В своих светлых стильных нарядах,
Спину держат они прямую,
Освещая версту седьмую.
1992г.
Сказка Мурчары-кошары
Рисунок Татьяны Абрамовой
А башмачки с серебряной подковой
Стучали за окном, и спозаранку
Мурчара-кот кошачьи песни снова
Нам запевал с гитарой-самозванкой.
А ночью он на крыше, словно месяц,
Блистательный и в звёздном ореоле
Мурчара вновь поёт нам околесицу,
Не ест он колбасу, поёт он… соло!
Его гитара никогда не подводила,
Давили звуки на людские перепонки,
Хозяин вышел, камнем бросил снизу,
Но кот запел левее… очень звонко.
Ах, этот март, пьянящий дух весенний,
Мурчара ведь не петь не может,
Ручьи бегут и солнце шёрстку греет,
И мыши бегают… Неосторожны!
И смех их, будто звон хрустальной вазы,
Котом гордятся, шепчут: — Ах, Мурчара!
Всю ночь всем не давал он спать, зараза.
И вторят кошки: — Мур, какие чары!
Он вспомнил маму, как искала она деток,
Намокла шкурка, увлажнилась вся росою,
Всех утопили… он — один на свете,
Поэтому весной Мурчара воет.
А папа шёл нетвёрдою походкой
Из кабачка «Тринадцать стульев»
Или двенадцать? ой, не помню,
И тоже песни пел, мурчал, как улей.
Звенели серенад его куплеты,
Уставший город весь бессонно чертыхался,
Кот вспомнил папу: — На другую он планету,
На небеса на месяце умчался,
Рисунок Татьяны Абрамовой
Худел он вместе с убывающей луною,
На узком лезвии серпа, о, мур-мур, слёзы,
И сбросил мне гитару, что со мною,
На ней играю я всем кошкам и берёзам.
Мурчара на даче
Рисунок Татьяны Абрамовой
А летом мы поехали на дачу,
Там жить вольнее, эхо вторит песням,
Я спал на солнышке, свернувшись, как калачик,
Концерты до весны оставил… Честно!
В дремоте лёгкой и заласканный лучами,
Я слышал мыши в погребе шуршали,
Мышиный брат по кличке Мао
Тащил из мышеловки ломоть сала.
Рисунок Татьяны Абрамовой
Мне он, как брат, и я его не трогал,
Он грыз шнурки, хозяйкины сапожки,
В которые пописал я немного,
Ну, а хозяйка… била меня плошкой.
С тех пор я — за мышей! Они мне — братья!
Я не гоняю их, измученных и бледных,
И не глотаю, я — Мурчара-злопыхатель,
Злопамятный, немного вредный.
А мыши, как лихие голодранцы,
Рассыпались по полю, где пшеница,
Пищат, поют от благодати стансы,
Я на пригорке сплю, так обленился.
Плевать мне даже на хозяйкины сапожки,
Поляны здесь цветов, фиалки, кашки,
Бегу я на лужок, где вместе с кошкой,
Лежим на травке, нюхаем ромашки,
Рисунок Татьяны Абрамовой
Бросаем свои взгляды в поднебесье,
Не ждём обратно их, на волю отпускаем,
За мотыльками бегаем в подлесье,
И по деревьям прыгаем-летаем.
А по ночам красивым баритоном,
Я вновь пою кошачью серенаду,
И под гитару, у костра и у затона,
Прекрасна жизнь, и что ещё мне надо?!
А осенью я в сумке-перевозке
Поеду в поезде, как в клетке, канарейка,
Как кролик обреченный на привозе,
Я сплю и плачу… И себя жалею…
Воздушные акробаты
А вечером дрессировал я блошек.
Они гнездились у меня между ушами,
Их много было у моих подружек-кошек,
Зверят волшебных, попрыгунчиков забавных.
Помост воздушный строил из травинок,
И как гимнасты в воздухе скакали!
Как будто бриллиант блестящих спинок,
Сверкал, блистал, они не уставали
Садиться на шпагат и в сальто-де-мортале
Стоять свечой, сложиться в пирамиду,
В дугу и в тетиву, как будто бы из стали,
Пружиной сжатой выпрямиться. С виду
Они совсем не респектабельные твари,
Но сколько в них отваги и терпения,
Промозглой ночью до рассветных марев
Так крутят фуэте. На представление,
Когда задумчивый и семиструнный вечер
Нам пел цикадами, и воздух был прозрачен,
Мы собрались за «мкадами», конечно,
А праздник был в афишах обозначен,
Как выступление воздушных акробатов,
И надорвался билетёр спектакля,
Наш цирк сверкал в софитах на закате,
В болоте на одной ноге застыли цапли,
В литавры вдруг ударили кузнечики,
И медь гремела на закате бравая,
На зеркале воды горели свечи,
Махнул и дирижёр рукой нам правой.
