— Когда в школу пошла, никто даже не спросил, как у меня там сложилось, что получается, а что не дается. Другим с уроками помогали. А у меня в дневнике нянька расписывалась за родителей. Она и на собрания возникала. Отец давно ли узнал, что я в шестом классе! Так и думал, что все еще в первом. Вот так нужна родителям! Они, если их спросить, не всегда помнят мое имя.
— Послушай, Рая, конечно, равнодушие обижает. Но дело, поверь, вовсе не в том. Я твоих родителей с молодости знаю. Красивая, хорошая пара была, но! и их жизнь согнула в бараний рог. Сколько пережито, ни § счесть! — вздохнул Лукич.
— Да что они пережили? — рассмеялась девчонка.
— То на Ямайку, то на Канары или в Испанию едут на отдых. Меня с собой не берут!
— Почему?
— Мороки много!
— Ты же большая!
— Да, памперсы уже не нужны!
— Так в чем дело?
— Говорят, что вести себя не умею прилично, позорю их, ставлю в неловкое положение своими выходками.
— И это правда? — спросил Лукич.
— Да всего один раз меня с собой взяли в Египет. Ну, таскали по всяким пирамидам. Это года четыре назад. Посадили на верблюда верхом, мне жарко стало, хотелось пить, я устала и заснула прямо возле горба. И упала, не удержавшись. Так бы и не заметили. Хорошо, что у меня мобильник свой имелся. Ну, привязали к горбу, а погонщик указывает на меня пальцем и что-то ч лопочет. Мне обидно стало. Ну, послала его по-нашему. А он понял все! Во, блин! Дикарь, а наш мат без перевода усек! Как развонялся, такой базар устроил! Велел мне с верблюда слезть, не захотел меня видеть на своем = уроде. Пришлось с отцом поменяться. На меня все погонщики косились. А в чем я виновата? Зато отец поклялся никуда больше с собой не брать. Да что там Египет, поехали мы с ним выбирать подарок матери к дню рождения, свою машину оставили на профилактике, сами в троллейбус влезли. И надо ж было тому деду, он своим костылем мне на ногу надавил. А внизу в костыле железный зуб. Он мне не только кроссовку проткнул, а и ногу проколол до крови. Ну, тут я подняла кипеж! Всю его родню до седьмого колена вспомнила. Самого тоже вниманием не обошла! Он такой фени сроду не слыхал! Базарил пердун, что мужикам до меня слабо! Ну, старый пес! А если б ему проткнули ногу, он что, целоваться полез бы? Тоже деловой, сопли распустил от обиды на оскорбления! Да ему по соплям бы вмазать! Чтоб видел, куда прет! А толпа за него вступилась. Я на ногу ступить не могу, но нас с отцом из троллейбуса выкинули! Но за что? Того козла повезли, а меня с больной ногой ссадили. Отец, конечно, сразу такси поймал и прямиком в поликлинику. Всю дорогу брюзжал. Ему перед толпой, перед чужими стыдно, а на меня плевать! С того времени даже в машину с собой не берет, воспользовался поводом,— хмыкнула Раиса.
— Но ведь в поликлинику повез, даже не домой. Чтоб тебе помогли! Чего ж базаришь пустое! — не выдержал Егор Лукич.
— Тогда, доброе слово было дороже!
— Рай, тот мужик был старым. А ты его отчихвостила. Конечно, со зла, от боли. Но каждый, кто рядом, примерил ситуацию на себя. Старик, конечно, извинился?
— Не успел! Я его от панамки до галош, мигом отделала! Так этому скелету место уступили. Ему, а не мне!—злилась девчонка.
— С твоей грубостью не смирились. Матерщины не простили. Разве легче стало оттого? Ведь могла смолчать! И тогда тебя к поликлинике подвезли бы, помогли б дойти!
— Хрен там! Меня тоже облаяли! Знаешь, как обидно было. Вроде не старик, а я виновата! — не соглашалась Райка.
— На меня все покатили бочку. Отец наехал! А я две недели ходить не могла. Мать и та мозги грузила. Им перед горожанами стало стыдно, на меня наплевать.
— Когда это было? — спросил Титов.
— Года два назад.
— И ты до сих пор злишься на своих?
— Обидно, что они чужих поддержали, а меня не поняли, изобразили виноватой. Но в чем? Где ж эта их любовь родительская? Куда она делась? Почему я е, не чувствую? — угнула голову.
— Каждый судит со своей колокольни, зачастую ошибаемся. Но срываться на старика не стоило. Он не нарочно ногу твою проколол. Видно, зрение сдало, все ж сделай скидку на возраст...
— Еще я должна его понимать? Круто! А кто меня поймет? Свои родители как чужие ко мне. Другим уроки помогают делать, а мне кто подскажет? С алгеброй зашивалась, с английским полная непруха. Целый год мучилась, пока не сказала, что брошу школу. Привели репетиторов. А сами где? Не спросили, как пошло у меня с ними, улучшилось или нет. Но репетитору каков дело до знаний? Он пришел, порешал уравнения, я списала в тетрадку, даже не объяснив ни черта. Короче, знаний не прибавилось, сплошная показуха. Родителям все до заду. Им плевать, как я учусь. Одно и то же молотят, что мое будущее они устроят сами. Им на мои знания блевать! И не только это! Ничто не чешет и не колышет. Я уже не мелкая, чтобы ничего не замечать,— вздохнула Райка.
— У всех теперь со временем туговато. Ни на кого его не хватает. Ни на детей, ни на себя, ни на родных, все мечемся, ровно загнанные. А финал один. Раньше по десять детей рожали, на каждого хватало тепла. Может ели паскудней, зато вниманием никого не обделяли. Не было телевизоров, видиков и машин, а жили веселее и чище, люди были добрее, сердечнее,— посетовал Лукич вслух, и продолжил на раздумье:
— Родителей не бросали, не убегали из дома.
— Те дети радостью были. А нас наказанием считают. Мы, как те дички в чужом саду, помеха под ногами. Думаете, не понимаем или не видим, что живем лишними, не нужными никому, все примечаем. От того и у самих нет тепла. Откуда ему взяться?
— Рая! А ты хоть знаешь, почему одна растешь?
— И так понятно! Родители мороки не хотят. Им меня одной много! А может, и я не входила в их планы, случайно получилась. Видать, хватились поздно, потому не сделали аборт и не вытравили.
— Тебе когда-нибудь рассказывали о себе твои родители?— спросил Титов.
— Нет! Наверно, не достойна этих откровений! Или все еще считают мелкой,— усмехнулась невесело.
— Не в том дело. Хотя давно пора им поговорить с тобою, как со взрослой, может, кое-что поняла.
— А что они? Живут как птички, без забот...
— Ты хоть знаешь, что твой отец детдомовец!
— Что? Никогда не слышала. А почему так?
— Отказалась от него родная мать. Оставила в родильном доме. Пила, как слышал от людей. Мальчишку усыновила приличная женщина. Но когда ему пять лет исполнилось, умерла. Вот тогда и попал твой отец в детдом. Детей в таком возрасте уже плохо берут, малышей, грудных, куда как лучше. Ну, да что делать? Рос как все. Закончил школу, дальше армия, когда вернулся, пошел каменщиком на стройку.
— А мать не искала его?
— Она даже забыла, что рожала!
— Отец тоже не искал?
— Если мать не знала от кого ребенок, кто искать станет? Так и жил без родни, один. До вечера работал. Потом на занятия в институт бежал. Круто приходилось человеку. Зато когда закончил учебу, хорошее место предложили. Согласился, должность громкая, оклад кучерявый, но опыта ни на грош. Короче, подставили твоего папашу круто. Хотели чужие грехи на него взвалить. Он почти два года был под следствием, дольше, чем работал в начальниках. Вот так оно бывает. За наивность и доверие больно бьют. Папаша тогда на нервной почве язву желудка получил. Высох в щепку. Все думали, что у него рак. Но Бог миловал. Хотя язва и теперь достает. В память осталась. От операции он отказался. И не случайно. Так и мучается по сей день.
— Откуда про это узнали?
— Мы в одном доме жили, на общей площадке. Один у другого на виду, секретов не было,— улыбнулся чело век простодушно:
— Мы дружили, но не так как вы теперь.
— Ой, хватит! Что вы знаете о нас? — сморщилась Раиска.
— Теперь у отца наладилось. Но, доверия к людям не стало. Он изменился до неузнаваемости. И долго не решался обзавестись семьей. Да и ты появилась, когда отцу с матерью под сорок подвалило. Галине тебя не советовали рожать. Там целый букет болезней нашли. Пугали бабу плохим исходом, напоминали, что в случав ее смерти, твой отец не выдержит стресса и тоже вскоре умрет. А ты, если живой останешься, попадешь в приют,
— Круто! Как же мои решились?
— Очень хотели и ждали тебя, как подарка с неба! Оба мечтою этой жили. Оба хотели дочь. И повезло, ты родилась на радость обоим.
— Что-то я этого не вижу! — не верила Рая. ?
— Видишь ли, ты не знаешь сравнений и до сих пор жила как в аквариуме. Говоришь, что родители не уделяют внимания, а ты хоть когда-нибудь спросила, как им достается, как они себя чувствуют? Да, отец и теперь каждый год ездит в санаторий лечить язву. Иначе будет кисло. У него уже случались внутренние кровотечения и его ложили в больницу. Мать говорила, что он скоро будет дома. Зря они вот так берегли тебя. Ты должна была знать правду и заботиться о родителях с детства. Тебе много позволялось и ничего не спрашивалось. Это большая ошибка.
— Ну, а что я могла? Чем сумела бы помочь?
— Да уж не о том речь! Хотя бы не добавляла горя,— покачал головою человек:
— Знаешь, я как-то недавно встретился с ними в одной компании и не узнал обоих. Как они сдали и постарели! Куда что делось? Пожилые, усталые, измученные люди. А ведь им еще немного лет,— вздохнул Лукич и продолжил:
— Мне показалось, словно радость ушла, оставила их обоих навсегда. Смотреть было горько. Тяжело им живется. Я это понял, а поговорив, убедился, что не ошибся в предположении.
— Да бросьте накручивать и грузить. Они живут прикольно. У них все есть, ни в чем себе не отказывают,— не верила девчонка.
— Как жаль, что ты слепая на душу!
— Это почему?
— Ты видишь, как они поседели, сморщились и сдали. Они перестали улыбаться. А как умели смеяться раньше!