И опять побежала, не разбирая дороги. Мир вокруг был мутным и дрожащим из-за пелены слез. Я ненавидела и Глеба, и себя. Ненавидела так сильно, как никогда и никого на свете за всю свою жизнь.
Глава 8
Ноги сами собой принесли меня на дикий пляж. Я горько усмехнулась такой удаче: узкая полоса песка у реки входила в число тех немногих мест, где не было установлено видеонаблюдение. Запас слез, еще недавно казавшийся бесконечным, наконец-то иссяк. Да и сколько можно… За последние два дня я плакала столько, сколько не плакала за все предыдущие семнадцать, уже почти восемнадцать лет. Все. Поревела и хватит.
Река выглядела неспокойной. Темные волны набегали на берег и разбивались о землю, обдавая ноги холодными брызгами. Шквалистый ветер тащил за собой водяную взвесь, трепал волосы, надувал парусом расстегнутую рубаху. Кожа на руках мгновенно покрылась мурашками. Небо над головой усеивали тысячи ярких звезд, но вдали у горизонта не было видно ни одной. Я не сразу сообразила, почему — это с запада наползали плотные угольно-черные тучи. Кажется, на базу надвигалась гроза. «Вот и хорошо. Пусть все смоет к чертям», — отстраненно подумала я, забравшись на плоский камень и поджав колени к подбородку. Все эмоции, еще недавно крутившиеся сумасшедшим хороводом, ушли, уступив место болезненно подсасывающей пустоте. Ненависть притупилась: для нее требовалось слишком много сил, а взять их было неоткуда.
А вот злость уцелела, по большей части на себя. Как можно было быть такой доверчивой идиоткой? Как можно было так жадно цепляться за крохи тепла, что от скуки обронил совершенно чужой человек? Человек, которому на тебя плевать? Конечно, той ночью он был не против воспользоваться ситуацией, раз уж дурочка сама полезла на шею… А кто бы отказался? Но я-то… я-то все приняла за чистую монету и напридумывала себе неизвестно чего… Дура…
Но Глеб предал не только меня. Нет, предательством это сложно назвать — он мне ничего не обещал. Я сама, как доверчивый щенок, готова была лизать его руку просто за то, что он такой удивительный, и сильный, и красивый. Я до боли прикусила губу. Глеб предал Настю. Пусть они расстались, но он трахал Лилю через сутки после того, как погиб еще недавно близкий ему человек. Я стукнула здоровой рукой по камню. И еще раз, и еще, пока не расцарапала кожу на костяшках, не защищенных бинтом. Легче не стало. Как глупо. Все, что я делала, было глупо и смешно. Я действительно сошла с ума, раз поверила, что такой человек как Глеб вдруг чего-то там ощутит после поцелуя и полудетских откровений про друзей и помидоры… Его просто развлекало мое смущение, мое желание прикоснуться. Все во мне было наивно и смешно.
Мысли о Глебе откликнулись мучительным эхом в пустой голове. Глеб Игнатьев… Как мало я, в сущности, о нем знала. Две-три газетных статьи про завод, обрывки разговоров, намеки Андрея. Сколько ему лет? Был ли он женат, есть ли у него дети? Как он стал тем, кем является сейчас? Нет, лучше не думать. Лучше сидеть и пялиться на волны, что набрасывались на берег с такой силой, словно им тоже хотелось разлететься на миллиарды частиц и превратиться в ничто.
Прошло минут тридцать или около того. На том берегу, у самой воды вспыхнула первая зарница. Я промокла, замерзла и отсидела задницу. Надо было вставать и идти, но куда? О том, чтобы вернуться в дом и сделать вид, что ничего не произошло, не могло быть и речи. Для драматургии такого уровня требовалось куда больше времени. Сейчас я не вынесу новой встречи. Не вынесу его вида, спокойного и отвратительно-самоуверенного, или еще хуже — фальшиво-участливого. Ты куда убежала, Саша? Мы все так волновались. Выпей куриного бульончика, пока я пялю поэтессу у себя в апартаментах, а потом можем во что-нибудь поиграть.
Ну уж нет. Я не вернусь туда, даже если придется заночевать прямо здесь, на этом гребаном камне, поросшем сухим мхом и покрытом оспинами от долгой эрозии. Я положила подбородок на колени, поплотнее обхватила себя руками и закрыла глаза.
Дождь усилился, молнии полыхали совсем близко, просачиваясь сквозь сомкнутые веки. Их сопровождали раскаты грома, напоминавшие эхо контрольных выстрелов. Я открыла глаза. Темнота стояла, как в жопе у сурка: на много километров вперед ни огонька, ни следа живых людей, ничего, за что мог бы зацепиться взгляд, кроме всполохов мертвенно-белого света.
А это идея. За месяц подработки я хорошо изучила систему видеонаблюдения на базе. Все камеры оснащались ночным режимом съемки. Для этого использовалась инфракрасная подсветка, но во время дождя она работала плохо: лучи подсветки отражались от водяной пыли и попадали на матрицу камеры, создавая помехи. Если я хочу пройти по базе незамеченной, то лучшего времени для этого не найти. Сбежать за пределы не сбегу, не стоит и пытаться — еще подстрелят в потемках, приняв за диверсанта. Но можно спрятаться в каком-нибудь подсобном помещении, в гараже или ангаре. Территория большая, укромных уголков хватает. Главные усилия охраны направлены на то, чтобы не дать чужакам попасть внутрь, а также на защиту важных объектов, вроде коттеджа босса или склада с оружием. Но никто не будет обносить тройным оцеплением все постройки без исключения — вряд ли враги соберутся штурмовать спортзал или столовку для персонала.
