— …разумеется, Вашему величеству послышалось, — сказал ди Норонья. — Бряцание оружием — не лучший способ решения трудностей. К тому же он чрезвычайно дорого обходится и короне, и ее подданным. Тем не менее, ситуация должна быть как-то разрешена и желательно в ближайшее время. Другой столь удобный случай вряд ли предвидится — здесь присутствуют все заинтересованные лица, за исключением разве что госпожи Чабелы, но, полагаю, мое мнение будет целиком и полностью совпадать с ее пожеланиями. По ряду вполне понятных причин военное столкновение с Аквилонией представляется нашей королеве неприемлемым, но и промедление в рабирийском вопросе — недопустимым. Полагаю, все с этим согласны?
— Простите, граф, — буркнул неугомонный Спарра. — Я безусловно прошу прощения у Его величества короля Конана за мою недавнюю несдержанность, и все же хотелось бы окончательно прояснить вопрос. Мы не собираемся воевать с Троном Льва, мы стремимся занять исконно принадлежащие нам земли. Если с кем-то мы и воюем, так это с горсткой рабирийских бандитов, а они нам не помеха — на нашей стороне подавляющее преимущество в силе и выигрыш во времени. Стоит дать команду, и мои легионы выйдут к Алимане через седмицу. Мы можем довольно легко перебросить в Рабиры еще по меньшей мере пять тысяч клинков…
— А я могу довольно легко создать огненную стену высотой в десять локтей и длиной в лигу, — меланхолично сообщил одноглазый маг. — Правда, пока не могу сказать, насколько быстро эта стена будет передвигаться. Возможно, весьма быстро, так что пять тысяч клинков убежать не успеют. Это так, месьор Спарра, к слову о ваших и наших способностях. Даже если не принимать в расчет вмешательство Трона Льва.
— …И снова я подчеркиваю, — с нажимом повторил Норонья, награждая упрямого тысячника таким взглядом, что тот чудом не обратился горсткой пепла, — что вооруженное противостояние не входит в наши интересы. Мы пришли не завоевывать чужое, но получить свое. Однако переговоры с точки зрения силы, как, впрочем, и с позиций беспристрастного закона, явно зашли в тупик — стороны, по сути, равны, и ни одна не хочет уступить. Остается последнее средство… Ваше величество, — почтительный кивок в сторону правителя Аквилонии, — придерживается мысли о том, что судьбу Рабиров должны решать сами рабирийцы, причем без всякого стороннего вмешательства. Насколько я понимаю, эту вашу мысль разделяет как достопочтенный представитель народа Лесов, так и месьор Хасти. Что ж, это разумно. В таком случае разрешите мне задать всего один вопрос… — хозяин Тайной Пристани слегка помедлил, выдерживая надлежащую паузу, — Ваше величество, и вы, господин магик… что вы будете делать, если гули добровольно и без принуждения выберут переход под руку Зингары?
— Скажу «скатертью дорога», — сразу и не очень-то вежливо откликнулся киммериец. — Пусть становятся зингарской провинцией, раз они сами того хотят. Главное, чтоб захотели. И чтобы я знал: это действительно их выбор.
— Присоединяюсь, — пошептавшись с Лайвелом, кивнул Одноглазый.
— Итак, дело за малым, — подвел итог Эрманд ди Норонья, умудрившийся завладеть вниманием всех присутствующих (и, хотя он этого не знал, засевшей на озерном берегу компании принца Коннахара), — за возможностью рабирийцев принять и высказать свое решение. Возможно, я слишком вольно отношусь к вашим обычаям, месьор Лайвел, и заранее прошу меня простить, но хотелось бы знать — нельзя ли каким-то образом ускорить выборы вашего правителя? Что для этого требуется — встреча в каком-то определенном месте старейшин ваших семейств или собрание вообще всех обитателей Рабиров, имеющих, скажем так, право голоса?
— Короновать нового Князя мы сможем нескоро. Ведь и в королевстве Зингарском, полагаю, коронуют не на скорую руку? Нужно созвать народ, избрать новых старейшин Круга… Но просто узнать, кто он — это можно. Требуется задать вопрос и получить ответ, — неожиданно четким и ясным голосом произнес старый рабириец. — Это можно сделать в любое время и в любом месте — если знать, у кого и как спрашивать.
— Загадками изволите выражаться? — еле слышно пробормотал месьор Астарак. Военачальник оказался прямее:
— Тогда какого ляда… извините, госпожа… Я хотел сказать — почему бы не задать этот вопрос прямо сейчас?
— Действительно, почему бы и нет? — эта фраза принадлежала Иллирет ль’Хеллуане. — Раз уж всем так необходимо узнать, кто должен править этой землей? Только вот что вы станете делать, если новый князь окажется пребывающим где-нибудь за десяток лиг отсюда?
— Съездим и привезем, делов-то, — пожал плечами король Аквилонии, вопросительно покосившись на Лайвела. Старый гуль выглядел так, будто в любой миг готов распрощаться с этим неласковым миром, и идея незамедлительно провести ритуал по избранию нового правителя Рабиров явно пришлась ему не по душе.
— Н-ну… — в душе старого Хранителя намертво сцепились приверженность традициям и желание поскорее избавить Леса от присутствия людей, — сам по себе ритуал не очень сложен, однако забирает у вопрошающего много сил, и я не уверен…
— Я могу помочь, — Иллирет беспечно встряхнула темно-рыжими локонами. — Ваши прения, люди, становятся скучными, нужно что-то решать. Так мы спрашиваем?
— Да, — в один голос сказали Конан и Норонья. Астарак кивнул, а Спарра запоздало брякнул:
— А кого спрашивать-то будем?..
Около восьмого вечернего колокола.
Ритуал определения нового владыки Лесного княжества, как вскоре выяснилось, требовалось непременно проводить под открытым небом. За разговорами государственной важности никто не заметил, что солнце уже клонится к вечеру, прочертив на зыбкой глади лесного озера широкую огненную дорожку. Присутствовавших в Школе рабирийцев известие о грядущей церемонии сначала поразило до глубины души — обычно ритуал проводился в столице, в присутствии малого круга избранных, — но вскоре около дома Хасти начали один за другим появляться лесные стрелки, интересуясь, можно ли будет взглянуть на грядущее действо и нужно ли чем-нибудь помочь.
Помощь и вправду требовалась. Сперва по указаниям Лайвела на ровном травянистом откосе вычертили круг шести-семи шагов в поперечнике и выкопали вдоль него неглубокую канаву. Прочие добровольцы тем временем собирали мелкие щепки, куски коры и хворост, которые складывали в вырытый ров. Вообще-то канаву требовалось наполнить легко воспламеняющимся «земляным маслом», но, как брюзжал Хасти, запасы этой горючей жидкости в алхимической мастерской были уничтожены, а у него в доме с трудом отыскался один-единственный початый кувшин. Содержимым кувшина тщательно и равномерно обрызгали приготовленное дерево, в тщательно вымеренном и отмеченном колышком центре кольца установили бронзовый сундучок, украшенный литыми фигурками животных. Подле сундука на расстеленном коврике стояла открытая шкатулка с Венцом Лесов, сапфир в сплетении веточек казался похожим на маленькую пронзительно-синюю искру или упавшую с неба звезду.
Распоряжавшийся Лайвел осмотрел приготовленное место действа и каким-то будничным, выцветшим тоном объявил, что можно приступать, но сперва кое-кому придется удалиться. Выбор, кому уйти, а кому остаться, Хранитель проводил сам, руководствуясь каким-то непонятными соображениями. Так, например, он дозволил присутствовать всему окружению Коннахара и самому принцу, но заставил отойти подальше некоторых из своих же соотечественников. Не разрешили приблизиться к ритуальному костру правителю Аквилонии, зингарскому тысячнику и месьору Астараку, но почему-то пригласили выглядевшего несколько потрясенным ди Норонью. После очень вежливой, но непреклонной просьбы от берега озера ушел владелец Школы — Лайвел заявил, что такая личность, как Хасти, вынуждает любое волшебство действовать в свою пользу и может невольно исказить истинный ответ Вместилища Мудрости. Одноглазый не стал спорить, послушно удалившись на указанные полсотни шагов в сторону леса.
— Я поняла, кого и почему он выбирает, — внезапно шепотом заявила Айлэ. — Он оставляет тех, кто помоложе — наверное, у них больше веры в колдовство.
— Ди Норонья не такой уж молодой, — возразил Конни.
— Зато безмерно любопытный. Или наоборот, такой недоверчивый, что чудеса в его присутствии творятся сами собой — только бы удивить этого человека, — предположила девица Монброн. Теперь она почти ни о чем не беспокоилась: все испытания и горести остались позади. По возвращению в Тарантию им с Конни, конечно, изрядно достанется, но даже королевская немилость не может сравниться с тем чувством облегчения, которое испытываешь, когда твоя жизнь возвращается в привычную колею.
«Может, теперь Дженна не станет так рьяно противиться возможному браку своего сына? — робко размышляла баронетта Монброн. — В конце концов, я больше не гуль… А кто тогда? Альбийка, вроде госпожи Иллирет? Правда, может возникнуть другое препятствие — кто знает, сколько я проживу на свете? Уж точно больше, чем Конни. И когда он начнет стареть, я буду оставаться такой же молодой… Да что за ерунда мне сегодня лезет в голову! Какое замужество, о чем я только думаю! Радоваться надо, что все заканчивается!..»
Лайвел тем временем торжественно вступил в середину кольца на берегу, кто-то из рабирийцев подпалил разложенные по кругу куски дерева, и те вспыхнули — сперва неохотно, затем все дружнее и ярче. Следующей в круг вошла Иллирет ль’Хеллуана, неторопливо перешагнув через разгорающееся пламя. Языки огня потянулись было к подолу ее одежды и босым ногам, но тут же отпрянули, словно испугавшись. Иллирет опустилась на колени рядом с о шкатулкой, содержавшей Венец, достала реликвию и повернула сапфиром к себе, словно вступив с Камнем в безмолвный разговор.
Спустя несколько ударов сердца пламя неожиданно взревело, точно в него выплеснули с десяток бочек наилучшего «земляного масла», заставив поспешно отпрыгнуть зрителей, стоявших поблизости от кольца. Языки огня взлетели выше человеческой головы, сомкнувшись в пляшущий, багровый купол, сквозь который ослепительно полыхала ультрамариновая капля кристалла и неясно просматривался силуэт стоящего Лайвела. Хранитель что-то делал с бронзовым ларцом, поводя ладонями над запертой крышкой.