этого сыча гонишь?
— В милицию!
Похоже, они удовлетворились ответом и ушли своей дорогой. А мы еще долго петляли по улицам, пока не набрели на нужное учреждение.
Единственный в местечке каменный дом встретил нас неприветливо. Дорогу нам сразу же преградил вооруженный часовой, который долго не хотел впускать нас, а едва мы переступили порог, отобрал у меня карабин. Затем мы битых два часа торчали в коридоре на лавке в ожидании какого-то начальника. Я сидел рядом с доставленным мною бандитом, голодный и усталый, и мне казалось, будто это я сам дожидаюсь амнистии. Прошлую ночь я почти не спал, глаза слипались, в голове назойливо вертелось: «Я пришел сдаваться… пришел сдаваться… пришел сдаваться…»
Я уже задремал, когда нас пригласили в кабинет, где сидел молодой и ужасно привередливый лейтенант. Не успев стряхнуть с себя сон, я хотел что-то объяснить, но спросонья лишь пробормотал:
— Мы с ним пришли сдаваться.
Потом я попытался внести ясность, что на амнистию-де рассчитывает доставленный мною человек, а я лицо постороннее, но этим лишь еще больше все запутал. Лейтенант ничего не понял. И в результате Вайшнораса отпустили домой, а меня задержали. Проведя ночь в кутузке на полу и понабравшись от соседей разной живности, к утру я совсем взбодрился. Все же мне удалось втолковать лейтенанту, кто я такой и как тут очутился. Он пожал мне руку и пожелал счастливого пути.
Выйдя на улицу, я сплюнул от досады. Спасибочки за удовольствие! Злой, голодный, как пес, я снова должен был отмахать двадцать километров до своей деревни. Ну и длиннющим показался мне тогда этот путь, который пришлось проделать уже в одиночку!
Только ближе к полудню добрался я до знакомой придорожной усадьбы, где вчера утром мы не очень-то любезно распрощались с Антанасом. В промежутке между домом и каменным хлевом на зеленеющей полоске с неубранной свеклой я заметил две фигуры — мужчину и женщину. Между грядками резвилась девчушка в красной кофточке. Те двое были так поглощены работой, что не заметили одинокого прохожего. Да и мне не хотелось мешать им. И все же от одного того, что я увидел их, вторая половина пути показалась короче.
Перевод Е. Йонайтене.
ПОМОЩНИК
Надев плащ, Зигмас Райнис собрался было уходить и уже открывал дверь, как раздался телефонный звонок. Пришлось вернуться и поднять трубку.
— Доброе утро! Это Каспарас говорит. Вот я и приехал, — зарокотал в трубке бархатный бас.
— Рад тебя слышать, Каспарас, — без особого энтузиазма ответил Райнис, подумав при этом: «Святая простота! Решил, что потряс столицу своим приездом». А вслух помощник министра сказал: — Буду ждать у себя в кабинете в одиннадцать. Погуляй по городу, убей где-нибудь время.
— Как я и обещал, приехал не один — вместе с директором! — сообщил гость из провинции.
— Ладно, приходите оба, — буркнул Райнис и положил трубку.
У него не было времени на пустые разговоры. «Вот и в кабинете надо будет действовать точно так же, — подумал он, — говорить коротко и ясно, чтобы отбить у друга детства охоту к долгим воспоминаниям. За ним эта слабость водилась».
Три года тому назад Райнис встретил Каспараса в Вильнюсе. Кажется, это было во время Праздника песни. Они случайно столкнулись на улице. Ради такой встречи решили зайти в бар, выпить по бокалу пива. Тогда он и узнал, что его непробивной друг детства руководит в местечке Лаптаучкяй техническим двором. Каспарас похвастался, что живет как у бога за пазухой: что ни год откармливает по паре кабанчиков и бычка в придачу. А потом посетовал, что большой город утомляет и что его единственное желание — поскорее уехать отсюда. Правда, после бокала пива он оживился и шепотом спросил Зигмаса, не может ли тот как горожанин показать ему что-нибудь этакое… Ну, скажем, ночное кабаре. У него и десятка-другая припасена на этот случай. Райнис весело посмеялся над несолидными чудачествами бывшего приятеля и сказал, что не прочь подсобить ему, помочь расстаться со своими сбережениями, да жаль, сегодня у него другие планы.