— Раз с тобой не остался спать Синдзи Икари, придется отдуваться мне. И да, он сам в безопасности. Эта белая скотина сначала хорошенько изучит соперника, а только потом полезет с нежностями. Согласна с таким выводом?
Она ждала ответа — это точно не демонстрация превосходства.
«Она по-прежнему изучает меня. А я — ее».
— Согласна. Но Икари-кун сегодня увидит очень плохие сны.
— Тоже верно.
Она закрыла за собой дверь, зашумела вода. Я села перед компьютером, уткнув пальцы в виски. Боль возилась в голове, путая мысли, и я пыталась осознать, что же я натворила. Честно пыталась испугаться, но вместо этого испытывала только разочарование.
«Он ушел».
Была еще одна мысль — странная, страшная даже. Икари искал информацию о закрытом лицее, его тревожило нечто, связанное настроением со всеми нами. Я видела так же ясно, как и он: инспектор Кадзи, ликвидированный филиал «Соул» в Лиссабоне, Айда Кенске, страхи учеников и даже Каору Нагиса — все это части чего-то огромного.
Куда большего, чем я могу вынести.
От движения локтем вспыхнул экран, и я вспомнила о гренке и сыре, о недоделанном сценарии. Вспомнила, что не зашла к Акаги получить результаты гистологического анализа. Я посмотрела на часы: давно пора было уже гладить выстиранные вещи и готовиться на завтра.
«Вместо семи с половиной минут я шла домой пятнадцать. Почему накопилось столько дел?»
— Смотри, вот это чашка.
Я посмотрела. Аска обвиняющим жестом указывала на посуду перед собой. Шумел кран, я уже почти все домыла.
— Вижу.
— Она бесполезна, пока не придет в движение, пока ты не выведешь ее из устойчивого положения. Даже для того, чтобы создать ее, равновесие нарушалось тысячи раз. Из земли вынули грунт, докопались до глины. Потом глину промывали, добавили туда… Ммм… Полевой шпат? Кварцевый песок точно. Кажется. Не помню, что туда подмешивают для пластичности. Потом идет вымешивание, обжиг… Понимаешь? Нельзя создать что-то, не нарушая равновесия.
По-моему, это был очевидный факт, но Ленгли не унималась.
— Аянами, ты понимаешь?
— Да. Ты говоришь очевидность.
— Во-от! — она подняла палец. — А теперь идем дальше. Ты можешь что-то сделать с чашкой, не выведя ее из устойчивого состояния?
— Нет.
— Именно. Управлять статическим объектом невозможно. Только в динамический объект можно налить кипятка, подвинуть к собеседнику…
— Можно помыть, — вклинилась я.
— Что?
— Ты допила?
— А, да. Держи, — она протянула мне чашку и рассмеялась. — Говорят, простые примеры ученые придумывают только для аудиторий. Или классов. Никогда не была в классе.
— Простые примеры чего? — спросила я и обернулась. Осталось вытереть мойку. «И не забудь о креме для рук», — сказал в голове голос Майи. Я чувствовала себя странно: на моей кухне не было пусто и тихо.
— То, что я тебе разжевывала, — это философия сложного математического моделирования. Предикция и мониторинг динамических систем.
— Предикция и мониторинг?
— Контроль по сути, но это все скучно.
Аска зевнула и встала.
— А если чашку разбить?
Она прищурилась и села на место. Уткнула локоть в стол и приложила палец к губам.
— И что?
— Можно управлять поведением осколков?
— Это теория хаоса, моя гуманитарная. Можно смоделировать, предсказать, но зачем управлять?
Я смотрела на нее, ощущая, что ей интересно. Я невольно задала какой-то странный и важный для нее вопрос. Она привела ко мне Нагису — и сама же подставила ему подножку сегодня. Она изучает меня, сидя на кухне, с моим чаем и моим гренком в желудке.
— Смотри, — вздохнула Аска. — Я сейчас роняю чашку. Здесь, когда мы вдвоем. Или роняю ее среди пяти человек, нацеливших друг на друга оружие. Понимаешь разницу?
— Да. А почему они целятся друг в друга?
— Потому что я раньше в нужных местах и в нужное время уронила три чашки, сервер и, например, использованную авторучку.
Мне стало неуютно, в голове скрипучей болью отозвалась опухоль, и свет немного померк. Аска тоже была связана со странной атмосферой последних дней, и она только что сама об этом сказала.
— Иди-ка спать, — снова зевнула Аска. — Только больше не лазай мне в голову, окей?
— Ленгли.
— Мм?
— Что это за лабиринт?
Она склонила голову и одним пальцем потрепала челку.
— А вот это тебе без надобности. Тебе хватит знать, что в следующий раз ты там останешься навсегда. Спокойной ночи.
Когда я проснулась, она с ногами сидела за компьютером. Был треск клавиш, шептал свет настольной лампы.
— Спи давай, — сказала Ленгли, не оборачиваясь. — Я гей-порнушку докачиваю, за меня не волнуйся.
— Нагиса проник в сон Икари, — сказала я и отвернулась к стене.
Липкие касания чужих снов застыли на коже потом, меня морозило под тяжелым одеялом. EVA тонкими иглами била в кости черепа, и я устала сильнее, чем после рабочего дня.
