– Я рада, что вы здесь, Юдора. Сейчас у нас тут оч-чень неспокойно.
– Я рада помочь.
– На следующей неделе начинается школа, – говорит Роуз, не отводя взгляда от только что поставленной ею кости домино.
Юдора достаточно хорошо знает Роуз, чтобы понять, что это намек.
– И что ты об этом думаешь?
– Это ужасно. Я пытаюсь уговорить маму учить меня дома.
Юдора бросает взгляд на сопящую в своей колыбельке Дейзи.
– Я думаю, сейчас у нее и так полно забот, Роуз.
Глаза девочки расширяются.
– Может, вы могли бы меня учить?
– Не думаю, что это хорошая идея.
– Почему нет? Вы ведь знаете абсолютно все, а Стэнли будет вам помогать. Мы бы ездили в познавательные поездки в музеи и всякое такое. В этом будет польза для всех троих.
Юдора накрывает ладошку Роуз своей:
– Тебе нужно общаться с ровесниками.
Роуз устремляет взгляд на домино, и ее глаза наполняются слезами.
– Но мне не нравятся мои ровесники. Они злые.
– Они не все такие. Как и не все взрослые люди добрые.
– Но вы добрая. И Стэнли. Вы мои лучшие друзья. – Роуз подается вперед, обхватывает Юдору руками и крепко стискивает. Какое-то мгновение та не двигается, а потом кладет руку девочке на голову.
– Все будет хорошо, – говорит она.
– Обещаете? – Роуз смотрит на нее полными слез глазами.
– Я тебя когда-нибудь подводила?
– Нет.
– Ну вот видишь. А теперь давай доиграем. Два – один. В мою пользу. Тебе придется поднажать.
Юдора стоит у двери в кабинет врача. Путь сюда занял у нее на двадцать минут больше обычного, по большей части потому, что ей пришлось несколько раз останавливаться, чтобы перевести дыхание. Какая-то ее часть жалеет о том, что она не попросила Стэнли подвезти ее, но часть эта крайне скромна. Просить помощи, даже у него, противоречит ее природе.
Если архитектор, проектировавший эту поликлинику, намеревался сделать ее как можно менее удобной, то он преуспел. Путь к регистратуре лежит через узкий коридор и две тяжелые двери. Юдора благодарна выходящему из поликлиники мужчине, который придерживает для нее их обе. Интерьер выглядит немного хуже, чем экстерьер. По мнению Юдоры, он представляет собой чуть менее привлекательную версию бункера времен Второй мировой войны. Тяжелое, гнетущее ощущение усиливается из-за ряда закрытых жалюзи окон в дальнем конце фойе. Юдора ходит в эту поликлинику с тех пор, как себя помнит, но никогда не видела их поднятыми. В углу зала ожидания расположена колонка, из которой шумно играет музыка, однако эта какофония на заднем плане мало способствует улучшению атмосферы. Стены украшены устрашающими плакатами, предупреждающими об опасных для жизни заболеваниях, а также более рутинными объявлениями с рекламой кофе и кружков по вязанию.
Юдора подходит к регистратуре и смотрит на плакат, сообщающий о том, что агрессивное поведение недопустимо. Это несколько парадоксально, потому что слова «пассивно-агрессивное поведение» явно можно применить к работнице регистратуры – безразличной и полной презрения женщине. Она не замечает Юдору добрых две минуты, а когда все же обращает на нее внимание, то смотрит с холодным равнодушием.
– Да?
Юдора открывает рот, чтобы ответить, но женщина тут же прерывает ее, жестом требуя тишины, чтобы она могла срочно ответить на телефонный звонок.
– Минуточку.
Юдора поджимает губы и смотрит на ее грязно-русые волосы и кричащий макияж. На полке у нее за спиной стоит веселая бело-голубая картонная папка в горошек с надписью «Свидетельства о смерти». Юдора подумывает улететь в Швейцарию следующим же рейсом. Женщина кладет трубку на место – блестят идеально накрашенные ногти.
– Да? – снова спрашивает она без каких-либо извинений.
Юдора глубоко вздыхает:
– Юдора Ханисетт. Я записана на прием к врачу.
– К какому врачу?
Сначала Юдора теряется, подумав, что та сказала «к гному-врачу», но потом до нее наконец доходит.
– Понятия не имею. Кажется, я каждый раз приезжаю к разным врачам.
Женщина тяжело вздыхает и закатывает глаза:
– Дата рождения?
Юдоре хочется поставить ее на место, пристыдить за грубость, но затем ей в голову приходит мысль, что та, должно быть, просто несчастна. Она закусывает губу:
– 20 июля 1933 года.
Лицо женщины смягчается.
– День рождения моей мамы, – тихо говорит она.
Юдора понимает по ее лицу, что ее матери больше нет в живых, и коротко ей улыбается.
– Ваше имя, милочка?
– Юдора Ханисетт.
– Ага, вижу. Присаживайтесь. Доктор Халид задерживается на полчаса.
– Спасибо. – Юдора как раз надеялась, что перед приемом у нее будет время перечитать составленное ею медицинское завещание. Она бросает взгляд на колонку в углу, а затем переводит его на свою новую знакомую. – Извините, а нельзя ли выключить радио, если его никто не слушает?
Работница регистратуры хмурится, словно Юдора попросила не просто установить в зале ожидания тишину, а сделать в нем полный ремонт.
– Обычно мы его не выключаем, но я не против. А ты, Сэм? – спрашивает она своего коллегу.
– Не, не против, – отвечает Сэм, качая головой. – Будет приятно для разнообразия посидеть в тишине.
– Спасибо, – снова благодарит ее Юдора.