Я тоскливо хмыкнула: ах, какая ты, Саша, блин, умная! Где только твои мозги были раньше?
Вскарабкавшись по раскисшей от дождя тропе, я мысленно восстановила план базы, прикидывая, где лучше схорониться. Может, на пирсе? Выше по течению был один, там стоял дощатый сарай для катеров и всякого лодочного барахла. Но тут в голову пришла идея получше: зал для бокса, куда меня привел Андрей! Место популярностью не пользовалось: маленькое, на отшибе, оборудование давно не менялось. Зато для меня теплое помещение со старыми матами и работающей душевой — идеальный вариант. Все лучше, чем вонючий сарай, по которому гуляет ветер и бегают крысы. И уж точно лучше, чем шикарные апартаменты, где за стенкой развлекается человек, которого я… Не надо об этом.
Двигалась медленно. Не только из-за того, что приходилось обходить камеры и основные маршруты патруля. Но еще и потому, что меня уже активно искали. Несмотря на ночь и грозу, половина базы стояла на ушах: шлепала берцами по лужам охрана, проехала машина с мощным прожектором на крыше, кто-то докладывал по рации, что «в секторе восемь чисто». Я спряталась за углом мусорного контейнера, выгадывая подходящий момент для следующего рывка, когда мимо прошли двое, свернув на площадку позади столовой.
— Погода дерьмо… Не видно ни хрена. Может, собак пустить? — предложил неизвестный с грубым, прокуренным голосом и, судя по звуку, сплюнул на землю.
Вот черт! Мне действительно как-то попадался на глаза патрульный с немецкой овчаркой. Как у собак работает нюх во время дождя? Смыло мои следы, или это ерунда для хорошо натасканного пса?
— Не стоит, — второй голос, спокойный и слегка тянущий гласные, принадлежал Дамиру. — Девушка нездорова, переживает сильный стресс. Собаки ее напугают, реакцию будет сложно предугадать.
За это замечание я была готова его расцеловать. Дамир не раз спасал мою жизнь, хоть и не по своей воле, но именно это его решение вызвало во мне искреннюю благодарность.
— Усильте патрулирование лесной зоны, она попробует выбраться с базы, — продолжил между тем первый помощник. — Передайте на КПП, чтобы ни в коем случае не стреляли, если заметят кого-то с нашей стороны.
А вот тут он меня переоценил, у меня на такой марш-бросок смелости не хватило. Или, скорее, выдал желаемое за действительное. Глебов заместитель так давно хотел от меня избавиться, что охотно поверил в возможность осуществления своей мечты. Подслушивать дальше было опасно, у Дамира имелось какое-то сверхъестественное чутье на чужой взгляд. Задами и закоулками, от укрытия к укрытию, я принялась пробираться к нужному месту.
Пока пряталась и закладывала кругаля по самым пустынным тропам, успела промокнуть до нитки. Зато никто меня не обнаружил. К спортзалу вышла с запада, со стороны реки. Какое-то время наблюдала за зданием, затаившись в тени припаркованного неподалеку грузовика. Высокое, почти до самого потолка окно было приоткрыто — мы же с Андреем и оставили его в таком положении, решив после тренировки проветрить спортзал. Воровать тут было нечего, да и на базе все свои, можно не запирать. Я осторожно высунулась из укрытия, готовая чуть что рвануть обратно. В зоне видимости никого. Бегом преодолела открытое пространство, юркнула внутрь и захлопнула створку, стерев перед этим с подоконника грязные следы. В теплом помещении злость, долгое время служившая топливом, начала иссякать. Я почувствовала, как у меня снова начала подниматься температура. Навалилась сонливая слабость, голова наполнилась свинцом. Второй по счету ночной забег определенно не пошел здоровью на пользу. Не став задерживаться в главном зале, слишком хорошо просматриваемом через окно, я добрела до крохотной кладовой, где хранилось старое снаряжение: груши, лапы, гантели. Надо было снять мокрую одежду, но оставшихся сил не хватило даже на это. Я просто рухнула на пыльный гимнастический мат и провалилась в тяжелый полусон-полубред.
***
Отдых не помог, стало только хуже. Я просыпалась и засыпала, не ощущая течения времени. В короткие периоды бодрствования меня лихорадило, кожа горела, а мышцы и суставы выкручивала тупая боль. Один раз я сумела доползти до туалета, где меня долго выворачивало пустой желчью. Когда я ела в последний раз? День, два дня назад? Может попозже, когда спадет жар, пошарить по шкафчикам — вдруг кто забыл батончик или шоколадку. Пока же я вволю напилась воды из-под крана, смыла с лица кислый пот и уковыляла обратно в кладовую. Я понимала, что серьезно простудилась и надо бы с этим что-то делать, но как-то заторможено и отстраненно. Не хотелось ничего делать. Вообще ничего не хотелось.
Я снова вырубилась. И снова очнулась: может через час, а может и через полдня. Было особенно хреново и очень холодно. Рот будто