– Оукли всех порвет, как и всегда. К тому же это его первая игра в «Ванкувере». Он будет рвать задницу, но сделает все, что в его силах. – Я вроде и пытаюсь поддерживать Аву, но от натужной улыбки на ее лице сердце невольно сжимается.
– А помнишь, когда тебе было шестнадцать, ты ссорилась с братом, потому что хотела надевать на его игры майку Тайлера? – Мама, сжав мои пальцы, кивает на белую цифру три, гордо красующуюся у меня на спине. – А теперь посмотри на себя!
Улыбаюсь при виде майки, которую нашла сегодня утром у себя на кровати, обернутую в коричневую бумагу. Даже странно, что y меня до сих пор ее не было: обычно я никогда не слушала брата, если в чем-то с ним не соглашалась.
– Может, сфоткаемся после игры? – предлагает Ава, ненадолго включившись в разговор.
– Обязательно.
Когда игроки готовятся к выходу на лед, опускаю голову на плечо подруги. Свет гаснет. Из динамиков грохочет вступительная музыка, отчего пол под ногами начинает вибрировать.
Мы сидим очень близко к площадке, и на экран смотреть не так уж удобно, поэтому следим за началом игры непосредственно на льду. Большинство хоккеистов мне не знакомы, но некоторых из них я видела по телевизору и в клубах.
Сердце чуть не подпрыгивает, когда сквозь визор шлема я замечаю знакомые глаза цвета кофе, суженные и напряженные. Хотя челюсть Тайлера стиснута, а губы вытянуты в прямую линию. Я понимаю, что еще никогда не видела его настолько красивым. Он сосредоточен, но при этом взгляд мечется слева направо, как будто изучает толпу в поисках ответа. И тут до меня доходит – он ищет меня.
Лицо мгновенно заливается краской. Я чувствую его взгляд и улыбаюсь настолько искренне, что оператор наверняка уже демонстрирует нашу встречу на огромном экране.
Кровь пульсирует в горле, и я чуть не захлебываюсь воздухом, когда Тайлер снимает шлем и улыбается этой леденящей душу улыбкой. Прямо. Мне.
– Боже, как мило, – вздыхает мама. Даже по голосу слышно, как она улыбается.
Совершенно очевидно, что окружающие люди меня рассматривают: я кожей чувствую их взгляды, утопающие в любопытстве. Но мне на них плевать. Единственные глаза, которые меня волнуют, принадлежат парню, в которого я так беззаветно влюблена. Неужели все это реально? От счастья на глаза наворачиваются слезы.
Оторвав взгляд от Тайлера, я тихонько смеюсь и вытираю лицо, пока никто не заметил. Когда снова поднимаю глаза, на льду появляется Оукли. Тайлер почему-то хмурится, но мой брат уже останавливается с ним рядом, довольно резко хлопает его по плечу и что-то говорит, но так тихо, что никто, кроме них двоих, не слышит из-за музыки. Реакция Тайлера мне незаметна, однако ленивая улыбка Оукли говорит сама за себя: он хочет, чтобы Тайлер расслабился, хочет, чтобы тот получил удовольствие.
Украдкой взглянув на Аву, у меня перехватывает дыхание: она смотри на Оукли с такой безмерной любовью, что я чуть не теряю рассудок. Следит за ним так, будто от этого зависит вся ее жизнь. Губы приподнимаются в лучезарной улыбке, отчего кожа возле глаз морщится, а десну над верхними зубами становится видно.
– Стартовый состав «Ванкувер Варриорз»! – раздается из динамиков мощный мужской голос.
Возвращаю внимание на лед. Тайлер стоит на синей линии рядом с Оукли и тремя другими игроками. Из всех мне знаком только один человек – Логан Тринити, второй основной защитник «Ванкувера» и товарищ Тайлера по звену.
– Тайлер Бейтман! Логан Тринити! Майкл Хеллер! Джейкоб Йоллан! И впервые на этом льду в составе «Ванкувер Варриорз» – Оукли Хаттон!
Толпа ликует, радуясь за нашу команду. И я, не раздумывая, к ним присоединяюсь. Мне нравится ощущение тепла, перетекающего от пальцев ног к макушке головы, от левой руки к правой, когда Тайлер замечает нас и подмигивает – простое действие, которое никто, кроме меня, не замечает. Теперь мои щеки снова полыхают, залитые ярким румянцем.
– Эй! Нарушение! Делавера на скамейку! Вы что творите?! – кричу я, подняв руку и негодующе тряся кулаком.
Судья, не обращая внимания на возмущенные вопли, продолжает отдавать победу сопернику. Совершенно беззаботно он в который раз отправляет Тайлера на скамью штрафников, а потом возвращается и бросает шайбу в точку вбрасывания слева от ворот «Ванкувера».
Игра близится к концу: до конца третьего периода остается всего пять минут. Счет – 2:2, но, если бы судьи не играли в любимчиков, это была бы неоспоримая победа нашей команды.
За сегодняшний матч Тайлер уже в третий раз сидит на скамейке штрафников, и я знаю, что он находится в шаге от удаления. Впрочем, не уверена, что в данный момент его это волнует. Неважно, что он делал весь вечер: играл честно или на полной скорости врезался в противника, он всегда получал несправедливую карточку. Я замечала, что под влиянием гнева и разочарования его игра становилась все более неаккуратной. Но разве можно его винить?