– Не за что, милочка, – говорит работница регистратуры и тянется к радио, чтобы выключить его.
Заняв место в дальнем углу зала ожидания, Юдора испускает вздох облегчения. Здесь полно людей, но относительно тихо, если не считать странного хрипящего дыхания одного из посетителей и пищащего ребенка. Юдора достает бланк завещания и устремляет взгляд на неровно написанные строчки. Неожиданно она чувствует резкую тяжесть в груди. Она делает глубокий вдох и кладет руку на сердце, чтобы успокоиться. Боль утихает. Юдора списывает это на следствие ее напряжения.
– Юдора Ханисетт, – зовет доктор – нервного вида женщина, которая тут же возвращается в кабинет, не дождавшись ее.
Перед тем как войти, Юдора стучит в дверь.
– Входите!
Она делает, как ей велят: входит в душную комнату и направляется к свободному стулу. Врач уже вернулась за свой стол и что-то печатает на компьютере. Когда Юдора садится, она даже не поднимает головы.
– Как самочувствие, мисс Ханисетт?
– Неплохо, спасибо. – Она решает не упоминать о своих недавних приступах головокружения или тяжести в груди. Незнание – благо.
– Это хорошо. Итак, чем я могу вам помочь?
Юдора выпрямляется на стуле.
– Я хотела бы попросить вас подписать эту бумагу, пожалуйста, – говорит она, передавая ей завещание. – И можно мне еще выписку из моей медицинской карты? – Она протягивает бумаги с улыбкой, надеясь, что это убедит врача выполнить ее просьбу.
Доктор читает документы и устремляет взгляд на Юдору.
– Вы обсуждали это с кем-нибудь из близких?
– Я живу одна. Больше у меня никого нет, но я все как следует обдумала.
Врач смотрит на часы. Юдора надеется, что ее спешка сыграет ей на руку.
– И вы уверены во всех аспектах своего медицинского завещания?
Юдора отвечает, не колеблясь:
– Во всех. Мне восемьдесят пять лет. У меня было много времени, чтобы все обдумать.
Ее уверенность и серьезный тон явно вызывают нужный эффект – доктор улыбается:
– Я думаю, вы поступили мудро, решив составить медицинское завещание. Теперь распишитесь вот здесь, и я поставлю свою подпись и потом печать.
– Спасибо, – говорит Юдора, делая то, о чем ее просят, и возвращает бланк доктору. Она внезапно вздрагивает, снова почувствовав в груди тяжесть.
– С вами все в порядке, мисс Ханисетт? – обеспокоенно спрашивает врач.
– Несварение, – говорит Юдора, ободряюще кивая.
Доктор колеблется, ее ручка зависает в паре миллиметров от бумаги.
– Вы не возражаете, если я вас осмотрю?
«Возражаю, – думает Юдора, – я совершенно этого не хочу».
– Конечно нет.
Врач достает стетоскоп и прикладывает его к груди Юдоры. Для человека, перегруженного работой, она не очень-то и торопится. В конце концов она снова садится за стол.
– Думаю, у вас может быть бронхит. Я пропишу вам антибиотики и попрошу, чтобы вы сделали ЭКГ.
По иронии судьбы от этих слов сердце Юдоры замирает, и это не ускользает от внимания доктора.
– Хорошо. Но не могли бы вы все равно подписать бумаги, пожалуйста?
– Конечно, – говорит доктор. Она расписывается и быстро щелкает мышью. Принтер с гулом начинает печатать. – Вот, возьмите. – Она возвращает Юдоре еще теплый после печати бланк завещания, выписку из ее медицинской карты и рецепт. – Скоро вы получите письмо о записи на ЭКГ. Если в течение следующих двух недель ваше дыхание не стабилизируется, пожалуйста, придите ко мне снова.
– Спасибо, – говорит Юдора, вставая и подходя к двери. Она складывает бумаги в сумку, решив, что все-таки отправит их доктору Либерманн. Жизнь, может, и драгоценна, но еще она полна неопределенности. Мудрее всего быть готовой ко всем непредвиденным обстоятельствам.
Юдора улеглась на красное клетчатое покрывало для пикника и посмотрела на небо.
– Лазурный, – пробормотала она.
– Что, милая? – спросил Сэм.
– Цвет неба. Лазурный. Я помню это слово со школы. До этих пор оно никогда не приходило мне на ум.
Сэм приподнялся на локте и наклонился, чтобы поцеловать ее.
– Моя умная, милая Дора. Я тебя люблю.
Она улыбнулась:
– Я тоже тебя люблю.
Они были откровенны, – по крайней мере, в том, что касалось их чувств друг к другу. В тот самый момент, как Юдора увидела Сэма на похоронах Стеллы, она поняла, что это судьба. Она любила его еще со школы, но до этого момента не могла позволить себе этих чувств. В ту секунду, когда он подошел к ней и предложил пройтись, она все осознала.
Конечно, другие люди с другими чувствами думали иначе. Сэм и его бывшая жена Джудит пришли к обоюдному решению о разводе, они поженились слишком быстро и теперь были рады вырваться из отношений без любви. Однако как только на сцене появилась Юдора, Джудит стала менее сговорчивой, особенно в отношении детей. В некоторой степени Юдоре это было понятно: мать должна защищать свое потомство. Но когда Джудит начала использовать детей в качестве рычага давления, пытаясь таким образом соперничать с ней, Юдора потеряла к ней всякое сочувствие. Она утешала Сэма, когда тот плакал из-за того, что бывшая жена уже который раз запрещала ему увидеться с детьми, яростно проклиная расчетливую человеческую жестокость.