— Лапа, след!
Лайка резко развернулась, ткнула нос в мокрую землю и помчалась галопом.
Хосейка не мог поверить, что встретил след выдры. Но перепончатые лапы были только у нее. Так говорили старые охотники, которые приносили в стойбище хвостатые шкуры. Выдры редко заглядывали в тундру.
Лапа громко лаяла, уносясь все дальше от Хосейки. Неожиданно голос ее раздался в болоте, а потом снова стал нарастать у ручья.
По движению Лапы Хосейка догадался, что выдра по дороге разведывала маленькие озерины и лужи, надеясь поживиться рыбой.
Около белого камня мальчик нашел недоеденную голову хариуса. Находка лишний раз убедила, что Лапа шла по следу за выдрой.
Хосейка попытался успокоить себя, но ноги сами понесли его вперед.
«Не время сейчас для охоты, — подумал он с сожалением. — Но все равно интересно посмотреть на выдру. Когда еще раз придется увидеть? Не всем охотникам везет одинаково. От одних зверь бежит, а на других выходит! Старый Викула Салиндер убил пять медведей и восемь волков. На поясе рядом с ножом у него висят клыки. Больше его никто не убивал!»
Неожиданно лайка свернула в сторону, и ее глухой голос стал доноситься с дальних озер.
Хосейка остановился. Пошевелил замерзшими пальцами. Зря он понадеялся на крепость своих тобоков и бродил по воде. Острые камни порезали камуса.
Лапа успела сделать большой круг. Отрывисто лаяла у ручья, ниже стойбища, где были глубокие ямы.
Мальчик заторопился. По дороге осматривал глубокие ямы и перекаты. Но в прозрачной воде не было видно хариусов.
«Ушли харитошки из ручья, — подумал он с сожалением. — А надо было бы поймать хотя бы одного и перекусить».
Неожиданно Хосейка заметил в песке наполовину заиленный ружейный патрон. Быстро выковырял его пальцем. Старательно принялся оттирать полой малицы. Красный пистон загорелся, как заячий глаз.
Хосейка вытащил раскисший бумажный пыж. В ладонь выкатилась крупная дробь.
— Мой патрон, — засмеялся довольный находкой Хосейка. — Патрон от двадцатки Есямэты. Если бы не потерял, мог убить черную лисицу. Хорошо, что не убил… Не оставил лисят без матери. Охотник должен быть добрым… Должен быть умным… Каждый год имеет четыре времени: весну, лето, осень и зиму. Для каждого времени свои дела. Весной надо ловить рыбу, летом собирать ягоды, осенью бить птиц, зимой охотиться на зверей. Мать сказала, что я хозяин тундры и воды… Если выдра начнет переводить харитошек, выгоню ее из ручья!
Медленно спускался вниз по течению ручья Хосейка, подбрасывая в руке медный патрон. О чем он только не передумал!
Низко пролетела сова. Хосейка проводил хищницу настороженным взглядом, пока она не скрылась за буграми. Вздохнул. Давно он не встречал в тундре Замарайку. Неизвестно, куда он делся. Жалко, если лисенка задрала белая сова!
Лапа перестала лаять. В тундре наступила удивительная тишина. Где-то в стороне крикнул селезень и тут же затих. Потом озабоченно заквохтала куропатка, созывая выводок.
Ветер разнес по тундре голоса птиц, и снова все затихло.
Хосейка присел на мшистый камень напротив глубокой ямы. Нетерпеливо уставился в глубину, надеясь увидеть стоящих хариусов. Голод давал себя знать.
По воде проплыли белые облачка. Мальчик поднял голову и увидел летящих лебедей.
