— От меня-то вы что хотите? — она прикрывает голову руками, а двадцатитомник о рыбалке начинает её щипать.
Книги пролетают сквозь её голову, обжигают руки и ведут себя, как противные насекомые.
— Вот и светлая, блин, магия! — вопит Брайт, прикрываясь мешком, а единственная пойманная деканом книга вырывается на свободу, ликующе сыпя кругом белые страницы.
— А ну, прекратили! — строго велит Рейв. — Вам не стыдно? Вас же написали ещё в девятнадцатом веке! И вы терзаете девушку?
Брайт хмурится. Хейз отлично говорит по-пинорски — это раз. Он так… высокопарно её защищает — это два.
“Сэр, просим прощения, милорд, просим прощения, но…”
— Это недостойное поведение для уважающих себя книг, я разочарован.
Что за фарс? Брайт хмуро смотрит на Рейва, а он делает вид, что ничего особенного не происходит.
— Извинитесь и марш в мешок, господа.
Книги начинают растерянно тыкаться друг в друга, теряют призрачные страницы, а потом рассыпаются в извинениях и подобии книжных реверансов.
— Какого чёрта? — шепчет Брайт.
— Потом, — вздыхает Рейв. — Прими извинения.
— Ничего страшного… господа книги, — она чувствует себя полной дурой и уже предвидит, как Рейв Хейз всем расскажет про эту нелепую сценку.
— А ты чего убежал? — рявкает он на книгу, что поймал декан. — А ну! Быстро, быстро, быстро!
Книга, словно послушный щеночек, мчит к хозяину и ныряет в мешок за остальными.
— Что. Это. Было?
— Ничего. Ты помогла мне, я — тебе. С книгами нужно общаться на том языке, на котором они написаны. Я имею в виду стилистику, жанр. Книги о рыбалке были написаны для джентльменов, они не понимают другого языка. Та первая книга была про дрессуру аркаимских огненных верещалок, такие маленькие волшебные собачки.
— О… А как я узнаю, о чём книга? И как с ней беседовать?..
— Декана спроси, — холодно усмехается Хейз. — За мной был должок, и я его уже вернул.
Вручает мешок Брайт и уходит к своим тёмным книгам.
Глава пятнадцатая. Дыхание
|ДЫХАНИЕ, я, ср.
1. Процесс поглощения кислорода и выделения углекислого газа живыми организмами.|
— Дыхание — основа успешного заклинания. Правильное дыхание — это прежде всего спокойствие, свобода и фантазия. Спокойствие… — профессор Мерла медленно поднимает руки над головой, потом опускает и смотрит на студентов, намекая, что им самое время начать повторять за ней. — Свобода, — её голос будто летит, громкий и звонкий. — Фантазия, — и она водит вокруг себя руками, шевеля пальчиками, будто бабочками.
Странная.
Всё, что может сказать про профессора Брайт — это то, что она странная!
В аудитории у всех сквашенные лица, мол, зачем нам учиться дышать? Одна только Лю Пьюран сидит за первой партой с горящим сумасшедшим взглядом.
— Конечно, каждый из вас думает, что умеет дышать, — улыбается профессор.
Она высокая, худая, в чёрном платье-макси с цветочным принтом. Длинные волосы струятся по спине гладкими волнами, а глаза так ярко подведены лимонно-жёлтыми тенями, что светятся, как у ястреба.
— И вы правы. Но как вы умеете — большой вопрос. В обычной жизни вам не приходилось читать длинные формулы, не сбиваясь с ритма. А для некоторых заклинаний дыхание и вовсе играет клю-че-ву-ю роль! Сейчас простой тест. Кто уверен, что дышит прекрасно?
Дюжина человек поднимает руки.
— Вот вы, юная леди, выйдите к доске, — она указывает на Нимею Нока, и та с самодовольной ухмылкой встаёт из-за парты.
— Сейчас я попрошу вас на одном дыхании досчитать… ну, скажем, до пятидесяти? Как вам это? Без метронома, в комфортной для вас скорости.
Нимея фыркает и начинает быстро считать, но после двадцати трёх рефлекторно забирает воздух в лёгкие, не справившись с дыханием.
— М-м… как жаль, — всплескивает руками профессор, будто и правда сокрушается. — Садитесь, Нимея.
— А ещё попытку?
— Нет, нет. Не стоит. Ещё желающие?
Практически все заинтересованно поднимают руки.
— Тогда давайте на местах, иначе пары нам не хватит. Три… два… один… начали!
Считать все начинают синхронно, но после пятнадцати отваливаются первые задохнувшиеся. До тридцати доходят Лю, Брайт и ещё несколько ребят.
На тридцати четырёх Брайт прекращает считать из-за головокружения и страха запеть от паники, а Лю с гордой улыбкой прекращает последней на сорока трёх.
— Браво, мисс Пьюран! Очень неплохо!
— Я занималась вокалом, — улыбается она и слегка краснеет.
Типичная сладкая вата, с улыбкой вздыхает Брайт, глядя на розовые щёки Лю.
— А вот Масон это не помогло, — кричит кто-то с задней парты, и все начинают хохотать.
— Простите? — профессор поднимает одну бровь и чуть щурится.
— А она главная вокалистка тут! Сирена, знаете ли!
