Иврард рассмеялся.
– Вот это точно.
Тут мне стало стыдно, что я насмешила его несправедливой критикой в адрес замечательной мисс Кловис, поэтому я попыталась сменить тему, заговорив о других обедающих дамах в более милосердном (хотелось бы думать) ключе. Но он не соглашался, что вон та женщина красива, а вот эта элегантна, и, наконец, повисло неловкое молчание, которое вдруг прервал человек, произнесший мое имя.
Это был Уильям Колдикот.
Когда я представила Уильяма Иврарду, он тут же завладел разговором.
– Слава богу, что хотя бы кто-то из друзей настолько старомоден, что их можно застать в городе в конце августа, – изрек он. – Тогда и сам себя не слишком стыдишься, хотя, полагаю, в наши дни женщины уже не считают, что должны летом выходить на улицу обязательно под вуалью и в темных очках, а дома сидеть с опущенными занавесками.
– Нет, но, думаю, уйме людей приходится оставаться в Лондоне весь август, – сказала я, вспомнив очереди на автобус и терпеливые вереницы тех, чьи подносы ползли по ленте транспортера в огромных столовых.
– Да, даже таким, как мы, – согласился Уильям. – Но что бы сказала моя бедная мама!
Я представила себе старую миссис Колдикот, с комфортом расположившуюся в уродливой гостиной своей виллы на окраине Бирмингема, но не стала напоминать Уильяму, как его матушка любила ездить в Лондон в августе (она называла это «августовской вылазкой») и водворяться в каком-нибудь безвкусно обставленном отеле, какие являлись и, возможно, до сих пор являются меккой провинциальных туристов, особенно когда чаевые включены в счет и тем самым можно избежать неловкостей. Мой отец предпочитал тихую сумрачную гостиницу неподалеку от Британского музея, – чтобы жить поближе к читальным залам и, возможно, встретить кого-то из священников, учившихся в Байоле в начале тысяча девятисотых.
– Да, август не самый приятный месяц в Лондоне, – сухо заметил Иврард. – Столько библиотек и музеев закрыты.
– И в клубе уборка, – тянул нараспев Уильям. – Так не кстати.
– Но «Лайонс-Корнер-Хаус» всегда открыт, – напомнила я ему, стараясь сообразить, какой же клуб у Уильяма и имеется ли таковой вообще. Едва ли он заглянул в ресторан по пути в клуб, поскольку я заметила, что в руке у него два рогалика.
– Хлебушек для моих голубей, – объяснил он. – Я их кормлю каждый день после обеда. Милдред знакома с ритуалом. Ну, Милдред, ты, наверное, поедешь отдыхать, как всегда, с Дорой? Надо нам встретиться за ленчем, когда вернешься, – добавил он, бросая подозрительный взгляд на Иврарда.
Осенью? Я так удивилась, что едва не переспросила вслух, поскольку наш ежегодный ленч всегда приходился на март или апрель.
– Да, неплохо было бы, – откликнулась я. – Мы с Дорой пошлем тебе открытку.
– Так приятно быть другом, которому посылают открытки, – отозвался Уильям. – Все эти безликие «виды», где слишком много моря или слишком много гор и ваше окно помечено крестиком, или даже другие, более игривые, с полными дамами на осликах…
Помахав нам на прощанье рогаликами, он поспешил прочь.
– Кто это был? – вежливо спросил Иврард.
– Брат моей школьной подруги. Он служит в каком-то министерстве. Я знакома с Колдикотами много лет.
– Я было решил, что он друг Нейпиров. Вы больше о них известий не получали? – спросил он чересчур небрежно.
– Роки уехал за горд, а Елена – к матери в Девоншир, – начала я, – но это я уже говорила. И мне приходится писать письма по поводу мебели и договариваться о ее перевозке.
– И никакой речи о каких-либо… шагах? – деликатно спросил он.
– Вы про развод? Нет, не думаю. Очень надеюсь, что нет.
– Да, развод не вызывает одобрения, – заметил Иврард немного в духе Уильяма. – Но даже если расставание только временное, перевозка мебели представляется дурным знаком.
– Боже ты мой, неужели грузчикам придется заносить все назад! И как я об этом не подумала! Пожалуй, проеденный древоточцем стол этого не перенесет и действительно развалится.
Вид у Иврарда стал недоуменный.
– Когда двигали стол Роки, оказалось, что тумбы сзади проедены древоточцем, – объяснила я. – Я едва не позвонила вашей матушке, чтобы спросить совета.
– О, мама вот уже две недели как в Борнемуте, – быстро сказал Иврард, словно не мог вынести мысли, что кто-то из Боунов соприкоснется хотя бы с мебелью Нейпиров.
– Тогда и звонить ей было бы без толку, – ответила я, надевая перчатки и подбирая платок и сумочку. – Большое спасибо за ленч.
– Очень приятно было вас повидать, – отозвался он чересчур вежливо для искренности, как мне показалось. – Надо будет увидеться, когда вы вернетесь из отпуска. Надеюсь, вы хорошо отдохнете.
Я поблагодарила, но не предложила послать открытку, поскольку, в отличие от Уильяма, Иврард как будто был не из тех, кому посылают открытки. Хотя, подумалось мне, если подыскать что-нибудь антропологическое или археологическое, какой-нибудь каменный круг, курган или любопытный местный обычай (разумеется, что-то совершенно серьезное, без шуток про отмеченные крестиком окна или полных дам), открытка может быть принята с удовольствием.
