Нашлась такая дура,
Что не спросясь Амура,
Пошла за Визапура.
От этого брака рождались дети двух цветов - черные и белые; последних тогда называли в Москве «сахарными».
Граф Визапур, благодаря достатку своей жены, широко угощал высокопоставленных москвичей и кормил редкими в те годы хорошими устрицами. Визапур рассылал устрицы даже незнакомым лицам. Князь Долгоруков, известный поэт, бывший владимирский губернатор, рассказывал, что «этого черного человека, по происхождению араба, я никогда не видал в лицо, и он мне совершенно был незнаком, но вдруг получил от него с эстафетой большой пакет и кулечек; я не знал, что подумать о такой странности: в пакете я нашел коротенькое письмо на свое имя в четырех французских стихах и двенадцать самых лучших устриц, и с тех пор по странной случайности:
Которых где при мне за стол ни подадут,
А в памяти моей граф Визапур, как тут».
В записках С.П. Жихарева находим упоминание об этом Визапуре следующее: «В церкви у Димитрия Солунского черномазый Визапур, не знаю - граф или князь, намедни пришел в такой восторг от певчих, что осмелился аплодировать; полицеймейстер Алексеев приказал ему выйти».
Визапур до прихода Наполеона куда-то скрылся из Москвы, но существует известие, что он вскоре был пойман в окрестностях столицы нашими казаками; у него найдены были подозрительные письма и шифрованные депеши, за что он и был расстрелян в поле[96].
ГЛАВА X
В числе исторических замечательных самодуров в екатерининское время известны были два сибирских губернатора - Д.И. Ч[ичери]н[97] и В.В. На[рышки]н[98]. Первый у сибиряков был известен под именем «батюшки», второй - «шалуна». Д.И. Ч[ичери]н был роста среднего красив лицом, ловок и телосложения крепкого; вспыльчив он был до бесконечности. По крутости характера легко выходил за пределы, но при самоуправстве, которое делало его страшным в народной молве страны, он скоро смягчался, в разговоре любезничал, любил веселое препровождение времени, давал балы, вечера. Обычные народные праздники, как, например, масленицу, Ч[ичери]н праздновал так: в избранный день у губернаторского крыльца стояли народные огромные сани, устланные коврами, с беседками-балдахинами, мягко и богато убранными. Ч[ичери]н c дамами и свитою садился в сани и отправлялся в сопровождении гайдуков и драгун, а впереди другие, также огромные сани, с музыкантами.
У известных домов поезд останавливается, музыканты бегут в прихожую, хозяин и хозяйка ждут гостей у дверей. Первый гость подает руку хозяйке и, приплясывая под музыку, проходит комнаты при общем подражании всех гостей и тотчас выходит, уводя с собою хозяйку и хозяина. Таким же образом заезжают в прочие дома и увеличивают поезд. Потом катаются по городу и около гор с шумною музыкою и оканчивают веселый день в доме гостеприимного губернатора.
Чичерин Денис Иванович (1721-1785)
Ч[ичери]н жил очень пышно при дворне с гайдуками, скороходами, гусарами, арабами и проч. Таких прислужников у него считалось более трехсот человек. В высокоторжественные дни, сопутствуемый военными и гражданскими чиновниками, он ходил с азиатскою пышностью в собор, будучи облечен в мантию ордена св. Александра Невского, со скороходами и пажами впереди, а в заключение кортежа следовали гайдуки.
Ежедневно за столом он угощал более пятидесяти человек, а в праздничные дни давал большие обеды. В делах он был трудолюбив и не оставлял их даже тогда, когда у него танцевали гости: сам он являлся только к ужину. Страдая постоянно бессонницей, он превращал ночь в день, издавая приказы, чтобы чиновники работали только ночью, а днем спали. В дни своего величавого губернаторства он раз задумал создать у себя целый сенат, в роде римского, и сенаторами произвел всех учителей семинарии, которые и были наряжены в римские тоги.
Когда он приезжал в этот сенат, ему говорилось латинское приветствие, на которое он отвечал по латыни же. В дни его губернаторства утренняя и вечерняя заря в летние месяцы сопровождались особенным церемониалом: перед губернаторским домом становилась музыкальная и певческая капеллы, и когда после отбоя барабана все затихало, над городом разносились усладительные мелодии из кларнетов и скрипок, оживлявшие пение тенором или альтом божественного стиха: «О всепетая Мати, рождшая всех святых Светлейшее Слово, нынешнее приемши приношение, от всякой напасти избави всех и будущие нам муки Тебе вопиющих: аллилуйя!»
Ч[ичери]н, несмотря на любовь к нему государыни, вскоре впал у неё в немилость и получил выговор за лишнюю во время голода в Сибири закупку провианта: он израсходовал 1800000 р. сверх определенных ему ста тысяч рублей медною монетою из Екатеринбурга.
