Пока Юдора ждет, когда закипит чайник, она замечает, что у нее во дворе сидит громко стрекочущая сорока.
«Одна сорока – к беде».
Рядом в траве прыгает еще одна.
– Две – к счастью, – с облегчением бормочет Юдора.
Когда кот накормлен, а чай заварен, она, усталая и едва переводящая дух, наконец устраивается в кресле.
«Мне восемьдесят пять, – говорит она себе. – Я не привыкла к такой активной социальной жизни, когда приходится разговаривать со столькими людьми, не забывая при этом о неукротимой Роуз. Неудивительно, что я чувствую себя усталой».
Юдора замечает, что автоответчик мигает красным, – значит, кто-то оставил ей сообщение, – и нажимает кнопку «прослушать».
«Здравствуйте, Юдора. Это Петра. Я знаю, что недавно вы разговаривали с доктором Либерманн, поэтому решила узнать, как у вас дела. Пожалуйста, перезвоните мне, если захотите поболтать. В любое время».
Юдора откидывается на спинку стула и делает глоток чая.
«И правда, как у тебя дела, Юдора? Что ты сейчас чувствуешь? Только честно».
Как бы она ни возражала против открытого обсуждения чувств, она понимает, что очень важно отвечать на вопросы Петры и доктора Либерманн, потому что в противном случае они не станут ей помогать. Но правда заключается в том, что она боится отвечать на эти вопросы. Поэтому решает пока хранить молчание. Молчание – очень могущественный прием. Оно ничего не подтверждает, но и не опровергает. Оно позволяет выиграть время, и, откровенно говоря, сейчас это именно то, что ей нужно. Немного больше времени. Немного больше жизни.
Эта мысль прочно укоренилась в сознании Юдоры после одной случайной встречи.
Она выходила из развлекательного центра после сеанса плавания, гадая, удастся ли ей вообще дойти до дома. Усталость была неотъемлемой частью ее жизни, но сегодня она по какой-то причине чувствовала себя особенно измотанной.
– Здравствуйте! Юдора, верно? – произнес тягучий, как стекающая с ложки сахарная патока, голос.
Юдора в замешательстве обернулась, и ее окутал сладкий и пряный аромат духов.
– Я Ханна. Помните, я выступала на встрече вашей группы? Вы еще были с той маленькой девочкой… Роуз, кажется?
– У вас прекрасная память, – сказала Юдора.
От улыбки Ханны Юдору сразу окутывает спокойствие.
– Как поживаете?
– Жива, как видите.
Ханна рассмеялась:
– О, я не удивлена, что вам нравится черный юмор. Только вам хватило смелости заговорить со мной после выступления. Большинство посетителей кружка, кажется, подумали, что я замаскированный ангел смерти.
– Тогда у вас отличная маскировка, – сказала Юдора. – На самом деле это Роуз хотела с вами поговорить.
Ханна кивнула.
– Многие дети хотят больше узнать о смерти. Они пытаются понять, как она вписывается в общую картину мира, но большинство взрослых не готовы обсуждать с ними эту тему. По их мнению, это слишком «депрессивно», – сказала она, показав пальцами кавычки.
– М-м, – промычала Юдора, мечтая поскорее добраться до дома. – Что ж, была рада вас увидеть.
Ханна взглянула на трость в ее руках:
– Может, вас подвезти? Я заехала сюда просто оставить листовки.
– О, в этом нет необходимости.
– Мне не сложно.
– Ну тогда ладно, – с некоторым облегчением сказала Юдора. – Спасибо.
– Что ж, полагаю, вы слышали о Джиме? – сказала Ханна, когда они сели в машину.
– Джиме?
– Муже Одри из кружка.
– Ох, я была там всего один раз, но с Одри как раз познакомилась. Надеюсь, все хорошо?
Ханна откашлялась:
– Джим умер в эти выходные. Я имела честь быть рядом с ним и Одри в его последние минуты.
– О, бедняжка Одри.
– Да, – сказала Ханна. – Последние несколько лет дались ей нелегко, так что я знаю: она была рада, что он ушел спокойно и окруженный любовью.
– Это лучшее, на что может надеяться человек, – пробормотала Юдора.
– Думаю, так и есть, да.
Дальше они ехали молча, а потом Ханна свернула на Сидней-авеню и Юдора показала ей, к какому дому ее подвезти. Машина остановилась, Ханна выключила зажигание. Юдора отстегнула ремень безопасности.
– Можно вас кое о чем спросить? – сказала она.
– Конечно.
– Как вы считаете, люди должны иметь возможность выбирать, как им умереть?
Ханна устремила на нее свой полный доброты взгляд:
– В пределах разумного – да. Я думаю, что первым делом мы должны начать говорить о смерти. Нам нужно перестать заменять это слово на букву «с» эвфемизмами, а еще обсуждать это с полной серьезностью, чтобы развеять все мифы и избавиться от страха.
– Но что, если тебе не страшно?
Ханна не отводила взгляда:
– Тогда нужно наслаждаться жизнью как можно дольше – беречь и ценить ее. Я не очень хорошо с вами знакома, но я видела вас с Роуз и могу сказать, что вас с ней связывает особенная дружба. Вы настоящая счастливица. Разве вы со мной не согласитесь?
– Да, – признала Юдора. – Полагаю, что так и есть.