Глава 21
– Разумеется, ужасные дожди бывают в Швейцарии или в Австрии в горах, и даже в Италии в определенное время года, – весело сказала Дора, когда мы стояли у она гостиной в отеле, глядя на зарядивший проливной дождь.
– И в Африке, и в Индии тоже, – добавила я.
– Да, но там сезоны дождей и засухи четко определены, – отозвалась тоном школьной учительницы Дора. – Зависит от муссонов и еще много чего.
– Можно сходить после полудня посмотреть аббатство, – предложила я – раз уж так сыро.
– Ну да, наверное. – Дора не слишком любила архитектуру, но была заядлой туристкой. – Поедем на автобусе.
Автобусная остановка находилась возле самой гостиницы, и когда мы пришли, там уже ждали несколько человек. Подошла группка маленьких черных священников из расположенной по соседству римско-католической семинарии и пристроилась в очередь за нами. Дора подтолкнула меня локтем.
– Точь-в-точь стайка жуков, – шепнула она. – Надеюсь, нам не придется сидеть рядом с ними. Готова поспорить, они постараются протиснуться впереди нас.
Автобус пришел почти полный, и кое-кто из священников остался на остановке. С высоты второго этажа Дора поглядела на них с триумфом.
– Поделом им, – злорадствовала она с высоты второго этажа. – И папе со всеми его догмами!
– Бедняги, – запротестовала я, пожалев промокших черных жуков, которым придется ждать еще двадцать минут. – Они-то не виноваты.
– Наверное, в аббатстве будет кишеть попами и монашками, – продолжала Дора с фанатичным блеском в глазах.
– Естественно, их там будет много. Для них ведь это своего рода паломничество, и приятно сознавать, что аббатство было построено самими монахами. Но, полагаю, там и обычных туристов будет достаточно.
Сойдя через полчаса с автобуса, мы очутились в чистом поле: куда ни глянь – пустошь, и никаких признаков аббатства. Какая-то женщина спросила у меня дорогу.
– Кажется, туда, – ответила я, указывая на как будто единственную тропинку.
– Спасибо большое, – отозвалась она. – Надеюсь, вы не в обиде, что я спросила, у вас такой вид, точно вы знаете, куда идти.
Я размышляла над значением ее слов, пока мы шли разрозненной вереницей, возглавляемой мной и Дорой. Даже священники приняли наше руководство. Все казалось торжественным и чудесным.
– Могли бы поставить указатель: «К аббатству» или хотя бы стрелку, – удовлетворенно ворчала Дора. – Интересно, чашку чаю мы там сможем найти? Полагаю, о таком способе заработка там подумали.
Завернув за следующий поворот, мы наткнулись на довольно новые с виду и как будто церковные строения.
– Наверное, это здесь, – сказала Дора.
– Надеюсь. – Я испытала большое облегчение, что аббатство наконец нашлось, потому что ужасно было бы, если бы я сбила священников с пути истинного. – Давай поищем группу с экскурсоводом.
– Если хочешь, – отозвалась Дора, – хотя я бы лучше сама побродила. Будь уверена, всего нам тут не покажут, – мрачно намекнула она. – Как в тех турах в Россию.
Пространство перед аббатством заполнялось туристами, прибывшими на машинах или автобусах, а то и пешком. Имелась тут и большая парковка, и, ткнув меня локтем, Дора указала на табличку с большой буквой «Ж», и еще одну, где большими буквами значилось «ЧАЙ».
– Я же тебе говорила, что тут все поставлено на коммерческую ногу.
Я промолчала, поскольку мы уже вошли в аббатство и меня ошеломило ощущение сияния и света. Стены казались свежими и чистыми, кругом поблескивало золото, и стойкий запах ладана казался почти гигиеничным. Здесь сентиментально к Риму не обратишься, думала я, ведь тут нет ни теплой розоватой темноты, в которой можно спрятаться, ни уютной путаницы доктрин и догм. Здесь все взвешено, подвергнуто осмыслению и разложено по полочкам, как, в сущности, и следует.
Подтянутый молодой монах в очках без оправы взялся опекать нашу экскурсию, или, точнее, группу туристов, к которой мы присоединились, поскольку общество оказалось очень и очень смешанное: несколько молодых солдат в форме, два священника, молодые и пожилые пары, стайка, как оказалось, англо-католических дам того сорта, что предлагают услуги компаньонок в «Церковных ведомостях», и несколько непримечательных или не поддающихся классификации личностей, к числу которых, наверное, следовало причислить и нас с Дорой, хотя, рискну сказать, я была бы вполне счастлива среди англо-католических дам.
Мы с благоговением и восхищением переходили с места на место, а наш гид терпеливым доброжелательным тоном объяснял историю и смысл разных вещей.
– Не уверен, что среди вас есть католики, – вкрадчиво сказал гид. – Поэтому вы едва ли понимаете значение Девы Марии.
Англо-католические дамы сгрудились теснее, точно стремились отмежеваться от остальной группы. Они возмущенно зашептались, а одна даже как будто готова была запротестовать. Но в конечном итоге, возможно, вспомнив о манерах или о том, как сложно спорить с католиком, они успокоились и стали терпеливо слушать. Дора, казалось, готова была взорваться, хотя и по иным причинам, и я боялась, что она вот-вот затеет спор с гидом, но, по всей очевидности, она тоже передумала и угрюмо перешла к следующей достопримечательности.