— Тогда терпи и мучайся!
— Конечно! Вот мы сейчас пойдем с ним домой по руку мимо Дашкиных окон. Она будет смотреть и завидовать, кусать губы и реветь в три ручья! — торжествовала баба.
— А рядом с нею сын! Он будет тянуть руки к отцу и звать. И, поверьте, своего ребенка он все равно услышит, свернет к нему. И вы не сможете удержать,— качнул головою Лукич.
— Вы когда-нибудь уходили от своей жены?
— Только на войну,— ответил скупо.
— Но вас могли убить!
— Зато у могилы никто не назвал бы негодяем.
— Какая разница мертвым? — фыркнула женщин сморщившись.
— Если при жизни не уважать свое имя, то уж о чем говорить после смерти? Путевые мужики своих детей сами растят, не бросают их. Как можно верить человек какой кровное дитя оставил? Я бы дочери не позволил связать судьбу с таким подонком!
— А если я люблю его?
— Слепая дура! Он забавляется тобою как игрушкой, а когда устанет, забудет, как хлам, и пойдет к другой, даже не оглянувшись. Как тогда взвоешь сама?
— Я убью его!
— Ну, то-то мертвые по дороге валяются! Совсем тупая женщина! Шла бы домой! Чего вот тут сидеть только времени? Или дел нет, заняться нечем?
— Эх, Егор Лукич! Я однажды теряла Володьку. Больше не хочу! Пусть зыбкое мое счастье, пускай оно хромает на обе ноги. Но оно есть у меня! Оно лучше одиночества и насмешек. Мой любимый со мною! Конечно, я не убью Вовку, но если уйдет или найдет другую, я не выдержу. Уйду из жизни сама...
— А если будет ребенок?
— Тогда останусь жить для него,— опустила голову женщина, задумалась о своем.
— Живите спокойнее, не проверяя, а доверяя. И все у вас получится! — заметил Лукич, что двери комнаты приоткрылись и Володя, шагнув в коридор, помахал ребятам рукой, сказав:
— Домой под охраной вернусь. Она надежнее любого конвоя, самой смерти, с нею жизнь не мила. Потому, говорю вам, не спешите жениться! — пошел к женщине, тут же повисшей на его руке.
Она кивнула головой Лукичу и со счастливой улыбкой пошла к выходу. Володька плелся к двери, опустив плечи. Глянув им вслед, Егор подумал:
— У каждого оно свое — это непосильное семейное счастье. Долго ли они выдержат его? Но кто-то из них вот-вот выпадет из этой упряжки...
А на следующий день двери в общежитие распахнулись с треском. В них показались пузатые чемоданы, сумки, даже рюкзак, а уж потом и зареванная Инна. Она всего полгода назад вышла замуж. И вдруг снова пришла в общежитие со всеми вещами.
Она даже не позвонила, не предупредила заранее, свалилась, как снег на голову среди лета. Отпихнув чемоданы подальше от дверей, увидела Лукича и пошла навстречу, спотыкаясь на свою боль и обиду.
— Здравствуйте, Егор Лукич! — обняла человек и, прижавшись мокрым носом к плечу, спросила на всхлипах:
— Найдете для меня место?
— Конечно! Куда нам друг без друга? — погладил Инку по голове и спросил:
— Тебя что? Выгнали?
— Нет, сама ушла,— захлюпала, заревела девка.
— Как это так? Почему? Ты хорошо подумала?
— Лукич! Я насовсем ушла. Больше не вернусь к нему. Он козел! — выкрикнула на отчаянье.
— Угомонись! Если ты права, чего воешь? А ну, вытри сопли и слюни, возьми себя в руки и держись человеком, если ни в чем не опаскудилась! — позвал ребят из комнат, попросил их занести вещи Инны на второй этаж, назвал номер комнаты и спросил девчонку:
— Есть хочешь? Иди в столовую, пока открыта.
— Мне на работу скоро. Не успею, опаздывать н хочу! — поспешила на этаж и вскоре выскочила уже переодетая.
Поздно вечером, вернувшись с работы, Инка зашла к Лукичу. Она уже не ревела. Села напротив Титова.
— Ну, что у тебя не состоялось? Где порвалось? Чего сбежала от своего? Где любовь потеряли?
— Какая там любовь? Ее и не было никогда!
— Когда к нему уходила, другое говорила, что жить без него не можешь, любишь больше своей жизни!
— То я, глумная, про себя базарила!
— А он не любил?
— Трепался! Брехал все! Кила собачья! Мудак облезлый! Он мне мозги заморочил. А сам уже на третий день к другой бабе свернул. Ну, к своей бывшей подружке, к проститутке, к Наташке. Они с ней давно путались. Мне девчата говорили про нее, да Мишка клялся, что завязал и не заходит к шлюхе. Я и развесила лопухи, поверила дура. Стала встречаться как с путевым, Целый год присматривалась к этому выкидышу. Нигде не опаскудился черт корявый, косил под нормального мужика. Ну, я и согласилась пойти замуж, хоть все девки отговаривали, мол, кабан свое говно сыщет и все равно в куче изваляется. Я ж думала, что они нам завидуют!
— Я тоже тебя предупреждал, чтоб не спешила. Мне чему завидовать? Все вам счастья желали. Верилось, что остепенился и все у вас получится,— вздохнул человек.
— Наше счастье нищенкой на обочине стояло. Вот кого не увидела,— призналась Инка.
— А в чем он провинился?