Юдора держит в руке чашку чая, вбирая в себя его сладкий аромат, и медленно делает глубокий вдох. Она слушала радиопередачу об осознанности. Обычно она отвергает подобные идеи, так как считает их полным вздором. Однако спокойный, размеренный и умный голос эксперта напомнил Юдоре манеру, в которой излагала свои мысли Ханна. Слова доулы показались ей убедительными. Она оглядывает комнату: фотографии родителей на телефонном столике, камин, книги, занавески и высокий элегантный торшер, заливающий гостиную теплым оранжевым светом. Она чувствует нежное, успокаивающее тепло, исходящее от чашки, которую держит в руке. В комнату входит Монтгомери. Он запрыгивает на диван и, дважды повернувшись на триста шестьдесят градусов, аккуратно сворачивается в мирно посапывающий пушистый клубок. Юдора анализирует свое самочувствие. Если не считать усталости и уже привычной боли, которая в сидячем положении ее почти не беспокоит, с ней все в порядке. В этот самый момент, в это самое время у нее все хорошо – и пока что этого достаточно.
Ее душевный покой быстро прерывается настойчивым, нестихающим стуком в дверь, сопровождающимся длительным звонком. Это может быть только один человек.
– Ради всего святого, Роуз. Что на этот раз? – кричит она, бредя по коридору, чтобы открыть входную дверь. – Путешествие на Луну? Ночной налет на Лондонский зоопарк? – Юдора замолкает на полуслове, когда видит мертвенно бледное лицо девочки. – Что случилось, Роуз?
– Мама. Вы нужны ей. Ребенок вот-вот родится.
Юдора помнила почти каждую деталь того дня. Все началось как обычно, но в дальнейшем, оглядываясь назад, она всякий раз обнаруживала, что помнит даже самые обыденные события того дня. Она помнила, что ела на завтрак (вареное яйцо, а затем тост с джемом Golden Shred) и как по дороге на автобусную остановку встретилась с миссис Купер, которая рассказала ей, что ее младший внук, бедный Энтони, заболел ветрянкой. То, что ей пришлось пережить дальше, будто обострило все ее воспоминания до предела, и теперь они проигрывались в ее голове снова и снова. Точно фильм, который, закончившись, раз за разом начинается сначала.
Это случилось в пятницу. Юдора взяла выходной, чтобы провести его с Сильвией и ее новорожденным сынишкой. Она с нетерпением ждала этого дня. С тех пор как родился Филипп, у нее будто появилась новая жизненная цель. У нее, вероятно, никогда не будет собственных детей, но она намеревалась до невозможности залюбить и избаловать новорожденного сына своей лучшей подруги.
Юдора пришла к заключению, что слово «херувим» было изобретено специально для описания Филиппа. Его большие глаза и мягкие пухлые ножки растопили бы самое каменное сердце. Юдора была очарована им с первого взгляда, и он явно отвечал ей взаимностью. Когда она впервые навестила его, он схватил ее за палец и заглянул в глаза, словно читая ее душу.
– Думаю, ты ему нравишься, Дор, – сказала Сильвия. – И это прекрасно, потому что мы хотим, чтобы ты стала его крестной матерью.
Юдора изумленно уставилась на них с Кеном, а затем снова перевела взгляд на Филиппа.
– Вы уверены? – спросила она.
Кен и Сильвия обменялись снисходительными улыбками.
– Конечно, – ответила Сильвия. – Кого еще мы могли выбрать?
Беатрис обрадовалась этой новости не меньше, чем Юдора, и тут же принялась вязать для Филиппа крестильный наряд.
– Я обошью его кружевом. Чтобы он был особенным.
Юдора похлопала ее по плечу. После драматичного звонка Стеллы их тихая жизнь вернулась в свое привычное русло. К счастью, Беатрис, казалось, напрочь забыла о нем. Юдора вздохнула с облегчением. Для них так было лучше.
Позавтракав, она отправилась к Сильвии, вооружившись свертком, набитым детскими шарфиками, шапочками и варежками. Сильвия и Кен недавно переехали в пригород. Теперь они жили в одной из двух половин очень красивого дома 1930-х годов с тремя спальнями и большим садом.
– Чтобы Филипп с Кеном могли играть в футбол во дворе, – сказала Сильвия, которая теперь представляла собой образцовую домохозяйку и хранительницу очага. Она недавно приобрела стиральную машину с сушилкой и относилась к ней почти с такой же нежностью, как к сыну. – В ней так удобно стирать пеленки, Дор, – сказала она. – Это изменило мою жизнь.
Юдора подошла к дому. Было начало сентября, и листья уже начинали опадать, но в саду Сильвии все еще цвели розы. Она наклонилась, чтобы понюхать их, и была вознаграждена сладким и одновременно свежим ароматом. Этот редкий момент незамысловатой радости поднял ей настроение.
– А вот и ты! – воскликнула Сильвия, открывая входную дверь. У нее на руках, улыбаясь, сидел Филипп. Увидев Юдору, он тут же потянул к ней свои пухлые ручки.
– Ну здравствуй, мой дорогой, – сказала она, беря у Сильвии ребенка и целуя его в лоб. Она боялась, что, когда Сильвия выйдет замуж и станет матерью, для них все изменится, но теперь поняла, что беспокоиться не о чем. Их отношения с Сильвией были ближе, чем когда-либо, – они стали почти как сестры. Братьев и сестер у Сильвии не было, как и матери, а с отцом она виделась очень редко, так что Юдора – и, соответственно, Беатрис – практически заменила ей семью.