— Прекрасная мадмуазель! — торжественно произнес Бронислав Иннокентьевич, с поклоном протягивая морщинистую ладонь. — Позвольте вас на танец!
Я вздохнула — танцевать с пьяным Иннокентьевичем мне совсем не хотелось. Но прилипчивого Стасова начальника без грубости было не отвадить, а грубить ему не хотелось. Ну, перебрал дяденька чутка, вспомнил молодые годы. Кто без греха.
— Простите, — Андрей приобнял меня за плечо, — но этот танец мадмуазель уже обещала мне. Но посмотрите, какая восхитительная леди грустит рядом с вами. А ведь на празднике все должны быть счастливы…
Мой друг ловко подпихнул Иннокентьевича к стоявшей неподалеку даме лет пятидесяти с прической, похожей на каракулевую шапку. Кажется, я видела ее среди членов жюри на поэтическом конкурсе, о чем косвенно свидетельствовало бархатное платье с воланами. Дама засмущалась, судья выпятил грудь колесом. Мы же с Андреем быстро затерялись среди танцующих пар.
— Ну как, ты довольна, что поехала? — Андрей положил руки мне на талию.
— Очень! И у нас еще осталась куча жвачки, — я обняла его за шею. Танцевать с профессионалом было неловко, учитывая, что мои движения больше напоминали топтание медвежонка.
— А завтра-то сколько веселья, — поддакнул Андрей. — Что меня ждет? Бег в мешках? Перетягивание каната?
Я рассмеялась. Спохватившись, завертела головой, но Вики нигде видно не было. А то меня уже замучило ее паранормальное чутье на наш тет-а-тет. Зато был Витек, вполне по-хозяйски державший Настю за талию. С каждым тактом его ладони опускались чуть ниже, к концу песни обещая накрыть обтянутый блестящей тканью аппетитный зад.
После медляка наша четверка пошла в разнос. Витек где-то раздобыл две бутылки вина, и мы по очереди отхлебывали из горлышка, спрятавшись за дверью женской раздевалки. Потом танцевали, смеялись, требовали включить караоке, бегали по коридорам и хохотали еще громче. У смеха не было причины, нас просто переполняло ощущение счастья, свободы, молодости и любви ко всему миру. Расходились по номерам в глубокой ночи. Парни проводили нас до этажа, по-товарищески пожали друг другу руки и убрели по своим корпусам. Настя выпила больше и потому сразу рухнула на кровать, не раздеваясь и не смыв макияжа. Я же сделала не больше пары глотков, захмелев скорее от атмосферы праздника. Но уснула тоже быстро, едва коснувшись головой каменной подушки, слабо пахнувшей сыростью в бельевом шкафу.
Посреди ночи меня разбудил стук. Я выругалась и нащупала мобильник — пятнадцать минут пятого, два часа всего поспала. Вот бы незваный гость просто ошибся дверью и, не дождавшись ответа, ушел. Но стук продолжался, становясь громче и настойчивей. Пришлось завернуться в одеяло и прошлепать к двери:
— Кто там?
— Это я! — голос принадлежал Андрею.
— Чего тебе? — я приоткрыла дверь и, не удержавшись, зевнула во весь рот.
— Вика собралась покончить с собой!
Глава 7
Сон как ветром сдуло.
— С чего ты взял?
Тусклого света из коридора хватило, чтобы разглядеть — толстовку Андрей надел на изнанку, швами наружу. Да и выглядел помято, как и положено разбуженному посреди ночи человеку.
— Так и будем на пороге разговаривать?
Я, спохватившись, пустила его в комнату и закрыла дверь.
— Тебе от Вики ничего не приходило? — голос Андрея звучал глухо, будто в горле что-то застряло и мешало говорить.
Я вновь потянулась за телефоном, только сейчас заметив сигнал входящего сообщения. Открыла, быстро пробежала глазами короткие строки: «Из-за меня умер человек. Единственный мужчина, которого я люблю, не хочет меня видеть. Я больше так не могу. Прости за все. Прощай». Отправлено с Викиного номера, да и кто еще мог такое прислать?
— Дура… — простонала я, в сердцах швырнув телефон на подушку. — Господи, какая же ты дура… А тебе она что написала?
— Много всего. Что ей очень больно. Что она жалеет о том, что сделала, и больше не может с этим жить. На лучше, почитай, так быстрее будет. Может, ты поймешь, куда она пошла? — Андрей достал из кармана смартфон и принялся нарезать круги в проходе между кроватями.