— На третий день после свадьбы вернулась с работы. Глядь, постель раскидана и помята. Я ж заправила, застелила ее уходя. А Мишка на завод пошел. Кого подозревать? Я и не знала, что он с обеда домой смылся. Их отпустили, работы не было. Он не терял время и приволок какую-то. Мне ж брехнул, что сам отдыхал.
— А откуда взяла, что с бабой был? — засомневался Лукич.
— Да что ж я дура что ли? Подошла к постели, глядь, на подушке шпилька от волос. Я ими никогда не пользовалась. Позвала этого кобеля, указала на шпильку и спрашиваю:
— Какая сучка тут ночевала? — а он в ответ:
— Никого не было. Батарейку в часах менял, поддел шпилькой, что тут особого?
— Где шпильку взял, отморозок? Откуда она у тебя взялась, да еще на подушке? — спрашиваю недоноска.
— Он как уж вертелся и выкрутился, что мать или систра оставили по забывчивости. Но я не поверила. В душе сомненье осталось. Но Мишка таким лапушкой прикинулся. А я исподтишка смотрю за ним. И вижу, что часто у окна садится. Все куда-то смотрит, кому-то рукой машет. Спросила, ответил, что знакомому. Но ни одного мужика не увидела. Ну, зато бабы шли. Ладно, я и на это не обратила внимания. Мало ли, может,
моя заводская баба прошла. Ну, промолчала. Что скажешь? Не буду ж к каждому столбу ревновать. А через месяц с работы стал возвращаться позднее. То бригадир, то мастер попросили задержаться.
— Такое бывает,— подтвердил Лукич.
— Ну, не каждый день!
— Инка, тут случается по-всякому. Вон в прошло месяце монтажники целую неделю по две смены работали. Аврал был. Их попросили,— встрял Егор.
— Ну, ни месяц подряд,— перебила баба.
— Придираешься, сама на заводе вкалываешь, можешь спросить. Мишка в цехе не один.
— Милый Лукич! Стану я из-за него позориться и спрашивать? Да ни за что! Набралась терпенья и ждала. Сама себя за подозрительность последними словами крыла и даже перестала спрашивать, почему поздно вернулся. А главное, откуда у него в цехе бабьи духи берутся, какая шелупень поливает его ими?
— Да теперь бабьи духи от мужских не отличить. Самих мужиков от женщин не различишь. Вон сам не давно в магазине оконфузился. Пришел, там за хлебом небольшая очередушка. Глядь, впереди стоит человек. Волосья ниже плеч, как у овцы взбиты и накручены в ушах серьги. Ну, конечно, баба. Когда мне потребовалось в другой отдел отойти на минуту, я и ляпнул бабуле, что за мною встала, мол, держись вот этой дамочки я скоро подойду. Ну, эта дама повернулась, оказалась мужиком. И таких теперь прорва.
— Я этого козла ни с кем не путала. Ни человек, ни мужик, гнилой геморрой, падла!
— Ты его конкретно приловила или из-за своих фантазий и домыслов ушла? — терял терпенье Лукич.
— За неделю до ухода пришла домой, Мишка на больничном был. Все жаловался на суставы, на сердце мы даже спали врозь с неделю. А тут я решила постельное белье на его койке сменить, запах шел тяжелый. Вот и попросила на мою койку пересесть на время. Откинула одеяло и... Смотрю, а на простыни презерватив недавно использованный. Я озверела, ведь сама уже на третьем месяце была. А он, зараза, потаскух в дом водит, для них он здоров! Мы с ним этими штуками но пользовались, на мать с сестрой это не спихнешь. Вот тут ему всю харю побила грелками, клизьмами, всем, что в руки попало. И что с того? Ему, хоть ссы в глаза! Сказал, будто это я ему в постель подкинула гондон! Ну, что мне оставалось после всего этого? Пошла и сделала аборт! — выпалила Инна единым духом.
— Глупая! А дитя причем? Зачем сгубила?
— Куда же оставлю его? Сам подумай! Ведь и аборт прошел с осложнениями. Всю неделю в больнице провалялась с температурой. Когда выписали меня, сама пошла домой, не стала предупреждать, просить, чтобы забрал из больницы. Своим ходом решила свалиться на голову. И что думаете? Открыла дверь, а в спальне на нашей койке голая баба спит. Мишка как увидел меня, на все места заикаться стал. Свою голь руками закрывает, с постели соскочил и орет:
— Наташка, смывайся, пока живые!
— Ну, я ее напоследок достала, кулаком в глаз. Она как завопит на меня:
— Дура! Зачем товарный вид испортила? Неделю никого не заклею! Отвали от меня! Разберись со своим козлом! Он мне базарил, что вы с ним давно разбежались, иначе я сюда не возникла б!
— Мы разошлись? Ты так ляпнул, придурок? — опросила Мишку. Он ничего не ответил, сразу сбежал в ванную и закрылся там изнутри.
— Мы с Наташкой пытались сорвать двери, чтоб вдвоем навешать ему от души. Но не получилось, сил не хватило. Но пар выпустили и плюнули на урода. О чем с ним базарить? Когда Наташка ушла, я стала собирать свои вещи, оставаться с ним больше не могла. И за себя испугалась. Ведь если бы с Наташкой сорвали дверь, мы бы его там могли уложить навсегда, а потом сели бы в тюрьму. Кому это нужно? Вот и решила оставить придурка навсегда, пока до беды не дошло,— призналась баба.