[35] Женщин отвели в зал ко всем прочим заложникам. То, что их обнаружили, не было несчастливым стечением обстоятельств. Террористы знали, что искать; чуть раньше главный редактор радиостанции «Эхо Москвы» Алексей Венедиктов в прямом эфире заявил, что «есть мобильная связь с некоторыми людьми, запертыми в гримерках».[36] И, разумеется, террористы, внимательно слушавшие радио, пошли осматривать подсобные помещения… По счастью, у них не было возможности проверить их все, и потому многие все же спаслись. Чудом спаслась и Ольга Трейман. Она была уже на восьмом месяце беременности, и через несколько часов террористы ее отпустили; а вот Тамара Владимировна Войнова впоследствии погибла…
Лариса Абрамова во время захвата осталась на своем рабочем месте, по всей видимости, просто не сообразив, что же происходит. В маленькой комнатке, одна из дверей которой вела на сцену, а другая в коридор, были лишь стеллажи да телефон; Лариса лишь успела позвонить домой, когда у дверей раздался какой-то шум. «Чеченцы подошли к дверям, пихнули одну, потом другую и начали что-то тяжелое таскать. Кричали „Сюда ставь!“, и я поняла, что они обе двери минируют, — рассказывала она впоследствии. — Осмотрела все свои запасы… если это можно так назвать. Из питья грамм сто восемьдесят воды в кружке. Из „еды“ — пузырек корвалола. Ладно, думаю, „съем“ корвалольчику, запью водой, авось переживу как-нибудь…».[37] Три дня женщина пряталась в этой узкой и тесной комнатушке, боясь хоть чем-то выдать свое присутствие. Все три дня за дверью находились террористы, охраняя подступы к залу с заложниками, и потому опасения Ларисы были более чем обоснованными.
Еще больше повезло девушке, спрятавшейся в подсобном помещении. «У нее с собой было только два пакетика сока, — рассказывала ее подруга. — Слава богу, там был отдельный туалет. В ФСБ о ней знали, так как она позвонила по мобильному телефону и сообщила о себе».[38] На второй день девушку освободили спецназовцы; террористы этого так и не заметили.
Но основная масса спаслась за короткий период времени, буквально за полчаса; в то время, когда сумевшие спастись люди выпрыгивали под шедший с раннего вечера ливень, к зданию театрального центра подъезжали первые милицейские машины и автомобили «скорой помощи»…
Первым к захваченному зданию подъехал милицейский «уазик» — по всей видимости, от ближайшего ОВД. Милиционеры еще не знали, что конкретно происходит в театральном центре, и попытались подойти к центральному входу. Но центральный вход, конечно же, контролировался террористами, которые открыли огонь и кинули гранату.[39] Милиционеры отступили на безопасное расстояние; сделать они, конечно же, ничего не могли.
Как раз в это время по Москве ввели специальный план «Гроза». По сути, это было простое усиление с рядом секретных оперативных мероприятий. Согласно ему спецназ блокировал место происшествия, а сотрудники обычных милицейских подразделений прочесывали территорию.[40] Однако в общественном сознании слова «операция „Гроза“» были наполнены и другим смыслом. По легенде, именно так назвалась операция нанесения превентивного удара по фашистской Германии, которую якобы летом 1941 года планировало руководство Советского Союза. «Гроза» в общественном сознании означала удар по агрессору, справедливый и беспощадный; если не нанести этот удар, потери будут огромными, а страна окажется на краю гибельной бездны.
Поэтому, когда с лент информагентств и экранов телевизоров звучало: «В Москве введен специальный план „Гроза“…», — это было больше, чем информация. Это было и предупреждение о том, что преступники не уйдут от возмездия, и сигнал о той страшной опасности, в которой оказалась вся страна.
Как выяснилось впоследствии, от «Грозы» была и вполне конкретная польза. Одновременно с захватом театрального центра на Дубровке, террористы планировали провести взрывы двух смертниц в общественных местах. Однако воплотить этот замысел до введения в действие плана «Гроза» террористы не успели, а после уже поздно: все автомашины и подозрительные лица тщательно проверялись милиционерами. Смертницы уже сидели в машине у кафе «Пирамида» на Пушкинской, однако ответственный за их взрыв террорист так и не выпустил их.
