— Сбросить?
— Пожалуй.
Не знаю, на что тут можно наткнуться, но если, скажем, стая дельфинов решит поприветствовать свою королеву Брайт, я буду крайне недоволен, потому что это будет последним, что мы увидим.
На часах 02.45
— У нас всего пятнадцать минут! Где чёртов Гаме? — в её голосе истерика.
— Тише… скоро, мы не ошиблись.
Я знаю, что не могу этого обещать. Я почти уверен, что мы сбились с пути.
Руки околели так, что не чувствую даже малейшего их движения.
— Скоро, мы не ошиблись.
— Может я полечу и посмотрю?
— Мотор сдохнет, и мы не доплывём, — качаю головой, уверен, что сейчас появятся огни Гаме.
— Значит я ДОТАЩУ тебя, чёрт побери! — кричит Брайт, задыхаясь от паники.
Последние шесть часов её истощили и физически, и морально. Я просто мысленно обещаю, что это в последний раз в её жизни, когда она хоть пальцем пошевелила ради наших жизней.
— Скоро, Брайт. Мы не ошиблись.
На часах 02.53
Минуты ускользают с невероятной скоростью. Часы мигают всякий раз, когда очередная цифра приходит на смену предыдущей. Щёлк, дисплей загорается, и вот уже семь минут до отправления корабля.
Брайт сидит уткнувшись лбом в приборную панель и отчаянно шепчет, мы мчим с такой скоростью, что яхта мелко дрожит. На ветрозащите три параллельные трещины. Кажется, что корпус сейчас просто развалится.
На часах 02.55
Кажется, что Брайт совсем не моргает, а я не шевелю руками. Одна судорога — и мы трупы, но не могу уже отвечать за собственные мышцы. Шесть грёбаных часов, не меняя позы, будто провёл сложнейшую операцию на мозге с лунным ножом в руке.
— Ты что-то видишь? — её губы пересохли и еле разлепляются, но воды на борту больше нет.
— Нет.
Она судорожно вдыхает просоленный воздух. Рыбки нас оставили двадцать минут назад, и мы думали, что это хороший знак. Звёзды пропали тогда же.
На часах 02.58
— Брайт, — шепчу я, она поднимает голову. — Это Гаме…
Улыбка деревенеет на лице, я не могу поверить собственным словам, но это и правда огни Гаме, и прямо перед нами огромный величественный корабль, который уже готов к отплытию, а я очень надеюсь, что ждёт нас.
На часах 04.30
Оказавшись в каюте, Брайт рыдает от бессилия целый час, а я сжимаю её в руках и обещаю, что всё закончилось.
Эпилог
Старый дом закрыт на ключ, который хранится под ковриком, что весьма глупо, ведь в таком случае можно было просто не запирать дверь вовсе. Или оставить табличку “не входите, пожалуйста, хозяев нет дома”. Но Дорн — это место, где все друг другу верят.
Мы с Рейвом стоим, взявшись за руки, и смотрим на наш с отцом домишко.
Помятые, грязные, лохматые.
Волосы Рейва падают ему на лоб, и он кажется моложе, чем есть на самом деле. Меховой плащ пришлось оставить на корабле, потому что в Дорне очень жарко, а тащить что-то столь объёмное было просто невыносимо. Мы успели искупаться в Жемчужном море, долго потом сидели на берегу, и я трещала без остановки, как великолепно это место, хотя думала, что ещё неделю не заговорю после нашего маленького плавания.
Море такое тёплое, и солнце невероятно ласковое. Я так счастлива, что не могу передать. Кожа покрыта песком — мы валялись на берегу — кажется, успели обгореть плечи, волосы слиплись от соли.
— Что скажешь? — я сжимаю ключ, запрокидываю голову.
Балкончик на втором этаже оплетён вьющейся розой, которая безнадёжно высохла, а поверх выросло что-то отчаянно дикое и зелёное. Домик выглядит почти заброшенным, но правда в том, что он всегда так выглядел.
— Это чертовски уютно, — улыбается Рейв.
Даже его улыбка тут кажется совсем другой. В сотню раз более открытой и искренней, будто раньше Рейв чувствовал, что за ним кто-то пристально следит, а теперь расслабился.
— Готов? Там будет очень много уборки.
— Идеально, будет чем заняться.
— И там всего две спальни на втором этаже.
— А ты планируешь звать гостей? Мне кажется, что две спальни — это отлично.
— И только один кабинет.
— Поставим в него два стола.
— И он же библиотека.
— Значит будет, что почитать.
— И кухня совмещена со столовой!
— Тогда не придётся таскать тарелки из комнаты в комнату!
— И одна гостиная…
— Меньше уборки.
— И никаких горничных, их никогда тут не было!
— Не придётся искать деньги, чтобы им платить.
— И давно не чинили крышу, наверняка за то время, что мы провели в Аркаиме в ней завелись птицы.
— Ну ты же Сирена, разберёшься с ними.
— Это расизм! А ещё тут запущенный сад.
— Ты забыла, кто я? Может я больше не сильнейший маг, но зато отличный садовник! Наследник Хейза станет твоим личным садовником. Рада?
— Всегда мечтала…
Я смеюсь и тяну Рейва за собой в дом.
Мы с ним будто стали не просто свободны, а очистились вдобавок. Мне не грустно, я оставила всю тоску в каюте корабля мистера Терана, вместе со слезами, которые меня, кажется, совсем иссушили. А ещё я не испытываю ни страха, ни напряжения, ни неловкости.