Здесь полный был аншлаг! И зритель, и актёр
В раскатах нарастающей овации
Я вышел на поклон, как режиссёр,
Стоял я гордо перед декорацией.
И в бубны били голубые колокольчики,
А акробаты в совершенстве грации
В костюмах голубых «Габбана & Дольче»
Срывали неба бурные овации.
Письмо Мурьяны
Рисунок Татьяны Абрамовой
Подружка Мурка мне письмо писала:
— Скучаю на балконе я, Мурчара,
От скуки ела я цветы в горшочках,
Пока, Мурчара, и целую в щёчку.
А я читал и плакал, вспомнил дворик,
Луну, что ярким зонтиком висела,
И крышу, где я песни пел до колик,
И летний дождик, и снежочек белый,
Который падал, как большие мухи,
А мы ловили их с Мурьяной на балконе,
Там, где живёт Мурчара нету скуки,
— О, Мурка, здравствуй, кот-Мурчара звОнит,
Живём мы, Мурка, просто фиолетово,
Я молоко, сметану ем от пуза.
От Жужи нашей, от меня привет тебе,
Пою на крыше тенором Карузо,
И нескончаемо мне сыпятся букеты
Ромашек, хризантем, роз и фиалок,
Торты, печенье, чупа-чупс, конфеты,
Ажурно сливки пенятся в бокалах,
— Виват, Мурчара! — аплодирует мне зал,
А в будущем пусть буду я освистан,
Овации, успех на даче я узнал,
А в городе пусть тихой будет пристань.
Ой, расскажу, Мурьян! У озера, с причала
Ловил я рыбу, не поверишь, Маш,
Здесь лодки, словно лебеди, качались,
И вдруг подплыл серебряный карась,
Рисунок Татьяны Абрамовой
Шептал он мне про город золотой,
На дне он в изумрудах, бриллиантах,
Поплыли, говорит, Мурчар, со мной,
К русалкам. Как поют они там мантры!
И ласково почёсывают уши и спинку,
Серебряной Луны там бродит половинка.
Ответил карасю я: — Мурчара — храбрый кот,
Но не матрос, душою он — пилот,
Не любит воду… бррр… она так холодна,
Сто метров плыть, наверное, до дна,
И съел я карася, ты не поверишь, Маш,
В желудке плещется серебряный карась.
А утром вдруг примчался звездолёт,
Спросил: — Где здесь живёт Мурчара-кот?
Я гордо поднял хвост, раздул бока,
Шагнул на звездолёт: — Мурьяна, всё. Пока!
Увидел из окна — хозяйка льёт сметану,
А в животе — единственный карась,
Со звездолёта спрыгнул, как с дивана,
А к звёздам полечу я в следующий раз.
Друг Мао
А август подступил так незаметно.
Комбайны зашумели на полях,
Зерно текло в тока ручьём заветным,
И собирали урожай в садах.
Как солнышки вишнёвого ранета
Ссыпал в корзины яблочный наш спас,
За ним пропала и жара бесследно,
Листвою август зашуршал. У нас
Коровка наша, милая Алёнка
(А молоко же у неё, нет, не в пакетах
И не в бутылках) родила телёнка,
Снежком назвали, он белее снега.
Рисунок Татьяны Абрамовой
Алёнка была добрая корова,
Мурчал я рядом, когда дед доил её,
И упивался молоком я снова,
И снова думал: — Как приятно, ё-моё!
А друг мой Мао допивал остатки,
Он разжирел, как серый бегемот,
От жизни распрекрасной, супер сладкой,
Когда мышей не ест ленивый кот.
Мы с ним дружили, лазали в курятник,
Я в лапы цепкие его кладу яйцо,
Тащу его за хвост, он чуть помятый
И поцарапанный тащИтся под крыльцо.
А там у нас — пирушка, не поверите,
Земля уж вся скорлупками бела,
Вкуснее ничего не ел на свете
Под носом Петушиного Крыла.
Рисунок Татьяны Абрамовой
Крылом зовём мы сторожа курятника,
Боец он, у него когтистый клюв,
Меня клевал он, и покрылся я заплатками,
Ранения боёв — я их зову.
Как украшают они мой высокий лоб,
А шрамы на ушах ведь не царапины,
Как звёзды, не изнеженный я сноб,