— Хрен бы тебя побрал, — пробурчала Аска и вылезла из кресла. Я только сейчас обратила внимание, что ее голос ярко-малиновый. Мне было слишком никак, чтобы искать закономерности.
— Хрен бы тебя побрал, Аянами, — повторила Аска. Она стащила с меня одеяло и укрыла снова — перевернув сухой прохладной стороной ко мне. — Ну почему ты не можешь просто поспать?
<Так рождаются решения жить — на фоне смертельной болезни, усталости и сорока трех прошлых решений жить. Так рождаются грубые планы, которые всегда осуществляются. Так всегда всплывет дерьмо там, где потонет «Королева Мария». Я могу сколько угодно моделировать ситуации, странные аттракторы и чувствительность к начальным условиям.
Я даже могу считать, что ваша вечерняя прогулка лежит в допустимой области моей модели.
Ты готова не бояться решений.
Но, черт побери, какой у тебя скучный и упорядоченный компьютер!
18 окт. doc.
Ты спи, спи>.
14: Оборотень
— Нет, не так.
Сирил обернулся. Ему нравилось обнимать ведьму в откровенном наряде: Элли из первого класса посмеивалась в его объятиях. Это им нравилось, а читать речитатив — не особо.
— Еще раз, — объяснила я. — Отсюда: «Мы страхом наполним сердце и кровь…». И без улыбок, пожалуйста. Мэтт, верни музыку на две сорок три.
— Да, мисс Аянами!
Пульт всегда отзывался так. «Мисс Аянами… Мисс Аянами… Да, мисс Аянами». Репетиция покорно соглашалась со мной во всем — кроме порядка.
Зал шумел, и я временами почти не видела сцену — таким насыщенным был гомон. На рядах переодевались, кого-то щипали, а на галерке, не скрываясь, смотрели видеоролики: там шумели сильнее всего. Кураторы только усиливали беспорядок, гоняя самых громких из конца в конец актового зала. Мне было плохо.
Не больно — просто плохо.
— По-моему, недурно, — сказала Мисато-сан. — Да что там — недурно? Здорово. «Черная лотерея» в холле… Хм…
Она листала документ, озадаченно хмурилась, щурилась с интересом. Ее мысли были далеко от сценария: замдиректора думала о чем-то своем, пряча половину лица за свечением монитора.
Я рассматривала алые пятна, плывущие перед глазами, и ждала, когда это пройдет. Удвоенная доза обезболивающего, уколы нейростимуляторов и колкие искры в мышцах ног — так ощущалось утро. К десяти часам я стала видеть полупрозрачные красные тени. «У твоей EVA наркотрип», — без улыбки пошутила Акаги и вывернула на меня результаты анализов.
Мне хотелось спать, меня мутило от нового сочетания препаратов.
— Можно?
Я повернула голову, глядя, как рядом садится Каору. Светло-серый свитер, светлые брюки. Розовое стекло очков, насмешливый взгляд.
Набор пятен.
— Сколько здесь Ангелов? — спросил он.
Тишина, перерастающая в тонкий звон. Ровные тихие басы — тихие специально для меня — таяли в беззвучии. Свет жался к окнам, к лампам, свет рывками покидал помещение, будто отдергивая руки от чего-то холодного и склизкого.
Он раскачивал их — всех сразу. Волна одури была тяжелой, ее рыбий привкус терзал безотчетным страхом, но я успела: «Я — это я».
И меня много.
Рассыпавшись, я погрузилась в себя — в память, в далекие дни, в редкие секунды радости. Когда мой микрокосм попал под удар, его встретили уже десятки «я». Вокруг цвел чужой сад, и я — все я — сидела на лужайке, ожидая дрожи и холода, но все закончилось так же быстро, как и началось. Каору приложил указательный палец к ноздрям, посмотрел на пятна крови, расплывшиеся по фалангам.
— Ни одного, — сказал он, потянув носом. — Странно.
Репетиция приостановилась, вскрикнула Элли, а Сирил, вздрогнув, отнял руку: он слишком сильно сжал грудь своей партнерши. Своей ведьмы. В глазах детей таяла муть страха и слабости. Я смотрела на них и закрывалась от дурмана их боли.
Чужой боли.
«Зачем?» — хотелось спросить мне. Зал медленно отходил от удара — самого настоящего ненаправленного персонапрессивного удара. Свет снова вливался в мир, мысль возвращалась во взгляды людей, и на какую-то секунду мне показалось, что я слышу только звуки, вижу только глазами.
— Ты же помнишь, — легко сказал Нагиса и улыбнулся. — Все ради боли.
— Простите… У вас кровь течет.
Я подняла взгляд. Около нас, протягивая платок Каору, остановилась Элли — еще бледная, с заполошным пульсом, который мне видно даже с метрового расстояния.
— Правда? — он улыбнулся еще шире, принимая до скрежета белую ткань. — Спасибо. С таким подарком не жаль умирать.
— Вы умираете? — серьезно спросила Элли.
«Беги», — хотела сказать я, но вместо этого смотрела на его висок. Каору не брала химиотерапия: серые волосы только поредели, сделались как пух, но не выпали.
— Я? Да, — ответил Нагиса. — Как раз об этом я разговаривал с вашей Аянами-сенсей.
— Вы похожи, — вдруг сказала ученица, переводя взгляд с него на меня. — Вы…
— О, это грустная история, — отмахнулся Каору. — Она тоже умирает.