Сарой снова овладело бешенство, от которого она чуть не задохнулась.
– Что вы за человек, во что вы превратились? – крикнула она ему в лицо. – Вы позволяете себе так обращаться со мной, вы…
Жюльен изумленно взглянул на нее, высоко подняв свои темные брови, которые казались еще темнее по сравнению с его белокурыми волосами, и пожал плечами с видом человека, который ничего не понимает.
– Разве я обращаюсь с вами не так, как вы бы этого хотели? Неужели? – сказал он небрежно. – Вы сами разыскали меня – я не искал ничего, кроме свободы, – вы явились! Так почему же мне не… как вы думаете… почему бы мне не…
Он грубо схватил ее за руку.
– Зачем вы дурачите меня, Сюзетта, зачем мы понапрасну тратили время на сантименты? Очевидно, я вам нравлюсь, иначе вы бы не пришли, а когда я думаю о прошлом, то говорю себе, что вы дивно умели играть в любовь и со мной, и с Кэртоном. Кэртон сошел с дороги. Если вам не приелись старые мотивы, то свобода здешних нравов будет нам благоприятствовать в этом отношении. Что вы об этом думаете?
Он снова засмеялся.
– Да, черт возьми, вы, вероятно, заметили Лулу? Не беспокойтесь, я вышвырну ее в одну минуту, если только…
Саре удалось наконец вырвать свою руку, и она с ужасом смотрела на Жюльена.
Что он – пьян, или сошел с ума, или просто испорчен до мозга костей? Может быть, он всегда был таким и умышленно вводил ее в заблуждение раньше?
Он бросился перед ней на колени и обхватил руками ее талию. Его хриплый, заикающийся голос казался пародией прежнего.
– Красавица моя, красавица, что бы там ни было… я опять с вами… не надо этой холодности, этого официального тона… вы ревнуете… я тоже ревновал к Кэртону… ревность до добра не доводит.
Она опять вырвалась из его объятий и толкнула его так сильно, что он на мгновение потерял равновесие; при его новой попытке приблизиться она стремительно отскочила в сторону; глаза ее наполнились слезами, она чувствовала по отношению к нему только ненависть и презрение.
– Не смейте прикасаться ко мне, – прошептала она одними губами, но так отчетливо, что каждый звук ее голоса долетал до Жюльена, оставляя в нем неизгладимое впечатление.
– Ради вас я столько выстрадала! Ради вас я сидела в тюрьме, и только моя любовь к вам спасла меня от смерти. Ради вас, ради такого низкого человека – вот в чем ужас и унижение! Я жалею теперь, что Шарль Кэртон не был моим любовником; этот, по крайней мере, любил меня по-настоящему, а не так подло и низменно, как вы. Я готова полюбить кого угодно, только бы заглушить в себе мою любовь к вам. Я пришла к вам, чтобы снова скрепить узы любви, расторгнутые, как я думала, только временем. Я верила, что время бессильно убить любовь, ее убивает только подлость. Любовь выше всех испытаний, кроме этого последнего ужасного испытания – обнаружения душевной низости в любимом человеке. Я ухожу! И молю бога, чтобы мы никогда больше не встретились, чтобы я никогда не слышала вашего имени, чтобы вы раз и навсегда были изъяты из моей жизни и из моего сердца!
Она исчезла за тяжелой портьерой, и звуки ее шагов замерли в отдалении.
Глава 26
Живя, чувствуешь, что одновременно и живешь и умираешь.
Существует такой предел страданий, когда человек как бы раздваивается: отчаяние, которое разрывает на части сердце, не проявляется никаким внешним образом.
Франсуа не заметил перемены ни в выражении лица, ни в звуках голоса Сары.
Гак, которая, вопреки приказанию, все-таки дождалась возвращения своей госпожи, констатировала только утомление последней, что ее нисколько не удивило; Сара казалась спокойной и только, очевидно, была не в настроении рассказывать о результатах своего визита.
Но как только Гак вышла из комнаты, она заперла дверь на ключ, подошла к окошку и подняла жалюзи.
Конец!
Конец всему!
Она стиснула рукой край подоконника, даже не замечая, что ей больно; физические страдания не имели над ней власти.
То, что она пережила, имело для нее слишком большое значение, от этого зависела вся ее дальнейшая судьба.
Какой ужасный кошмар, как все нелепо и жестоко! Это вторая роковая ошибка в ее жизни!
Верить тому, кому не следует верить, давать там, где твои дары не ценятся! Какое безумие!
Неужели возможны подобные вещи? Неужели мужчины грубо набрасываются на женщин и оскорбляют их не только в романах, но и в действительной жизни?
Да, это так, с ней случилось нечто подобное!
Как трудно предвидеть, что влияет на поступки человека! Жюльен проникся убеждением, что она любила Шарля Кэртона, и это опрометчивое убеждение, которое опровергалось и ее любовью к нему, и тем доверием, которое всегда существовало между ними, и страданиями, которые претерпела ради него Сара, он легкомысленно бросил на весы рядом с годом ее одиночного заключения и нашел, что оно все-таки перетягивает.
Ужасные месяцы тоски и надежды, так мало походившей на надежду, ужасные месяцы терпения и отчаяния! – они так глубоко врезались в ее сердце, что только одна любовь могла бы залечить эти раны!