Я промотала слезливую простыню текста в самое начало. Боль, обида, ревность, раскаяние. Упаковка снотворного, «…я просто усну и проснусь уже не здесь…», спутанные рассуждения про загробную жизнь. Черт, черт, черт… Очевидно, что травиться Вика собралась не у себя в номере, она же не одна живет. Снотворное не цианид, действует медленно — заметит неладное соседка, позовет на помощь, в лагере есть круглосуточный медпункт. А там вместо эпатажного конца дуру будет ждать очень неромантичное промывание желудка. Тогда где? На улице? Как-то не верится. На скамейке неподвижное тело привлечет к себе внимание — территорию лагеря патрулирует охрана. Да и не все награжденные угомонились, вон, за окном до сих пор кто-то нетрезвым дребезжащим голосом выводит «Выйду я на поле с конем». Конечно, Вика могла убрести подальше в лес, там-то ее ночью никто не найдет. Но одноклассница терпеть не могла походы на природу — пугалась жучков-паучков, ругалась на грязь и застрявшие в волосах сучки. Неизвестно, какой кавардак царит в мозгах человека, решившего расстаться с жизнью. Может, прежние страхи и привычки теряют силу. Но мне почему-то казалось, что Вика для этих целей выберет помещение. Где-то в тексте должен быть намек, не зря же она целый роман накатала… Вот оно! Викина исповедь окончательно ушла в сторону мистики. Оказывается, в «Березке» она вызывала не только гнома-матершинника, но еще и каких-то неясных духов, причем вместе с Альбиной. Духи сообщили, что Вике предназначено всю жизнь любить одного человека. Завершался рассказ такими словами: «Я снова пойду туда. Предсказание сбудется. Я буду любить только тебя, до последнего вздоха». У меня немного отлегло от сердца — раз Вика намекала на место, значит хотела, чтобы ее спасли. Куда «туда» очевидно — в пустующее здание бассейна. Странно, что Андрей сам не догадался, я же рассказывала ему эту историю. Впрочем, голова и у меня сейчас работала кое-как, а Андрей еще и протрезветь не успел, плюс мешал страх за подружку… Как бы и вправду не померла, дура. Рассчитывала, поди, что бывший возлюбленный ужаснется, представив, какую драгоценность рискует потерять, и бросится на ее поиски. А Андрей пока проснулся, пока сообразил, что все это значит, пока до меня добежал…
— Она в бассейне, — наплевав на стеснительность, я скинула одеяло и принялась натягивать штаны. Меня подгоняло чувство вины. Все-таки я заварила эту кашу, которую выращенная в тепличных условиях одноклассница не сумела расхлебать. — Настя, ты с нами? Не видела, куда я дела куртку?
— Идите к черту, — девушка зарылась головой в подушку.
Я впопыхах разворошила содержимое сумки и заглянула под кровать. Куртки нигде не было, похоже, осталась в раздевалке спортзала. Пришлось натянуть Настину плюшевую олимпийку. Через минуту мы с Андреем, прошмыгнув под носом у дремлющей перед телевизором вахтерши, выскочили на улицу. Погода разительно переменилась. Стало не просто холодно, а очень холодно, температура упала градусов до десяти выше ноля. Ветер налетал злыми порывами, швыряя в лицо пыль и охапки палой листвы. Я застегнула олимпийку под горло, едва не прищемив подбородок, и сунула мгновенно озябшие руки в карманы.
Стоило нам свернуть за угол дома, как из темноты выскочил растрепанный Стас. Вид у него был диковатый: глаза выпучены, галстук сбит на бок, рубашка наполовину вылезла из штанов. Что за сумасшедшая ночь…
— Ты где был? Везде тебя ищу! — Не обратив на меня никакого внимания, брат накинулся на Андрея. — С Иннокентьевичем беда! Он напился, ходил тут песни голосил…
— «Выйду я на поле с конем»? — зачем-то влезла я с уточнением.
— Про коня, да. Его охрана хотела увести, он начал орать, что судья и у него медаль… Сцепился в итоге с мужиками капитально.
— Стасик, быстрей! — Андрей от нетерпения притоптывал ногой. — Я тебе зачем?
— Эту бучу сняла одна корреспондентка, из местных. Грозится завтра выложить в сеть, мол, такие люди не имеют морального права судить других. Охранники уволокли Иннокентьевича к себе, баба с телефоном за ними пошла. Она сейчас такого наснимает, что старика в два счета на пенсию отправят. Пришлют ему на замену человека Агазатяна, и что будем делать?
Андрей согнулся пополам, схватился обеими руками за голову и взвыл: так вас и растак, мать-перемать, как же вы все меня задрали! Психанул, в общем, не выдержав дурости окружающих.
— Андрей, послушай меня, — я положила руку ему на плечо, привлекая внимание. — Иди со Стасом, спасайте старика. Я одна справлюсь. Если Вика в бассейне, сразу побегу за помощью. Если нет, найду тебя и будем думать дальше. Все, я погнала!
Я рысью метнулась по аллее, не дав другу шанса возразить. В дальней части лагеря фонари уже не горели. Судя по особому напряжению в воздухе, приближалась гроза: ветер стал резче, небо от края до края затянуло тучами. Не было видно ни луны, ни звезд, ни даже земли под ногами. Включать фонарик на телефоне я пока не решилась, опасаясь привлечь внимание и без того взвинченной охраны. Озверевшие от подростков-полуночников мужики могли попросту утащить меня к коменданту, не вникая в крики про снотворное и одноклассницу. Пришлось сбавить шаг и двигаться скорее по памяти, чем полагаясь на знакомые ориентиры. Заброшенный бассейн удалось разглядеть, только когда я практически уперлась в серую стену носом. Вот и главный вход: где-то вдалеке вспыхнула молния, на мгновение высветив нарисованный оскал на морде бетонного дельфина. Следом прогрохотал гром. Полетели первые капли дождя, крупные и холодные. Одна особенно мерзкая скользнула за шиворот, заставив с содроганием передернуть плечами.
Придерживаясь за стену рукой, я осторожно двинулась вдоль здания в поисках подходящей дыры. В детстве мы проникали в бассейн через окно. Когда-то давно, еще до нас, толстое рифленое стекло выбили кирпичом. Окно прикрыли простым куском фанеры, но его можно было снять, отогнув расшатанные гвозди. Главное, после ухода не забыть вернуть маскировку на место, чтобы секретный лаз не заколотили повторно, на этот раз более основательно. А что, если дыру давным-давно обнаружили и закрыли, куда в этом случае Вика могла пойти? В какую-нибудь беседку? На озере была одна, со столиком и круговой скамейкой вдоль стен.