Странно, но именно отец Бели уверил меня, что всё будет хорошо.
Мы взошли на корабль со страхом, что проведём сутки бок о бок с ужасным человеком, а он оказался добряком, находящимся под каблуком у жены. Выделил нам каюту, накормил и напоил. И я вдруг поверила, что достойные люди есть даже в Траминере, и, быть может, это хороший знак, что новая жизнь станет совсем другой.
Стоило оставить яхту “Анча”, как я почувствовала конец всему прошлому. Причём совершенно для нас безнаказанный.
Следующие дни в новом доме мы тратим на уборку, наслаждаемся этим, и мне трудно поверить в происходящее. Вот Рейв Хейз, тот самый, что морщился при виде меня и гнался за мной по берегу, обрывает древние шёлковые обои, а потом заявляет, что стены нужно будет покрасить. И мы с ним вместе рассуждаем о том, в какой цвет.
Мы очищаем старые кладовки, моем окна, снимаем шторы и вытаскиваем на улицу ковры. Избавляемся от диванов, тумбочек и почерневших кастрюль. Когда руки доходят до лаборатории отца, я замираю на пороге.
— Я сама, ладно?
Рейв кивает, уходит в сад.
Мы встречаемся только к ночи, и я замираю на террасе, выходящей в задний дворик. Там всё теперь чисто, ровно подстрижен газон, высажены идеальные кусты с крупными цветами, в которых я узнаю белые и розовые пионы. А ещё старая беседка, где никто никогда не сидел, очищена и украшена светляками, Траминерцы знают толк в этой магии.
Двор никогда не выглядел так уютно. Когда я была маленькой, он представлял собой настоящую опасность для ребёнка, потому что всюду были высохшие колючие розовые кусты и заросли крапивы, а ещё эта беседка с прогнившим полом не внушала доверие.
Сейчас там всё накрыто к ужину.
— Ты готовил?
— Ну… это не что-то особенное, скажу сразу, но я старался.
На столе большой кофейник и тарелка с гренками.
— Там что, сыр?
— Да, там сыр и чеснок, если это не вкусно, то прости, но я ничего больше не умею.
Он отодвигает стул, и я блаженно вгрызаюсь в гренки с сыром. Это очень вкусно, невероятно!
— Ты справилась с лабораторией?
— Да, — киваю. — Теперь мы можем там работать, если захотим.
— Чем займёмся?
— Не знаю… ну, мы оба не получили дипломы…
— Я мог бы попытаться закончить обучение в местном ВУЗе?
— Да, думаю, что можно это устроить. А я, пожалуй, не хочу.
— Чем займешься?
— Знаешь, как-то Энграм Хардин пошутил, что мне “к зверью”, не буду с ним спорить. Хочу стать ветеринаром! Людей мне на всю жизнь хватило, планирую иметь дело с животными. Справлюсь?
— Справишься. А я попытаюсь удержаться от расистских шуточек на этот счёт. Справлюсь?
— Не думаю, — я смеюсь и снова кусаю божественную гренку.
Мы продолжаем чинить дом и тратим на это все сбережения, что хранятся в сейфе. Это кажется мне чем-то логичным, поскольку отец никогда не берёг и не считал деньги, он даже не знал, есть ли они у него. Рейв хмурится и всякий раз записывает сколько было потрачено, чтобы со временем возместить, но мне и правда это безразлично. Мы будто продолжаем традиции хозяина этого дома.
Через неделю Рейв получает письмо от матери, она половину страницы его ругает, а вторую половину хвалит. А ещё в конверте Рейв обнаруживает то, что она назвала одной шестой наследства, но на самом деле это огромные деньги, и я останавливаю его за секунду до того, как золотые клереты оказываются в Жемчужном море.
— Что? Я сам заработаю деньги, — рычит он.
Письмо его расстроило, я и сама это вижу.
— Не надо… она же хотела помочь. Если оставим их, то ты сможешь доучиться, как мы и обсуждали…
— Но Брайт.
— Сочти меня мелочной сучкой, которая с тобой только ради этих денег, возьми себя в руки и положи их в сейф. Нам нужно что-то есть, а твои божественные гренки мне уже надоели! И я хочу вина, купи мне вина, наследник Хейзов!
Он ломается, но послушно оставляет клереты, на которые даже не смотрит, и мы их так и не тратим.
Я называю это вкладом в будущее.
Через две недели курс клерета рушится вместе с самим Траминером и монеты превращаются в простые жестянки, а Рейв от этой новости просто светится.
Он спускается на берег, находит там каких-то мальчишек-семилеток, выдаёт им по монете, и они соревнуются, кто дальше кинет.
Вечером мы ждём сообщений от друзей, потому что в Дорн очень долго доходят новости, местных не особенно интересует чья-то жизнь.
Письмо от Лю приходит одновременно с письмом от Блауэра.
“Дети Ордена разделились на тех, кто выпил противоядие, и тех, кто собрался пить яд до конца жизни.
Фандер не с нами. Дорн стал одной из стран, согласившихся принять к себе детей-траминерцев, которые выпили противоядие. Кстати, глаза Листана оказались совсем чёрными, а у Блауэра они ярко-голубые, жаль, что он всё-таки хоть немного маг земли, и эта магия задавила ту, что окрасила его глаза. Мы уже третий день спорим, кто его предки — экимцы или пинорцы. Я уверена, что экимцы!