«Надо еще сосчитать лебедей!» — Хосейка задумался. Он хорошо представлял себе всю трудность работы. Принялся вспоминать знакомых птиц и называл их, загибая пальцы на руках:
— Поганка — раз, гагара — два, крохаль — три, лучок — четыре, савка — пять, чирок-свистунок — шесть, крыжень — семь, турпан черный — восемь, нырок белоглазый — девять, казарка краснозобая — десять, лебедь-шипун — одиннадцать! Ого сколько! — он посмотрел на растопыренные пальцы двух рук, к которым еще занял, чтобы сосчитать второй десяток. — Шилохвостка — двенадцать, гусь-гуменник — тринадцать, чернеть морская — четырнадцать!
От удивления он даже прищелкнул языком.
Скоро новые заботы заняли мальчика. Он прошел много перекатов и ям, а хариусов не видел.
— Выдра — обжора! — сказал вслух Хосейка, ускоряя шаги. — Надо ее выгонять!
На мальчика вылетела мокрая Лапа. В зубах черная лайка держала большого хариуса с красными плавниками.
Собака обрадовалась хозяину и замахала скрюченным хвостом. Бросила рыбу.
— Лапа, а ты лопала? — заботливо спросил Хосейка, подымая с земли рыбу. Достал острый нож.
Лапа облизала языком губу, чтобы хозяин понял, что она не зря проводила время.
— Держи конфету. Тебе понравится. Мария Ивановна дала! — Хосейка быстро разрезал извивающуюся рыбу. Принялся с наслаждением грызть. — Я очень есть хочу.
Лайка проглотила конфету вместе с бумажкой.
— Лапа, а ты друг человека! — сказал неожиданно Хосейка. — Я убедился: меня накормила. Я об этом напишу!
Хосейка осторожно вошел в стойбище. Тропинка по замятой траве крутилась между чумами и рублеными домами. Мальчик шел не спеша. Хотел встретить ребят. Надо было узнать, не рассказала ли Нярвей о капкане, не приходила ли Мария Ивановна к матери.
Но ребят не было. Поравнявшись с чумом Сероко, Хосейка хлопнул рукой по нюку.
В дверь испуганно выглянули сестры: Аня, Падернэ, Салейка, Ябтане и Окся.
— Загадки хочешь загадывать? — радостно закричали сестры все сразу.
— Я приду к вам! — Хосейка пытливо всматривался в круглые лица девочек. — А Сероко где?
— Сеть пошел ставить! — сказала Аня.
— Рыбу поймает! — мальчик уверенно зашагал к своему чуму.
Хосейка долго еще возился перед чумом. Двигал грузовые нарты, перевязывал грузы. Попался ржавый капкан. Он хотел его выбросить, но разум взял свое. «Пеструшек в тундре много, — подумал он. — Зимой придет большая охота. — Старым жиром старательно смазал скобу. — Я буду ловить песцов!»
— Иди есть! — негромко позвала мальчика мать.
Хосейка похлопал руками по вьюкам, подергал рукой веревки, проверяя укладку зимних вещей. Вперевалку, медленно вошел в чум. Подогнул ноги, сел на латы.
Мать посмотрела на сына с любовью, как не смотрела давно. Мальчик это заметил.
— Садись, шатун! — положила на низкий стол оленье мясо с белыми кусками жира.
Хосейка нашел на поясе нож. Отрезал от мяса кость.
— Держи, Лапа!
Мать недовольно посмотрела на сына, но ничего не сказала: охотник должен помнить о своей собаке.
Хосейка грыз крепкими зубами мясо, подрезал острым ножом под самыми губами. Посасывал. Расправился с первым куском, принялся за второй.
Мать с удовольствием смотрела на сына. «Хороший работник — быстро ест. Плохой — лижет куски. Исправится парень!» — Она заботливо пододвинула ему миску с мясом.
Хлопнула пола нюка. В чум влезла Нярвей с сумочкой для шитья.
— Ань-дорова-те!
— Ань-дорова-те! — приветливо улыбнулась старая Хороля. — Солнышко, почему ты не заходишь в наш чум? Почему твоя дорога проходит мимо?
— Некогда мне, уроков много надо делать! — оправдывалась девочка.
— А Хосейка говорил, что Мария Ивановна голову потеряла… плохая у нее башка… задачи не дает решать!