При дворе у него было много врагов и завистников, которые воспользовались случаем представить поступок его действием неограниченного властолюбия. Он подал в отставку, которую вскоре и получил.
По получении отставки жил он в орловской деревне, в с. Ильинском, где вначале не бросал своей прежней пышной жизни, но наконец деревня стала ему скучна, он сделался угрюмым, задумчивым, начал чуждаться людей, заперся в свой кабинет, никого не видал и умер в 1785 году, отвергая пищу и все услуги своей дворни.
Второй из этих администраторов-самодуров, Вас[илий] Вас[ильевич] На[рышки]н, представляется личностью тоже очень сумасбродной, но ещё не вполне разгаданной. Он был - широкая русская натура, хорошо знакомая с возникшим тогда учением энциклопедистов. Судя по некоторым его поступкам, он обнаруживал демократические и социальные убеждения для того, чтобы приобрести популярность в среде русского и бурятского населения, имея целью достигнуть отделения Забайкалья от российской короны. Действия его, пожалуй, можно объяснить и примерами общего произвола и ненормальностью тогдашнего строя жизни.
В.В. На[рышки]н был крестник императрицы Екатерины II. По приезде из Петербурга в Нерчинский завод, Н[арышки]н одиннадцать месяцев не выходил из дома, окна его квартиры были закрыты ставнями. Он ревностно занялся делами, заботился о крестьянах, о хлебопашестве, о школе и т.д. Но выйдя на Пасхе в церковь, он заставил сначала служить обедню, а потом утреню. Все следующие дни в церковь его вводили под руки две толстые барыни, а он по дороге приплясывал и пел песни. Чиновники, шедшие позади, тоже подпевали и притопывали.
После этого Н[арышки]н продолжал нередко поучать народ изустно и письменно, объясняя обязанности к Богу, государю и ближним; кроме того, делал крестьянам умные и практичные наставления по домохозяйству. Затем учредил праздник - «открытие новой благодати» и, приказывая всем каяться во грехах, остановил заводские работы и стал задавать народу обеды, приготовляемые на несколько сот человек.
На этих празднествах он разжаловывал чиновников, а арестантов производил в чины, сажал с собою обедать и заставлял первых прислуживать последним. В служебном штате у Н[арышки]на состояло несколько человек из секретных арестантов, вероятно, людей с образованием, из них двое при нем были секретарями. Кроме того, Н[арыш-ки]н приблизил к себе двух князей Гантимуровых, замешанных перед тем в истории самозванца Петра I.
Во время церемониальных празднеств, которые устраивал Н[арышки]н, происходила пальба из пушек и разбрасывались народу казенные деньги, а когда денег в казне уже не оказалось, то он потребовал их у купца Сибирякова и, окружив дом его пушками, угрожал в случае отказа бомбардировкой. Испуганный Сибиряков вынужден был вынести ему на серебряном блюде несколько тысяч рублей.
Н[арышки]н катался по городу в экипаже, запряженном провинившимися перед ним чиновниками. Под конец своего губернаторства из соперничества во власти Н[арышки]н предпринял военный поход против иркутского губернатора Немцова[99]. Поход этот вышел каким-то опереточным, веселым шествием толпы бурят и местных жителей с даурским красных гусар полком, который он сформировал из бурят, с песнями и музыкой. В процессии везли пушки и колокола, по дороге в деревнях звонили и стреляли, а чтобы увлечь ещё более народа, поили всех вином и разбрасывали в толпу казенные деньги. В степи, на отдыхах, кипели огромные котлы, в которые сваливался цибиками чай и сахар, вино выставлялось бочками, и все это забиралось с встречных обозов. Н[арышки]н совершил таким образом шумный тысячеверстный доход до Верхнеудинска, и только воевода этого города Тевяшев успел положить предел завоеваний «шалуна», как наименовала императрица Екатерина II этого сумасброда.
В первых годах текущего столетия в Сибири служил губернатором Т[рески]н[100], прозванный у жителей вторым Аракчеевым. Родом Т[рески]н происходил из смоленских священнических детей. Это был величайший оригинал. Он не был зол и жесток, но, как власть, был очень строг. Вся полиция при нем была доведена до совершенства, и во всей И[ркутско]й губернии не было ни грабежей, ни воровства. Рассказывали, что всякий проезжий, забывший в доме крестьянина какую-нибудь вещь, непременно был догоняем и получал забытое. Дороги и мосты были превосходны, деревни чисты, крестьяне зажиточны, скота и лошадей много. О преступлениях в городе не было слышно.
Трескин Николай Иванович (1763-1842)
Что такое был Т[рески]н в этом городе - теперь трудно иметь понятие. Т[рески]н и законы были синонимы.
По праздникам Т[рески]н дозволял дамам целовать свою руку; из мужчин допускались к руке только старшие чины и купцы первой гильдии. Все дамы целовали ручки у его супруги и у дочерей.