Согласно другой версии, террористки вышли из машины и попытались привести в действие свои «пояса шахидов», однако те не сработали. Именно об этом, по-видимому, говорится в распространенном полгода спустя заявлении Басаева:
«Взрыватели наших шахидов не сработали: это произошло с теми, кто был внутри [Театрального центра на Дубровке], и с четырьмя шахидками снаружи. Они вернулись сюда. Я лично разговаривал с тремя, и они утверждали, что их взрыватели не сработали».[41]
Как бы то ни было, операция не была проведена; смертницы были посажены на поезд и отправлены из Москвы.[42]
А пока внутренние войска начали блокировать здание театрального центра; были у здания на Дубровке и бойцы спецподразделений ФСБ «Альфа» и «Вымпел». К десяти часам вечера милиции и спецслужбам удалось блокировать все улицы, ведущие к захваченному зданию, — как раз вовремя, чтобы не допустить к нему родственников заложников, беспокоившихся за своих близких, журналистов и попросту любопытствующих. Но блокировать все сразу не удалось, по-видимому, людей было еще недостаточно. Те, кто хотел, мог подойти к захваченному зданию дворами[43] — и это стало причиной трагедии — и, одновременно, нравственного подвига.
Ольга Романова, жившая в нескольких кварталах от здания театрального центра, узнала о террористическом акте по телевизору. Она была обычной московской девушкой из небогатой семьи и выделялась лишь добротой, обостренным чувством справедливости да боевым характером. И еще — верой. Наверно, именно эта вера повела ее в театральный центр для того, чтобы попытаться переубедить совершающих зло террористов. Она знала местность вокруг театрального центра как свои пять пальцев и смогла, миновав все кордоны, войти в здание.[44] Для того чтобы решиться на это, нужна недюжинная воля и вера в свою правоту; Ольга Романова обладала и тем, и другим.
Ее появление в зале ошеломило и заложников, и террористов. «Шли первые сутки этого кошмара, — вспоминала Татьяна Попова, — и вдруг в зал через единственный функционирующий вход вошла девушка. Не боевики ее привели, а именно сама зашла. Светленькая, как мне показалось, с коротенькой стрижкой».[45] Артист Марат Абдарахимов:
«Она появилась через час, как всех усадили.
Заходит, открывает дверь. В куртке, в беретке: „Вот, всех напугали! Чего вы тут устроили?“ — „Кто вы такая?“ — спросили. „Я тут все знаю. Я здесь в музыкальную школу ходила“. — „Ну-ка, сядь, а то пристрелю“. — „Ну и стреляй!“ Вот тут они так переполошились».[46]
Многие заложники посчитали Ольгу Романову пьяной, настолько ее слова не вязались со взрывными устройствами и автоматами террористов.
Но Романова не была пьяна. Она верила, что правда на ее стороне; так древние христиане не боялись говорить в лицо языческим императорам свой символ веры. Она не имела хорошего образования и не умела красиво говорить, но в ее бессвязной речи была правота людей, десятилетиями мирно живших на своей земле и теперь подвергшихся подлому нападению, та правота, которая взбесила обычно хорошо контролирующего себя главаря террористов. Татьяна Попова:
«Тут раздался крик Бараева; „Мочи ее! В Буденновске точно так же было, такая же ситуация. Она — засланная“. Девушку схватили и вытащили через боковую дверь. А затем оттуда раздались три выстрела».[47]
В захваченном террористами здании пролилась первая кровь.
Выстрелы были слышны и на улице; находившиеся поблизости со зданием люди инстинктивно укрывались за машинами и углами домов.[48] На войне осторожности учатся быстро.
Ольга Романова, ставшая первой жертвой бандитов, как и многие другие, случайно оказалась на этой войне. Но оказавшись в критической ситуации, она совершила настоящий нравственный подвиг. Ее трагическую гибель нельзя назвать бессмысленной; в нашем жестоком и бесчувственном мире очень важно знать, что вера и моральные нормы существуют.
Светлая память тебе, новомученица Ольга.
Тем временем к месту теракта прибывали все новые и новые части.
«В район трагедии стянуты подразделения патрульно-постовой службы, ГИБДД, СОБР, ОМОН, Отдельная дивизия оперативного назначения, Софринская бригада, подразделения Центра спецназначения ФСБ — группы „Альфа“, „Вымпел“, взрывотехники московского управления ФСБ, сотрудники департамента по борьбе с терроризмом, группа армейских саперов, спецотряд МЧС „Лидер“, „Центроспас“, силы ГО и ЧС, машины пожарной охраны и Центра экстренной медицинской помощи».[49]
Конечно, полностью сосредоточение этих сил было завершено далеко за полночь, и только тогда здание, захваченное террористами, было полностью блокировано.
Журналисты были более оперативны, чем правоохранительные органы; они оказались у театрального центра, когда место происшествия еще не было оцеплено полностью. Журналист Ян Смирницкий охарактеризовал представшее перед ним зрелище как «дьявольскую потасовку». «Такси тормознули метров за 500, — вспоминал он. — Оцепление. Совсем юные солдаты. Детские, испуганные лица. Смирные, ухоженные собаки с ними. Зябнут. Яркая толпа. Очумелые журналисты, бросающиеся друг на друга, как бешеные псы: „У тебя какой понт здесь стоять? Пишущий? Слышь, газетчики сраные, для вас все это неактуально, пропустите камеры вперед! Камеры полумесяцем пусть встанут!“»