— О, правда? Настоящая Сирена? — профессор совершенно бесцеремонно смотрит Брайт прямо в глаза, будто на интересный выставочный экспонат. — Я думала, вы можете дышать даже кожей, — шепчет странная профессорша. — Хотя, — повышает голос, обращаясь теперь ко всем. — Каждый из вас может дышать кожей! Имейте ввиду, ваш объём воздуха бесконечен, хоть вам и кажется, что его не хватит на тридцать чисел. Но почему не справились вы? — и снова выделяет Брайт.
Та молчит, плотно сжав губы. Она чувствует отвращение к профессорше.
Почему? Потому!
Неужели все траминерцы такие отбитые?
Потом Брайт встаёт из-за парты, идёт к профессорскому столу. Смешки прекращаются. На столе графин с водой, Брайт наливает из него три четверти в стакан, опускает туда кончики пальцев. Свободной рукой запускает метроном.
— Раз, два, три…
Она считает в темпе метронома, это намного сложнее, чем то, что делала Нимея.
— Четыре, пять, шесть…
И держится, чтобы не запеть.
На самом деле ей и правда не трудно выполнить такое задание, но… вода. Ей всё время нужна вода, именно она в первую очередь даёт жизнь, а не воздух, как у остальных. И со стороны профессора было паршивым поступком заострить на Брайт и её способностях внимание. Это или простодушие или невероятная жестокость!
Смешков больше нет, после пятидесяти все с интересом пригибаются к партам, будто следят за скачками и поставили неплохие ставки.
— Семьдесят три, семьдесят четыре… я могу продолжать бесконечно! — вздыхает Брайт.
— Спасибо за демонстрацию, — профессор, кажется, уязвлена и крайне недовольна. Она больше не выглядит, как милый безобидный цветочек в несуразном платье. — Но вы использовали воду! А вы попробуйте без неё!
— Я попробовала, вместе со всеми. Досчитала до тридцати четырёх, если не ошибаюсь, — жмёт плечами Брайт. — Без воды я ничем не отличаюсь от других людей.
И плотно сжимает челюсти.
Несправедливость! Жгучая и противная!
Её выставили “особенной”, а потом удивились, что она “особенная” только при определённых обстоятельствах? Блин… да! Так и есть, и что?
Самый мерзкий вид расизма! Простодушный, глупый, намекающий, что человек сам себя не считает “таким, как все”.
Когда эти люди поймут, что все в мире не такие, как все? Это же такая простая истина.
Брайт смотрит на профессора злобно, и та не выдерживает.
— Сбавьте тон. Никто вас не оскорблял! Вы можете гордиться своим происхождением и не тыча его под нос всем и каждому, — тон у профессорши почти ласковый, но требовательный.
Она делает вид, что ведёт себя вежливо и справедливо.
Возглас: “Но я никому ничего не “тыкала”!” — застревает у Брайт в горле, она не способна сейчас вступать в полемику и доказывать очевидные вещи.
— Можете идти. Вы, кажется, на сегодня достаточно узнали. Вернётесь, когда сможете досчитать до семидесяти двух без спецэффектов!
Брайт задыхается обидой, но молчит.
— И, — окликает профессор. — Вы одеты не по форме.
— Знаю, спасибо, — спокойно отвечает Брайт и уходит из аудитории.
Ну и хорошо! Можно просто побыть в одиночестве! Прекрасно же!
Кофе не хочется, булочку тоже. Не хочется сталкиваться с Хардином, который непременно явится, стоит уединиться. И не хочется попасть на ковёр к декану за то, что шляется по коридорам, это один из немногих, с кем появилось желание дружить.
Ноги несут к библиотеке. Вот он плюс необъятного рюкзака. Там нашлось место для бутылки сока, шоколадки и старого доброго скетчбука.
Все одиночки в итоге чем-то увлекаются. Брайт любила рисовать. Без особого мастерства, даже без хорошей практики. Она не тренировалась, срисовывая, не брала уроки. Просто пыталась копировать окружающую реальность в тишине и одиночестве. Рисование — самое тихое и незаметное хобби из всех.
В библиотеке по итогам вчерашней отработки появилась пара рабочих столов и у одного из них даже стоял кожаный диванчик, как прежде. Брайт протирает обивку салфеткой, достаёт скетчбук, карандаш и ножик, а потом падает за рабочий стол и прикрывает глаза.
Успокоиться.
И ни о чём не думать.
Для них для всех она просто монстр, которого нужно бояться. Странная девочка, даже более странная, чем Иная.
Они не со зла.
Они не привыкли.
А потом по щеке сбегает позорная слезинка.
— Успокойся, — велит себе Брайт, пока в горле клокочет злоба. — Успокойся, я сказала!
Паника не отступает.
Пришёл бы кто и вправил мозги. Заставил не обращать внимание на всяких придурков, во главе с профессором-расисткой.
Самое обидное, что всё было так не очевидно, не на поверхности, никто даже не понял, наверняка, что задело Брайт.
Она достаёт свой мини-проигрыватель и выдёргивает из него наушники. При помощи простенького бытового заклинания создаёт динамик и библиотеку окутывает музыка. Прекрасно. Теперь чуть лучше.
Брайт берёт мягкий карандаш, нож и начинает строгать. В этом занятии есть что-то медитативное. Удар — кончик заостряется, ещё удар — подтачивается с другой стороны.