Сара дрожала от холода, потому что поднялся очень сильный ветер, но ей это было скорее приятно; физическое страдание несколько облегчало ее душевную муку.
Как много ждала она от этой ночи, ночи их встречи после разлуки!
Первая ночь!
Она целый год готовилась к этой минуте, изнемогая от предвкушения счастья, – а теперь…
Когда она услышала голос Жюльена, все ее существо потянулось к нему, несмотря на то, что он сказал: «Алло!» Венец тривиальности, пародия на встречу возлюбленных. «Алло!»
Какой злой иронией звучало это слово!
Но она охотно простила бы ему даже это «Алло», если бы он оказался прежним, любящим Жюльеном! В сущности, он очень мало изменился, разве немного пополнел, но так незначительно, что это могли заметить только внимательные глаза любящей женщины. Зато голос очень изменился, стал грубее и утратил благородные интонации прежних лет.
Мысли бешеным вихрем кружились у нее в голове. Внезапно ей вспомнилось начало какого-то стихотворения:
Занавесь свои окна, занавесь свои окна…
Какая-то другая женщина тоже хотела скрыть свое горе!
Сара нерешительно потянула ставень, он захлопнулся с глухим шумом; в комнате мгновенно воцарилась темнота – символ беспросветного горя.
Глава 27
Мы всегда теряем то, что любим.
– Итак, мы возвращаемся, – сказала Гак, – это факт.
– Возвращаемся? – с грустным недоумением переспросил Франсуа.
– Вот именно, все мы, и французы, и англичане, – подтвердила Гак с иронией. – Что касается меня, то я жду не дождусь минуты, когда мы выберемся из этого вонючего басурманского края! От ее светлости осталась одна тень. И то ли еще будет! Это мое твердое убеждение, Франсуа! Она уверяет, что не страдает бессонницей, но взгляните на ее глаза! И если все у них благополучно, то почему его не видно? Он не приходит, не пишет, даже не телефонирует! Это не похоже на любовь! Тут что-то неладно, даже очень неладно, вы и сами понимаете это, Франсуа! И по-моему, самое правильное – вернуться домой.
Франсуа стоял на коленях и усердно тер фонари; такое положение вполне соответствовало тем чувствам, которые он питал к Гак в эту минуту.
Его расстроенное, огорченное лицо тронуло ее до глубины души.
– Не принимайте это так близко к сердцу, – сказала она, – иначе я не выдержу. Вместо того чтобы уложить ее в постель и послать за доктором, я должна делать вид, что ни о чем не догадываюсь и что все в порядке, а если еще и вы будете горевать, то я не выдержу! Вильям непременно заразится чесоткой от здешних паршивых собак, и это будет последней каплей! Я положительно не знаю, за какие грехи мы так жестоко расплачиваемся. Целый год мучений и страха, в продолжение которого я не имела ни одной спокойной ночи, думая о том, на чем спит миледи, в продолжение которого я не проглотила ни одного лакомого кусочка, не укорив себя в этом и не вспомнив о том, как питается миледи… а теперь стряслось это! Все мужчины свиньи, Франсуа, и совершенно необъяснимо, почему женщину, которая может жить самостоятельно и беззаботно, все-таки тянет к ним!
– Чтобы сделать их лучше, – мягко возразил Франсуа, – такова воля провидения!
– Почему же это провидение не делает их лучше с самого начала? – с возмущением отрезала Гак.
Франсуа взял ее за руку.
– Я в полном отчаянии, Франсуа, – сказала она жалобно. – Знаю, что и вы тоже. Она проиграла и все-таки не перестает надеяться. Чем только все это кончится? Только взгляните на нее. Она все время разыгрывает роль, и это самое ужасное! Требует газет, а читает только объявления, даже не объявления, а то объявление, которое первое попадется ей на глаза, исключительно для того, чтобы ввести меня в заблуждение. Она делает вид, что интересуется модными журналами и туалетами, но это только вид! Почему Жюльен Гиз не умер в раннем детстве! Я уверена, что он сыграл обратно из-за процесса и всего остального.
– Я опасался этого и раньше, – признался Франсуа.
– Но ждали, чтобы я первая высказала ваши опасения? – не удержалась Гак, чтобы не уколоть его.
Она постаралась придать своему лицу веселое выражение и отправилась к Саре.
– Не желаете ли проехаться, миледи? Франсуа говорит, что автомобиль в порядке. Прощальный визит здешним местам? Не правда ли?
– Пожалуй, – согласилась Сара. – Вы тоже поезжайте с нами, Гак!
Сара была рада вырваться из угнетающей атмосферы отеля.
Франсуа надел белые чехлы на сиденья авто, и они приятно холодили тело.
Сара откинулась на подушки и лениво смотрела на мелькавшие перед ее глазами улицы.
Какое разнообразие красок, какая интенсивная жизнь, какой шум, какая жара и какая вонь!
Гак демонстративно держала платок у носа; Вильям дремал около Сары и, кажется, наслаждался прогулкой; яркий свет то и дело сменялся тенью, когда они проезжали под крытыми галереями, перекинутыми от одного дома к другому.