Федька нетерпеливо распахивает дверь.
— Ну, как починил? — встретила баба.
— Если б только то, о чем просила, давно бы вернулся,— перечислил сделанное, у Дарьи глаза округлились:
— И это ты столько успел?
— Да что особого? Обычное дело! — глянул в вырез кофты, запустил руку, баба, вздрогнув, словно опомнилась, прильнула всем телом.
— Давай поужинаем. Посмотрим, чем ты порадуешь,— с трудом взял себя в руки хозяин.
Дарьину готовку он любил и ценил, часто вспоминал добрым словом. Вот и теперь дорвался. Только борща две тарелки умолотил, котлет и картошку, чай с блинами, пока живот не взбунтовался и не отказался принимать больше ни капли.
— Спасибо, Дарья!
— А хочешь, я тебе всегда буду готовить?
— Я бы с радостью, да одна загвоздка есть.
— Какая?
— Мы хорошо друг друга знаем.
— Ты это о чем?
— Не хочу, чтоб твоя еда снова колом в горле встала. '
— Эх-х, Федя! О чем ты теперь? Пусть не хозяином в доме, хоть изредка помощником будь. И на том спасибо великое! Вон на прошлой неделе полезла на чердак, дверь с петли слетела, да не удержалась и упала вниз. А рядом никого, как до койки доползла, вспоминать неохота.
— А где твой сын?
— Он в военном училище, далеко отсюда.
— Что ж соседей не позвала?
— Кому нужна? Не дружу с ними! Чем помогут старухи? Себя еле носят. Но знаешь, как больно было! . Я даже ревела всю ночь,— призналась тихо.
— Чего ж не позвонила?
— Не пришел бы ко мне...
— Я уже жил здесь, в доме!
— Переехал. Уже занавески повесил. Отгородился от всех любопытных и от меня,— проговорилась Дарья,
— А ты видела все?
— Подсматривала, как и другие! Любопытством болеет каждая. Только я позднее других приходила.
— Чего ж не зашла ни разу?
— Прогнал бы или не открыл бы двери.
— Но ведь пришла!
— Так сколько времени прошло! А я к тебе каждый день приходила. Тогда ты еще не остыл и злился на меня.
— Откуда знаешь?
— Баб не водил. А когда они стали у тебя появляться, поняла, отлегла на меня обида.
— Дарья, мы уже не будем верить друг другу как раньше,— признался Федя.
— Наоборот! Теперь мы ничем не обязаны и не связаны. Встретимся, как любовники, расстанемся, как друзья. Так многие соседи живут. И я в том ничего плохого не вижу,— погасила свет Дарья и уверенно легла в постель под бок к Федьке. Тот заснул лишь под утро счастливым и безмятежным сном младенца.
Не спалось в эту ночь лишь Егору Лукичу. Ему с самого утра позвонили из райотдела милиции и сказали, что его разыскивает старая знакомая — Раиса Чинцова. С нею Титов познакомился, когда работал участковым. Девчонке в то время было тринадцать лет.
...Райка... Не было во всем городе девчонки труднее, чем она. Самый скверный характер, самая вредная и хулиганистая, она была заводилой большой дворовой кодлы, ее предводительницей и главарем. Она курила с семи лет, выпивала, а потом пристрастилась к наркоте.
Райка была из очень обеспеченной семьи и никогда ни в чем не нуждалась. Родители щедро давали ей деньги и никогда не контролировали дочь, куда и на что тратит, с кем дружит, как проводит время? Родители работали. Они были преуспевающими людьми, и времени на воспитание дочери катастрофически не хватало. Когда Титов пришел к ним вечером и, приведя домой Раису, рассказал где, как и с кем проводит она время, отец мигом схватился за ремень. А уже на следующий день девчонка ушла из дома. Она не оставила записки, не позвонила.
Родители ждали допоздна, искали во дворе и у подруг, но тщетно. Раисы не было нигде, и тогда отец обратился в милицию.
Найти девчонку поручили Титову, он был участковым и как никто другой знал каждого человека, проживавшего на его участке. Раису Чинцову Егор Лукич знал лучше других подростков. Ни раз доводилось ему общаться с грубой, резкой девчонкой, какая могла послать матом любого, несмотря на возраст и положение.
Титова она презирала и всегда избегала даже случайных встреч с ним. Найти ее в городе было не просто. Слишком много имелось чердаков и подвалов, где могла обосноваться свора городских подростков, убежавших от родителей, из семей. У всех были на то свои причины и обиды.
Лукич понимал, Райка не пойдет к бомжам. Она там не выдержит, привыкла к достатку, к роскоши, ущемлять себя в чем-то не захочет. А значит, послонявшись по городу день-другой, должна вернуться в семью. Захочет проучить родителей, чтоб те не лезли к ней с воспитанием и разрешили бы жить, как она хочет, лишь бы на убегала из семьи и дома.
— Не идите ей на такие уступки. Вы окончательно потеряете дочь. Она вконец испортится, деградируете как человек и личность, мы не сможем вытащить ее из трясины, куда Рая попала. Ее придется ломать и, быть может, долго,— предупредил Титов.
О ней он говорил с одноклассниками и соседями, с мальчишками и девчонками двора. И чувствовал, что о Чинцовой боятся говорить. Ведь Раиска сумеет отомстить каждому, кто высветит ее родителям и тем более милиции.
— Эту дрянь лучше не задевать! — ответил ровесник Чинцовой Юрка.