Сейчас он сидит, уткнув локти в колени, и смотрит на игроков, проносящихся мимо на коньках и бормочущих какие-то фразы, от которых он как будто бы скалится.
– Давно я не видела такой паршивой игры, – стонет Ава, прикрывая лицо рукой. Она слегка разжимает пальцы, заглядывает сквозь них, а затем снова смыкает.
– Тайлер сейчас психанет, – вздыхаю я в ответ. Мысль о том, что он пустит в ход кулаки, должна бы меня напугать, но вместо этого живот наполняется жаром. Я начинаю представлять, как он крепко сжимает зубы, как поджимаются губы, как от силы и мощи под хоккейной экипировкой напрягаются мышцы.
Фантазия воплощается в жизнь в тот же момент, когда Тайлера выпускают на лед. Он сразу направляется к Райану Делаверу и дергает его сзади за майку, да так сильно, что бедняга отлетает назад. Но хотя он и спотыкается, равновесие все же удерживает. Тайлер поворачивается лицом к Райану и, не раздумывая, выбрасывает оголенную руку прямо ему в рот. Удар приходится в то же место, куда Делавер в прошлом периоде угодил товарищу Тайлера. Делавер заслужил каждую унцию боли – особенно после того, как его не отправили на скамейку после нечестной игры.
Чувствуя необходимость поддержать Тайлера, я поднимаю руки и начинаю кричать что-то вроде: «Вперед, Бейтман!» и «Завали его на лед!».
Продолжаю вопить и поддерживать Тайлера, хотя и не знаю, слышит ли он меня. Да и какая разница? Я всего лишь один голос в хоре фанатов, обожающих его в два раза меньше, чем я. От одной только мысли меня распирает гордость, и я начинаю громче аплодировать, чтобы он продолжал выбивать дерьмо из какого-то парня, будто это часть привычного ритуала. И в этот момент меня вдруг осеняет, что обрабатывать раны придется именно мне.
И тогда я снова кричу, только на этот раз радуясь своей удаче.
Глава 24
Грейси
Я особа ревнивая. Иногда дерзкая. За словом в карман не лезу. Делиться не люблю. Готовить не умею – только если в микроволновке. Ненавижу трепаться по телефону – переписка ничем не хуже, только без неловкого молчания. Ради любимых людей готова на все – вот почему сижу в больничной палате, а не смотрю, как мои двенадцатилетние ученики выступают с номером, который я все лето с ними учила, совершенствовала и тренировала. В настоящий момент я нужна своей маме.
С момента игры прошло две недели. «Ванкувер Варриорз» выиграл с перевесом в шайбу, к большому неудовольствию судьи. С тех пор все шло хорошо, даже прекрасно. У себя дома я не провела ни ночи, чему безумно рада, поскольку по-прежнему избегаю вспыльчивой задницы Джессики – может, у нее гормоны бушуют? Я потихоньку начала складывать вещи в полупустой комод Тайлера, и пока что он даже ничего не сказал о нескольких парах «бабушкиных» трусиков и косметичке. Наверное, это хороший знак.
Резкий запах дезинфицирующих средств и больных людей, пробивающийся сквозь вентиляцию, подтолкнул меня к покупке четырех букетов ромашек в мамину палату. Я надеялась, что это поможет почувствовать хоть какое-то подобие комфорта. Если бы меня засунули в одну из отвратных комнат, где нет ни декора, ни уединения, а размер телевизора не превышает обеденного подноса, я бы точно захотела цветы.
Увидев благодарную улыбку мамы, когда я попросила одну из медсестер помочь мне донести букеты, поняла, что не ошиблась с выбором: мой жест она явно оценила.
– Сегодня схожу куплю яркое покрывало или какой-нибудь плед. Количество бежевого в этой комнате просто зашкаливает, – ворчу я, нанося на ноготь большого пальца еще один слой лака Ruby Rose. Негромкий гул телевизора, висящего на стене напротив кровати, немного разбавляет ту жуткую тишину, которая чаще всего царит в этой палате.
Как это обычно и происходит, мы ждем врача, а повторный просмотр «Отчаянных домохозяек» – это единственное, что помогает маме отвлечься. По крайней мере я на это надеюсь: в последнее время она не слишком-то разговорчива.
– Я буду здесь всего несколько дней, детка, – отвечает она. Голос у нее резкий и звучит неуверенно, но, как мне кажется, это получается непроизвольно. Она уже три дня так говорит.
– Скоро Оукли должен подойти. Тайлер сказал, что они утром вернулись в город. – Я закручиваю колпачок лака и убираю его обратно в сумку с вещами. Сейчас около трех часов дня, так что Оукли должен приехать с минуты на минуту.
При упоминании о брате она улыбается, до тех пор, пока к горлу не подкатывает влажный кашель. Мама неловко хватается за грудь. С навернувшимися на глаза слезами я бросаюсь к ней, хватаю за плечо, перевожу в сидячее положение и растираю спину, как велели медсестры. Зажмурив глаза, хватаю прижатую к груди руку и притягиваю к себе.
Когда через пару минут кашель стихает, отпускаю руку, беру с тумбочки воду и подношу стакан к губам с просьбой попить. Она не спорит – просто делает глоток. Только тогда я расслабляюсь и делаю вдох.
– Прости, – хрипит она, избегая моего взгляда, и пристально смотрит на одно из колючих больничных одеял, обернутых вокруг исхудавших ног. – Милая, иди домой. Прими душ, поспи в своей постели. Зачем тебе здесь сидеть?