Стрелки, словно проснувшись, приподняли луки, четверо или пятеро дуэргар с веревками в руках шагнули вперед.
И тогда, прежде чем Конан или еще кто-либо успел вмешаться, Рейе Морадо да Кадена крикнул во весь голос, замыкая цепь событий и случайностей, ведущую к этому рассвету, обращаясь к светлеющему небу над головой и наступающему летнему дню — выкрикнул слова, всплывшие из глубин памяти и не звучавшие в Рабирийских лесах уже многие столетия:
— Именем правды и памяти, именем тех, кто уже не может отомстить за себя, я, Рейенир, сын Драго, вызываю того, кто забыл лица своих предков! Я объявляю твою власть незаконной, тебя же самого обвиняю в тягчайших преступлениях против своего народа, в убийствах, лжесвидетельстве, черном колдовстве обвиняю тебя пред лицом ушедших и ныне живущих, и самого Предвечного Творца! Я вызываю тебя, Блейри, самозваный князь, на бой до смерти, при свидетелях, честный и равный, если ты не забыл еще, что такое честь — и пусть боги рассудят нас здесь и сейчас! Моррет!
— Ты не сможешь лгать вечно, — голос Иламны вдруг зазвенел, словно маленькая серебряная труба, даже туман не смог погасить звонкое эхо — так она говорила, исполняя свою должность при дворе Драго. — По праву герольда и королевского барда, дарованному мне пожизненно и неотъемлемо, я свидетельствую истинность брошенных тебе обвинений. Ты не подлинный Князь Лесов, ты гнусный убийца и вор! Я, Иламна, дочь Теларрана из древнего рода Элтанар, вызываю тебя, Блейри да Греттайро, на бой до смерти, честный и равный! И если по трусости своей или по любой иной причине ты не примешь вызов, таково будет твое полное и безоговорочное признание! Моррет!
Повисла тишина, нарушаемая лишь далеким ржанием лошадей в конюшне.
— Вот, значит, как. Что скажешь, Хеллид? — негромко и мирно спросил Князь у своего безликого помощника.
— Это же моррет, — так же тихо отозвалась увешанная оружием тень. — Такому вызову внемлют сами боги, Князь… Но ты, конечно, можешь приказать… Я выйду в круг вместо тебя…
— Молчи, дурак. Хорошо! — рявкнул вдруг Князь так, что колыхнулись туманные пряди, и серебристое эхо Иламны показалось тихим шепотом по сравнению с этим жутким рыком. — Я принимаю вызов! Бой до смерти, честный и равный, при свидетелях! Победитель чист перед богами, побежденный умирает в бесчестии, и тело его не будет предано огню либо погребено в Холмах — я тоже помню древние законы, ты, Рейе, слабый сын великого отца, и ты, глупая маленькая сучка! Здесь и сейчас, по очереди или оба сразу, мне все равно! Моррет!
Резким жестом он выкинул руку в сторону:
— Нож!..
— Какого демона, Рейе! — прорычал Конан, выступая в круг. — Что ты творишь? Блейри, ты обещал им жизнь! Останови это!
Заговорили одновременно оба, да Кадена и Князь.
— Я здесь ни при чем. Они выбрали сами, и ты это видел! — холодно бросил Блейри. Хеллид вложил ему в ладонь рукояти парных кинжалов и отошел в сторону. — Обратного пути нет — это моррет, суд богов! Не лезь, киммериец, Слово сказано!
— Не вмешивайся, Конан! — крикнул Рейенир. — Если правда на моей стороне, победа будет за мной — а если боги отвернулись от нас, то мне и жить незачем. Лучше пожелай мне удачи!
Варвар стиснул огромные кулаки и нагнул по-бычьи голову, словно собираясь броситься в драку. Четверо стрелков немедленно взяли его на прицел. Еще трое сноровисто оттеснили Коннахара и Айлэ к высокому крыльцу хозяйского дома. Гуль с неприметной внешностью наемного убийцы пинком вышиб узкий меч из ослабевшей руки принца и выхватил из наплечных ножен свой кинжал, недвусмысленно косясь на заложников.
Киммериец сплюнул на песок, вновь отступая за линию лучников.
— Я знаю, что такое божий суд, и потому не вмешиваюсь — но если кое-кто попробует словчить, будет иметь дело со мной! — рявкнул он. — Удачи тебе, Рейе, и тебе, женщина! С помощью всех богов, древних и новых, надерите задницу этому ублюдку!
Блейри даже не поглядел в его сторону — слова аквилонского короля были пусты. Хеллид ухмыльнулся. Он вспомнил, как Князь ловил на лету стрелы.
Рейе и Иламна одновременно обнажили клинки, и поединок начался.
…Никаких доспехов, никакого тайного оружия, никакой магии, здесь и сейчас, прямо на том месте, где прозвучал вызов на смертельный поединок, и лишь боги судят бойцов — таков моррет, древний священный обычай Рабиров. Считается, что личное мастерство, сила и быстрота сражающихся не имеют решающего значения после того, как противники вступят в круг. Лишь уверенность в собственной правоте и готовность отдать жизнь за истину важна для высших сил, направляющих руку воина. И если боги решат явить свою волю, то даже неопытный боец, на чьей стороне правда, одолеет матерого дуэлянта — и наоборот, у неправого, будь он хоть великим мастером клинка, в решающий момент выскользнет из пальцев рукоять, или древесный корень не вовремя подвернется под ногу, или солнечный зайчик, пробившись сквозь листву, на мгновение ударит в глаза.
Так говорят.
Кинжальный бой стремителен, как кошачья драка. Его не сравнить с тяжеловесным танцем мечников, построенным по принципу «удар-блок», когда отточенные полосы стали длиной в руку рассыпают при соударении снопы искр. В кинжальном поединке почти невозможно отвести удар плоскостью своего ножа, глаз не уследит за молниеносным полетом короткого лезвия, не успеет рука. Единственная защита, когда в ход идут ножи, это способность поединщиков предугадать — по малейшим изменениям позы, по направлению взгляда, перехвату пальцев на рукояти — куда полетит острый, как бритва, клинок: хлестнет по запястью? В горло? Или сквозь паутину обманных выпадов выстрелит, как арбалетный болт, в сердце или в живот? Высокое искусство боя на ножах сродни каллиграфии. Побеждает не тот, кто сильнее или выносливее, а тот, чей глаз более верен, чья рука тверда и в то же время подвижна, чей разум спокоен, а клинок во всем уподобился кисти живописца.
Иламна напала первой. Хотя Блейри заявил во всеуслышание, что готов встретить сразу двоих противников, поединок должен оставаться честным — боги могут решить, что мало правды выйти вдвоем на одного. Гулька владела кинжальным боем хорошо. Очень хорошо. Теперь Рейе мог лишний раз убедиться в этом.
Скользящим шагом она пересекла импровизированный круг — высокая стойка в полоборота, стальной широкий коготь в правой руке на уровне глаз, острием вперед, левая прячется за спиной, прищуренные глаза чутко ловят малейшее движение Блейри. Тот не двинулся с места, ждал, лишь слегка пригнувшись и разведя опущенные руки — в каждой по тяжелому, в полторы пяди длиной, боевому ножу. Правила моррет не ограничивали бойцов в выборе оружия, единственное условие — оно должно быть сколько-нибудь равноценным. Нельзя выйти с мечом или копьем против кинжала, но уж какой нож тебе больше по руке, один он или два, каждый выбирает сам. Затаив дыхание, Рейе следил: вот Иламна на расстоянии «готовности духа» — шаг и вытянутая рука… неторопливо пошла по кругу, смещаясь маленькими приставными шажками, правая, верхняя кисть готова секануть плетью, левая скрыта… Блейри по-прежнему не шелохнется, только чуть поворачивает голову, следя за каждым шагом, и очень тихо, слышно даже, как скрипит под ногами песок…
Удар! — не с правой руки, наотмашь сверху вниз, как можно было ожидать: Иламна крутанулась волчком, полоснув из-за спины, снизу, и хлестнула сверху мгновением позже, плоским росчерком на уровне горла. Тут же — отскок, оборот, сдвоенный выпад! Мгновенный блеск стали, свист клинков — что Блейри? Успел уклониться? Ранен?..
Князь не стал поражать воображение зрителей хитроумными приемами, но тем не менее, когда Иламна нанесла удар, из полудюжины глоток вырвалось изумленное «ах-х» — быстрый, как мысль, выпад гульки пришелся в пустоту, ее противник словно растворился в сыром рассветном воздухе и возник за ее спиной. Коротко сверкнул кинжал, левый рукав Иламны вдруг распался на два неравных зеленых лоскута, стремительно темнеющих по краям. Рабирийка охнула, отпрянула, завертела вокруг себя стальной вихрь, и спустя два удара сердца оба противника замерли по разные стороны круга: гулька, побледнев, пригнувшись и выставив перед собой оба ножа — и ее соперник, в прежней вольной позиции, ничуть не изменившийся в лице, вращающий в пальцах кинжал так быстро, что лезвие расплывалось в светлое пятно.
Иламна выругалась сквозь зубы и вновь пошла на противника.
Они сходились еще дважды, и все повторялось: непоколебимо спокойный Блейри, бросок Иламны, каскад выпадов, секущих ударов, обманных финтов, настолько стремительных, что человеческий взгляд ухватывал в лучшем случае половину… а потом болезненный возглас и широкий, заплывающий кровью разрез на одежде гульки. Левое плечо. Правое бедро. Левое запястье. От последнего пальцы Иламны бессильно разжались, и один из ножей воткнулся в песок. Рабирийка стиснула другой так, что побелели костяшки пальцев, и Рейе понял: она побеждена и сама это знает. В глазах бывшего герольда князя Драго, когда Рейенир встретился с ней взглядом, застыл ужас.
Тогда Князь, стоявший поодаль воплощением безучастности, заговорил равнодушным скучливым тоном, размеренно подкидывая кинжал и всякий раз аккуратно ловя его за лезвие:
— Что, боги отвернулись от тебя, Иламна из рода Элтанар? Сама виновата, милая. Ты ведь не истины искала в круге моррет — просто хотела меня прикончить. Ненависть и месть, вот и все твои чувства, а? Ты проиграла поединок. Хочешь сказать что-нибудь напоследок?
— Чтоб ты сдох, ублюдок, — звенящим от ненависти голосом произнесла Иламна.
Она резко взмахнула рукой. Что-то маленькое, острое прожужжало через весь двор. Блейри поймал это на лету, небрежно, двумя пальцами. И тут же отправил обратно.
Обеими руками Иламна схватилась за горло. Колени у нее подломились, и рабирийка мягко повалилась на песок, будто сломанная игрушка, у которой внезапно оборвались все нити, связывающие с жизнью — а воины Князя разразились коротким торжествующим воплем.