— Правда… стала Мария Ивановна забывать! — Нярвей метнула быстрый взгляд на хмурого мальчика. — Вчера ничего не задала, сегодня позволила, чтобы мы бегали! — Девочка вытряхнула на колени кусочки белого и черного меха, трафареты из белой бересты. — След медведя у меня не выходит… У меня тоже худая башка… все забыла.
Хороля быстро подобрала сшитые кусочки меха, приглаживая взъерошенные ворсинки.
— Покажу тебе, — сказала старая Хороля. — Мои глаза видят локоть лисицы, здесь и заяц ушки оставил; хорошо у тебя получилась березовая ветка.
— А след медведя не выходит! — упрямо повторила девочка.
Мать улыбнулась.
— Стежки надо делать мельче! А выкроила ты правильно! Нравятся мне твои узоры — одинокий соболь и красивые рога!
Хосейка смотрел на хитрую Нярвей. Не зря она пришла в чум. Что-то задумала. Неужели мать забыла, что за эти же орнаменты хвалила ее прошлый раз? Это Учкалы могла косо нарезать палочки и кубики. Все палочки валились, как куст яры во время ветра. А у Нярвей рука точная!
Нярвей погладила Лапу и громко сказала:
— Хороший нос у Лапы! — Посмотрела на Хосейку. — Шибко сегодня зверя гоняла. Зимой доставит большую радость хозяину!
— Молодая собака! — сказала мать. — Нос есть! Хромать стала, пальцы отбила.
— Пальцы заживут! — Нярвей поторопилась успокоить Хоролю. — Льдом, наверное, срезала.
Пока мать разговаривала с Нярвей, Хосейка подсунул Лапе большой кусок оленьего мяса.
— Есть хочешь, солнышко? — спросила Хороля.
— Чай попью с вами. А есть не хочу!
Убирая мясо с маленького столика, мать ткнула Хосейку в спину, чтобы не кормил Лапу мясом, когда для нее есть кости.
Хосейка промолчал.
Мать поставила на стол три кружки. На блюдце высыпала из мешочка колотый сахар и конфеты. Разлила по кружкам крепкий чай.
— Есямэта с Тэбко идут гонять черного лисенка! — сказала тихо Нярвей. — Говорили еще о песце!
— Когда? — оторвался от кружки Хосейка и смело посмотрел в глаза Нярвей. — Ты знаешь?
— Завтра. Так сговорились. Сейчас патроны набивают. Я сказала Учкалы. Учкалы сидит у Тэбко на крыльце.
— Хорошо.
Нярвей откусила сахар и протянула кусочек Хосейке.
Нярвей стала его товарищем, и он принял подарок. Подсунул ей свой обгрызенный кусок.
Сахар захрустел у девочки на зубах. Так было подписано перемирие и заключен договор о дружбе.
Глава 24Замарайка должен жить!
Над чумом моросил тихий, едва заметный дождь. Он был согрет теплым ветром, сладким от запаха трав и цветов.
Выйдя из чума, Хосейка заметил свежий след от нарт. Он быстро побежал к нему, косолапо загребая растоптанными тобоками. Мальчику не терпелось узнать, далеко ли кочевало стадо, кто приезжал из пастухов, какие привез новости.
Новости всегда делились на хорошие и худые. Это Хосейка знал и заранее волновался. Присматриваясь к следам, с беспокойством думал о пастухе, его трудной и опасной работе. «Не напали ли на стадо волки? — он с тревогой завертел головой по сторонам. Но между дальними буграми не увидел прыгающей упряжки с нартами, не отыскал он ее и между островерхими чумами и деревянными домами. — Пастух, наверное, рассказал председателю колхоза и уехал. Торопился он. Если не напали волки, росомахи могли отбить пугливых важенок с телятами… У отца так было… Две недели олешек искал. Придется пастуху тоже искать олешек, разгонять росомах… А мог приезжать за порохом или дробью!»