Я сделал глубокий вдох и снова посмотрел на девушку. Она запускала вычесанную шерсть в отверстие, где под действием небольшого колеса пряжа наматывалась на длинный металлический штырь. Девушка действовала очень аккуратно, чтобы шерсть поступала в механизм под постоянным натяжением – если пряжа стала бы слишком тонкой, она порвалась бы, если бы слишком толстой, то на катушке образовывались бы неровности. Когда шерсть у нее кончилась, она остановила колесо, подошла к корзине, стоявшей у стены позади нас, набрала шерсти и прикрепила кончик к концу пряжи на катушке.
– Ты не поможешь мне? – робко попросил я.
– Роза не говорит, – сказала Хетти, снимая полную катушку с машины.
Когда колесо машины у Розы снова завертелось, я понял, в чем дело. Под столом находился хитроумный механизм: нажимая ногой на две платформы, она приводила в действие два рычага, которые заставляли колесо вращаться словно бы само по себе. А руки прядильщицы были свободны и могли направлять шерсть.
Роза заметила мое внимание и поняла, что мне нужна помощь. Она указала на корзину с шерстью и развела руки, показывая, сколько шерсти нужно взять. Взяв кончик собственной пряжи, она показала, как закрепить шерсть на катушке, как протянуть шерсть сквозь отверстие и запустить машину в действие. Девушка указала на ножной механизм, приводящий в действие колесо. Первая моя попытка окончилась неудачей – я неправильно оценил натяжение, и пряжа порвалась. Роза коснулась моей руки и показала, как снова заправить шерсть, словно разрыва и не было. Через какое-то время она отошла и занялась собственной работой.
Работал я плохо – я не мог сосредоточиться на собственных неуклюжих действиях, то и дело поглядывая на Розу. Я делал вид, что пытаюсь перенять ее навык. Но в действительности мне было трудно смириться с тем, что я сижу рядом с призраком, который более реален, чем я сам.
Вокруг нас то и дело ходили люди – забирали шерсть, относили катушки в груду в конце зала. Рычаги, вращавшие колеса, клацали, столы потрескивали. С нами никто не разговаривал. Ни Хетти, ни Роза не пытались общаться со мной больше, чем это требовалось для работы. Но мистер Роджерс и еще один смотритель постоянно прохаживались по залу, следя за нашим усердием.
Когда окончательно стемнело и даже свет свечей нас не спасал, на моей катушке уже было достаточно пряжи. Я отнес ее туда, где оставляли катушки Роза и Хетти, взял пустую и вернулся на свое место. Роза показала, как установить катушку в машину. Когда она наклонилась ко мне, у меня перехватило дыхание – я хотел ощутить запах тела Кэтрин. Я знал, что это будет мучительно для меня, но все же вдохнул. И запах ее еще более усилил ощущение близости. Роза села на свое место, и мы принялись за работу.
Руки мои дрожали. Работа была столь монотонной и тщетной, что я никак не мог овладеть этим навыком. Я постоянно останавливался. Почему я работаю на людей, которые собираются меня выпороть? В чем здесь добро? Равно ли принятие наказания хорошей работе, которой я когда-то занимался, вырубая камни в Уотерн-Тор? Но достаточно было взглянуть на Кэтрин, и сердце у меня замирало. Мне никуда больше не хотелось. И хотя она не узнавала меня, хотя ей было всего четырнадцать, я чувствовал ее доброту и знал, что эта доброта – единственное, что нужно мне в этом городе.
– Почему ты копаешься? – раздалось за моей спиной.
Я обернулся. В тусклом свете свечей я разглядел мужчину слегка за сорок, с темными волосами, низким лбом и злобным выражением лица. Лицо у него было длинным, а подбородок еще длиннее, и весь он напомнил мне лошадь – между верхней губой и носом было слишком большое расстояние, покрытое волосами. Мужчина был одет в черный камзол, как и мистер Петибридж.
– Я спросил, почему ты мешкаешь, дармоед!
Я промолчал.
– Ты новенький – тот, кому нужно всыпать двадцать плетей, верно?
Я повернулся к своей машине – настолько отвратителен мне был этот человек. Я взглянул направо. Плечи Розы напряглись, руками она прикрыла грудь. Колесо ее машины остановилось. Роза смотрела в пол.
– А ты почему остановилась, моя принцесска? – спросил мужчина, поворачиваясь к ней. – Замерзла? – Он схватил Розу за плечи, тряхнул ее, потом наклонился к ней и развел ее руки, накрыв ее грудь своим ладонями. – Я согрею тебя, красотка. Ты всегда была моей любимицей – ты же никогда не жалуешься.
Я видел, как волосы выбились из-под ее косынки, когда он наклонился, чтобы поцеловать ее в шею.
Смотритель заметил мой взгляд и повернулся ко мне.
– На что пялишься?
Я снова промолчал.
– Ты что, немой, как эта дурочка?
Наши взгляды снова встретились, и он почувствовал мое отвращение. Я смотрел на вены на его толстой шее, слегка раздутые ноздри, жестокий рот. Одного зуба недоставало.
Смотритель снова повернулся к Розе и медленно провел пальцами по ее шее. Роза сжалась, но не оттолкнула его.
Я был вне себя от гнева, но понимал: ударь я его сейчас, и это ничем ей не поможет.
– Будь паинькой, Роза моя, будь осторожной со своими шипами, – пробормотал смотритель, крутя прядь ее волос в пальцах и оттягивая так, чтобы девушке пришлось закинуть голову. Неожиданно он оторвался от нее и посмотрел на мою руку. – Ну-ка, дай мне твое кольцо.