— Боишься? — спросил участковый.
— А вы знаете, с кем она тусуется? Нет? Так вот я вам скажу! В ее кодле взрослые парни. Они любому вломят. И вам тоже вкинут. Этих ни мундир, ни погоны не остановят. Оставьте ее! Пропащая она! Человеком уже никогда не станет.
— Где тусуются эти парни?
— Везде! По всему городу! Они и на дискотеке, и в игровых, шпарят на автоматах, просаживают деньги, в пивбарах, в любом кафе! Их накрыть трудно. Отнять Раиску из кодлы совсем нереально. Она у них навроде вождя, главная обезьяна! — рассмеялся Юрка, добавив:
— Будь Чинцова моей сеструхой, не только ноги и руки голову бы ей оторвал.
И все же Егор Лукич разыскал девчонку. В баре загуляла компания. Титов заметил Раиску. Она блевала на ступенях, перебрала пива и отошла к скамейке перевести дух. Попросила ребят оставить ее одну и когда компания убралась в кафе, девчонка закурила. Вот тут-то и подошел к ней Лукич. Присел рядом. Райка не сразу его заметила.
— А я тебя столько ищу! — обратился к девке. Та оглянулась, узнала, от удивления и растерянности чуть не проглотила сигарету и, выругавшись по-мужицки, хотела уйти в бар, но не тут-то было. Уже через десяток минут Егор Лукич доставил девчонку в райотдел.
— Нет! Я не стану держать тебя в камере. Мне нужно поговорить с тобой,— сказал Раиске, и та поверила, успокоилась, сидела в машине тихо.
Егор Лукич привел девчонку в кабинет, усадил напротив. Раиска озиралась вокруг.
— Скажи, Рая, почему ты ушла из дома? — спросил человек устало. Девчонка отвернулась, буркнула зло:
— Какое вам дело? Не захотела канать дома, вот и смылась! Или мне разрешение у вас спросить надо было? — усмехнулась ядовито.
— Я тут ни при чем, зачем меня спрашивать? Ты бы сама подумала, что натворила!
— А что сделала? Ушла и все! Оторвалась от предков!
— Рая, ты со своей шпаной советуешься, а в кодле все чужие! Здесь же свои, родные люди! Неужели их не жаль?
— Бросьте мозги делать! Надоели со своими моралями! Устала от всех, потому и слиняла!
— С чего устала? Ты жила, как у Бога за пазухой! Другие мучаются, с малолетства в холоде и голоде, а из дома не бегут. Помогают родителям.
— Чего ко мне пристал? Ну, чего надо от меня? Своих воспитывай, а от меня отвали! Да, я плохая, грубая, глупая, никчемная, потому живу, как хочу! Нечего прикипаться! Свою голову имею на плечах, свои мозги! Отвали от меня! — сорвалась на крик.
— Чего орешь? Я с тобой говорю спокойно, имей и ты выдержку! Ответь на вопрос, почему ушла из дома? Или в компании любимый появился? — глянул на девчонку пристально.
— Да никакого хахаля! Все одинаковы, никто не лучше! Все клевые и крутые!
— Ты не устала от них?
— С чего взял? Мне даже кайфово!
— Рая, ну, а если по честному, зачем тебе эта свора, если в ней нет любимого? Что держит там?
— Мы все одинаковы. У каждого своя беда. Она
и собрала нас.
— Беда, говоришь? Откуда она у тебя? — удивился Лукич.
— А как думаешь, просто так слиняла?
— И это за то, что отец ремнем отстегал?
— Придурок! Он доказал, что всегда жил отморозком и бараном, что я вовсе не нужна им! Никому!
Я кругом одна! Только на словах любили и говорили, что живут ради меня, стараются, чтоб в будущем не нуждалась. А как до него дожить, о том никто не думал!
— Ты не психуй, успокойся,— достал из стола пепельницу, пачку сигарет, предложил Раисе. Та закурила.
— Вы говорите, другие плохо канают, голодают, прикида у них нет. Зато их любят. Они нужны в семье!
— Тебя тоже любят дома! И очень ждут!
— Да этот звон и я слышала! Но это просто базар. Чужая я им, лишняя и ненужная!
— С чего взяла? — изумился Титов.
— Они все годы доказывали и убедили. Пока была мелкой, не понимала многое. А стала подрастать, и до меня дошло,— курила нервно, быстро:
— Ну, как? Приходят дети из сада, рассказывают дома, чем занимались, чему научились. Их слушают, с ними занимаются. А мне даже рассказать было некому, никто не слушал. Все были заняты. Кормила, прогуливала и купала нянька. Чужая тетка растила, своим было некогда, они работали. Я, как компьютерный сбой в программе, случайно появилась в их жизни. Меня никто не хотел и не ожидал. Я всегда им мешала! Никуда с собой не брали. Везде была только с нянькой. В зоопарке и в цирке, в парке и в кукольном театре, на аттракционах и в магазинах, всюду с нею. Росла, будто у меня не имелось родителей. Проще всего отогнать от себя ребенка, а потом удивляться, почему он смылся из дома? А его хуже собаки держали. С тою чаще разговаривали, ей внимание уделяли, хвалили, выгуливали. Я в их жизни занимала последнее место всегда. И чем старше, тем больнее становилось. Ну, да зачем я тут звеню, кому это надо? — отмахнулась равнодушно, добавив: