8 дек.
Снова берусь за перо, чтобы сказать вам, что я у ваших ног, что я по-прежнему люблю вас, что иногда вас ненавижу, что третьего дня говорил о вас гадости, что я целую ваши прелестные ручки и снова перецеловываю их, в ожидании лучшего, что больше сил моих нет, что вы божественны и т. д.
Н. Ф. И.Михаил Лермонтов и Наталья Иванова
<...> Но вихорь моды,
Но своенравие природы,
Но мненья светского поток...
А милый пол, как пух, легок.
7 июня 1831 года юный Михаил Лермонтов сделал приписку на письме своего приятеля Владимира Шеншина, которое адресовалось их общему другу Николаю Поливанову, в это время обитавшему в своем имении. Поливанов был одним из ближайших товарищей Лермонтова, они вместе посещали университет, потом вместе учились в Школе гвардейских подпрапорщиков и кавалерийских юнкеров. Да и в Москве Поливановы обитали на Молчановке, рядом с домом, где жила с внуком Е. А. Арсеньева. Почти детское знакомство, переросшее в доверительную дружбу, позволяло быть предельно откровенным. И хотя в короткой приписке Лермонтов не объясняет, что именно произошло с ним, но состояние души описывает с характерной исповедальной интонацией, которая знакома всем по его произведениям:
«Любезный друг, здравствуй!
Протяни руку и думай, что она встречает мою; я теперь сумасшедший совсем. Нас судьба разносит в разные стороны, как ветер листы осени. — Завтра свадьба твоей кузины Лужиной, на которой меня не будет (??); впрочем, мне теперь не до подробностей. — Черт возьми все свадебные пиры. — Нет, друг мой! мы с тобой не для света созданы; — я не могу тебе много писать: болен, расстроен, глаза каждую минуту мокры. — Source intarissable[92]. — Много со мной было; прощай, напиши что-нибудь веселее»[93].
В июле 1831 года Лермонтову еще не исполнилось семнадцати, в это время он учился в Московском университете, где обстановка складывалась для него не самым благоприятным образом. Он был еще очень не уверен в себе, как бы сейчас сказали — закомплексован. Прежде всего, из-за своей непривлекательной внешности: не высок ростом, коренаст, некрасиво сложен, вдобавок сутулился и косолапил. Свой, правда, несколько романтизированный портрет Лермонтов описал в стихах:
Он некрасив, он невысок,
Но взор горит, любовь сулит,
И на челе оставил рок
Средь юных дней печать страстей.
Власы на нем как смоль черны,
Бледны всегда его уста,
Открыты ль, сомкнуты ль они,
Лиют без слов язык богов.
Собственно говоря, именно и только «язык богов», которым он уже давно и вполне связно говорил, делал из юного Лермонтова человека неординарного, интересного, особенного, каким он себя, невзирая на все внешние обстоятельства, ощущал. Внешними, но крайне существенными для Лермонтова нужно, конечно, считать и обстоятельства его рождения, по которым он, с одной стороны, был потомком Столыпиных, внуком почтенной Е. А. Арсеньевой, занимавшей в высшем обществе законное, всеми уважаемое место, с другой — не мог не чувствовать двусмысленности своего происхождения. Понятно, что ни громкой славы первого поэта России, наследника Пушкина, ни известного имени Лермонтов в 1831 году еще не имел. Его первые жизненные шаги были тяжелы и приносили ему немало страданий, учитывая в особенности нервный и чувствительный склад души молодого поэта, который воспринимал все происходящее с ним глубоко и серьезно.
О таких переживаниях Лермонтов и сообщает Поливанову: «я теперь сумасшедший совсем», мне не до свадебных пиров, не могу много писать — «болен, расстроен, глаза каждую минуту мокры». За этими сообщениями скрываются события биографии Лермонтова, которые произошли летом 1831 года, вероятно, в июне месяце. Сам поэт их описывает в стихах как «измену» любимой девушки, хотя на самом деле изменой трудно назвать то, что в реальности могло произойти между шестнадцатилетним Лермонтовым и семнадцатилетней Натальей Федоровной Ивановой, которая в это время занимала его воображение. В любом случае очевидно, что она отвергла его любовь, и это обстоятельство вызвало не только поэтический шквал, но и глубокие страдания, которые отразились в драме «Странный человек», написанной тем же летом 1831 года, в то самое время, когда Лермонтов жаловался в письме Поливанову на свое отчаянное состояние.
Стихотворения, посвященные Наталье Ивановой (а их около сорока), по сложившейся в литературоведении традиции, принято называть «Ивановским циклом», хотя сам поэт никогда не объединял их общим названием и не публиковал вместе. Тем не менее они пронизаны одной темой, связаны единым женским образом и общим сюжетом. Если описывать его вкратце, он таков: юная девушка, одна среди безликой и холодной толпы понимающая поэта, готова одарить его своей любовью; ему удается однажды сорвать с ее уст поцелуй, который, конечно, только разжигает жажду; мечты и надежды, связанные с возлюбленной, на мгновение делают жизнь поэта осмысленной, дают ему возможность переносить ее тяготы; как вдруг, внезапно, по внутреннему ли капризу или по велению света, девушка отворачивается от него, лишает его своей любви — изменяет. Финалом неудавшегося романа становится резкое и холодное прощание оскорбленного в своих лучших чувствах героя с недостойной его героиней. В целом такой сюжет в 30-е годы XIX века никак нельзя назвать новым и оригинальным. Это вполне традиционная романтическая коллизия, которая не раз встречалась, скажем, в поэмах этого времени, начиная с Байрона, имевшего для Лермонтова особое значение. «Ивановский цикл» отличается от других литературных произведений, пожалуй, тем, что в его основе — действительные события, пережитые Лермонтовым, а не выдуманные им для создания романтического сюжета, хотя не существует таких весов, на которых можно точно измерить долю вымысла в поэзии и соотнести ее с жизненной правдой.
Предметом увлечения молодого поэта была Наталья Федоровна Иванова. Посвящения ей Лермонтов всегда зашифровывал и ни единожды не написал ее имени полностью. Стихи называются «Н. Ф. И.» или «Н. Ф. И...вой» или даже просто «К***». Этим объясняется тот факт, что имя таинственной возлюбленной поэта долгое время оставалось неразгаданным. И только в начале XX века, благодаря целому ряду исследователей, начиная с Д. И. Абрамовича и заканчивая И. Л. Андрониковым, удалось полностью восстановить не только личность, но и биографию и даже внешность девушки, которая вызвала у Лермонтова такую бурю чувств. Тогда же обозначились и контуры «Ивановского цикла», которые до того выглядели весьма неопределенно. Увлекательную историю этого расследования рассказал и записал И. Л. Андроников, который, как известно, был талантливым рассказчиком. Честь открытия он присвоил исключительно себе, хотя имя Натальи Ивановой задолго до того, как Андроников углубился в свое расследование, уже называлось другими учеными и круг посвященных ей стихотворений все время расширялся, благодаря работам В. В. Каллаша, Б. В. Неймана, Б. М. Эйхенбаума. Так что увлекательные истории Андроникова слушать, конечно, очень интересно, но верить им можно с известной долей осторожности.
Итак, в 1914 году В. В. Каллаш впервые предположил, что адресатом целого ряда стихотворений Лермонтова 1830—1831 годов может быть дочь известного в начале XIX века, но потом прочно забытого драматурга Федора Федоровича Иванова.
Ф. Ф. Иванов (1777—1816) родился в семье обедневшего генерал-майора, бывшего приближенного императрицы Елизаветы Петровны. Учился он в гимназии при Московском университете, потом служил по военной и статской части, всегда испытывал материальные трудности. Благодаря своему искреннему интересу к словесному творчеству в начале 1800-х годов он сблизился с кругом литераторов, среди которых видную роль играл выходец из Благородного пансиона при Московском университете, а позднее — известный поэт, критик, переводчик, доктор философии и университетский профессор А. Ф. Мерзляков. Иванову не хватало гуманитарных знаний, и он с восторгом прислушивался к тому, о чем говорили в этом кругу. Тогда же он начал писать самостоятельно, увлекся театром, перевел с французского трагедию Ламартельера «Робер, атаман разбойников» и написал оригинальную трагедию «Марфа Посадница» по известной повести Н. М. Карамзина. С большим успехом шли пьеса Иванова «Семейство Старичковых», в которой выражалась, по словам Мерзлякова, «истинная любовь к отечеству», и две комедии «Не всё то золото, что блестит» и «Женихи, или Век живи и век учись».
Ф. Ф. Иванов писал также стихи и статьи, которые печатал в московских и петербургских журналах. На фоне современной ему поэзии стихи Иванова выглядят несамостоятельными и архаичными; он не может справиться не только с легким разговорным стилем послания, но даже с традиционной формой оды, которая в начале XIX века уже давно была анахронизмом. Друзья видели в нем в первую очередь сатирика. Но среди его немногочисленных дошедших до нас произведений сатир нет. Рукописи Иванова погибли в огне московского пожара, заодно уничтожившего и все остальное его имущество.
Однако искреннее увлечение театром и поэзией, а также дружба с Мерзляковым сделали свое дело[94]: Ф. Ф. Иванов вошел в круг людей, с одной стороны, объединенных близостью к университету, с другой — памятью о Дружеском литературном обществе, в котором состояли А. Ф. Мерзляков, В. А. Жуковский, А. Ф. Воейков, Ал. Н. Тургенев. К ним присоединились В. Л. Пушкин, П. А. Вяземский, К. Н. Батюшков — всё это имена значимые, составившие славу той эпохи, которую можно условно считать «допушкинской», хотя юный Пушкин уже подрастал и с любопытством ученика взирал на тех, кого впоследствии будут числить по разряду его предшественников. А вот Лермонтов еще не родился.