Я наклонился вперед и запустил колесо своей машины.
– Я сказал, отдай кольцо мне.
Я покачал головой.
Он плюнул на пол и вытер рот рукавом.
– Что ж, пряди-пряди, новичок, – прошипел он совсем другим тоном.
Я услышал медленные шаги. К нам приблизился другой смотритель. Тот, что домогался Розы, наклонился ко мне и громко прошептал:
– Если ты не отдашь его мне, когда мы будем тебя пороть, я отрублю твой чертов палец!
С этими словами он отошел прочь.
– Как зовут этого человека? – спросил я, глядя ему вслед.
– Майкл Киннер, – ответила Хетти. Роза молча смотрела в пол. – Он так обращается с Розой… Хочется ему все зубы повыбивать. Он ко всем молоденьким подкатывает. И твое кольцо он заберет. Я слышала, что он сказал. Он ничего не забывает.
– Почему вы не пожалуетесь мистеру Петибриджу?
– Они все заодно. Пока в конце дня здесь скапливается достаточно катушек, никто и слова не скажет смотрителям. Все считают, что они хорошо работают.
– Почему вы не уйдете отсюда?
Хетти взглянула на меня, не прекращая работы.
– Мне некуда идти. А Роза сирота. Она останется здесь, пока ей не исполнится двадцать один год – пока ее не заберет кто-то из родственников. Или мэр не прикажет.
– Значит, на смотрителей нет управы?
– Единственное, чего они боятся, это сифилиса.
– Сифилиса?
– Молодые реже болеют.
Я видел, что Роза все еще не приступила к работе. Она дрожала не от холода. Я протянул руку и положил ей на плечо. Она снова вздрогнула.
– Мне жаль…
Девушка молчала.
Я снова повернулся к Хетти.
– А эта болезнь, сифилис, ею болеют многие?
Хетти хмыкнула.
– Многие? Откуда ты взялся? Да ею болеют чуть ли не все! Эти мужчины в белых париках – все они лишились волос из-за лечения ртутью! Эти дамы в длинных перчатках и наглухо закрытых платьях – они скрывают язвы и черные пятна от этой болезни. Она есть у каждой английской шлюхи и у всех мужчин, которые ими пользуются! А потом они передают болезнь своим женам.
Прозвонил колокол. Все колеса разом остановились, клацанье прекратилось, и люди заговорили друг с другом.
– Сейчас будет ужин, – сказала Хетти, поднимаясь и останавливая свою машину.
Работники направились к выходу из зала. Роза толкнула меня и указала на дверь. Все медленно выбрались в полутемный коридор. Возле лестницы к нам присоединились другие работники, спускавшиеся сверху. Большой толпой мы двинулись в столовую. Запах гнилых овощей был невыносим. Столовая освещалась свечами, но на каждом длинном столе их было не больше трех. Дети хватались за юбки матерей, чтобы не потеряться в темноте. Потолка столовой я не видел – было слишком темно. По примеру Розы я взял из стопки деревянную тарелку и встал в очередь за крохотным кусочком сыра, ломтем хлеба и пинтой пива. Мы уселись на скамью между двумя свечами, почти в темноте.
Стоило мне поднять кружку, как ко мне приблизились два смотрителя.
– Поднимайся, Саймонсон! Поставь кружку и идем с нами.
Я тяжело вздохнул и поднялся, подвинув свою еду и пиво Розе. Мистер Киннер, усмехаясь, поигрывал ножом. Ножом он показал, что я должен следовать за мистером Петибриджем.
– Вот, молодец! Сейчас ты потеряешь аппетит…
Луна находилась в последней четверти: серебристый полукруг стоял очень низко. На высоких стойках были закреплены два пылающих факела. Возле столба для порки меня ожидал мистер Роджерс с другим смотрителем неприятного вида. Лица их блестели в свете факелов. Мистер Киннер и мистер Петибридж схватили меня и привязали к столбу. Руки мои заковали и вздернули вверх так, что я находился лицом к столбу. Кто-то затянул на моей шее шнурок так, что щека моя оказалась прижатой к шершавому дереву. Сколько несчастных до меня уже целовали этот столб… Кто-то попытался сорвать с моего пальца кольцо Уильяма, но я сжал руку в кулак и не позволил. Я заметил, как мистер Киннер переглянулся с мистером Петибриджем. Не говоря ни слова, он схватил нож и всадил его мне в руку. От страшной боли я закричал. Более я не мог помешать ему разогнуть мои пальцы – рука моя была пришпилена к столбу. Киннер сорвал кольцо с моего пальца. После этого он вырвал нож, разрезал мою одежду на спине, оторвал рукава и оставил меня дрожащим и полуобнаженным на морозном ветру.
После первого же удара мне показалось, что плеть сорвала всю кожу с моей спины. Второй удар выбил весь воздух из моих легких. Третий и четвертый удары последовали так быстро, что я понял: меня хлещут два человека с двух сторон. Я закусил губу и закрыл глаза. Скоро на моей спине не осталось живого места, и каждый следующий удар был мучительнее предыдущего. Мучители мои стали задерживать удары, чтобы я успевал ощутить боль и страх перед следующей плетью. После пятнадцатого удара я был почти в агонии. После двадцатого они остановились. Я слышал, как они переговаривались, чувствовал во рту вкус крови от закушенной губы. А потом последовал еще один удар. И еще один. Я знал, что они хотят, чтобы я закричал – и они продолжали хлестать меня с обеих сторон. И я молчал. Но я не знал, сколько еще ударов мне предстоит вынести, и от этого наказание становилось еще мучительнее.