– Все здесь хотят, чтобы я про них узнал. – Прошел всего миг – и Робби совершенно забыл о моем вопросе. Он показал мне муравейник и нору под стеной маленькой беседки. – Еще не разобрался, чье это. – Он присел на корточки и смотрел в дыру достаточно долго, чтобы я забеспокоился. – Кто бы там ни жил, это фантастика.
Робби шел по туннелю из кленов и обреченных ясеней[14], как будто погружался в подводном аппарате на дно Марианской впадины. Я плелся следом, и время от времени он на меня поглядывал. Но я не встречался с ним взглядом. Все не мог выкинуть из головы вопрос, который мучил меня уже несколько недель. И вот он вырвался, стоило мне задуматься о новом способе его подавить.
– Робби, на сеансах в лаборатории… тебе кажется, что мама рядом?
Он остановился и схватился за сетчатый забор.
– Мама повсюду.
– Да. Но…
– Помнишь, что сказал нам доктор Карриер? Всякий раз, когда я тренируюсь на основе ее шаблона, мои чувства…
Соответствуют ее чувствам. Клин лимонного цвета, главный приз на колесе фортуны Плутчика. У Робина был «экстаз», в то время как я застрял на «опасении», «зависти» или еще чего похуже.
Он продолжил путь, и я последовал за ним. Взмахом руки Робин указал на пригородную улицу впереди нас.
– Понимаешь, папа… Это как та планета, на которой мы побывали. Планета, где у всех отдельных существ общая память.
Он указал на перекресток, где малолетние вандалы пытались повалить знак.
– Давай посмотрим, что они там делают.
Это был не Робби. Настоящий Робби вернулся бы в дом, погрузился в свою ферму для одного игрока, смотрел видео с двумя своими любимыми женщинами и прятался от остального человечества. Но этот мальчик взял меня за руку и потянул.
– Мы просто поздороваемся, хорошо?
Али вот так уговаривала меня тысячу и один раз. Я усомнился, что погружаться в такое облако тестостерона – мудрый шаг. А потом меня осенило: большая часть нашего эксперимента состояла в том, чтобы избавить сына от худших черт характера, которые он унаследовал от меня. В беззаконном маленьком захолустье, которым была наша третья планета от Солнца и которое так сильно меня пугало, мой сын каким-то образом завладел лавровым венцом.
Когда мы подошли ближе, трое подростков на время прекратили вандализм и оскалились. Два носили рекламу беговых кроссовок. Третий был в камуфляжных штанах и майке с надписью «Флаг не линяет, а перезагружается»[15]. Они перестали пинать знак, но каким-то образом сумели продемонстрировать, что закончат начатое, стоит нам уйти. За неделю до этого я видел результаты предвыборного опроса. Двадцать один процент американцев считали, что общество должно быть сожжено дотла. Наверное, со знака «Стоп» было проще всего начать.
Не успел я изобразить уверенность в себе и сказать им, чтобы шли домой, как Робби крикнул:
– Эй, ребята! Что вы тут делаете?
Тот, что в майке с полинявшим флагом, фыркнул.
– Хороним золотую рыбку.
Робин широко распахнул глаза.
– Серьезно?
Все трое мальчиков захихикали. Я наблюдал, как сын слегка отшатнулся, прежде чем хихикнуть в ответ.
– Однажды нам пришлось похоронить нашу собаку. А знаете про филина?
Подростки просто уставились на чужака, пытаясь понять, не был ли он умственно отсталым. Наконец самый маленький из троих – в бейсболке с надписью «Я на самом деле не такой уж уродливый» – переспросил:
– Про кого?
– Про виргинского филина. На сосне возле католической церкви. Он огромный! – Робби развел руками, отмеряя половину собственного роста. – Идем, я покажу!
Два парня помоложе сверились со старшим, который замер на перекрестке бульвара Отвращения и Интерес-авеню. Робин повернулся и жестом пригласил их следовать за собой. Как ни странно, они подчинились.
Робин повел нас вокруг квартала к коврику из коричневых иголок, скопившихся под ветвями большой веймутовой сосны. Он вверх указал, и мы четверо подняли головы.
– Тс-с. Вот он.
– Где? – рявкнул один из моих спутников-бандитов.
Робин раздраженно шикнул, прошептал сквозь стиснутые зубы:
– Рррр! Прямо. Наверху. Вон там!
Я искал полминуты, прежде чем понял, что смотрю великолепной птице в глаза. Филин был, наверное, двух футов ростом, но благодаря безумному камуфляжу его оперение сливалось с потрескавшейся сосновой корой. Только побелка на стволе внизу и золотые кольца безжалостного взгляда выдавали хищника. Вся округа собралась бы под деревом, если бы знала.
Парень в футболке с флагом выхватил телефон, чтобы сделать снимок. «Не такой уж уродливый» мальчишка тоже достал телефон и начал писать сообщение. Третий громко выругался, и огромное создание наклонилось, дважды подпрыгнуло и взлетело. Его колоссальные крылья с заостренными кончиками распахнулись на величину моего роста. Он тяжело ими взмахнул и исчез над крышей дома через улицу.
Казалось, Робин был готов наброситься на подростков за то, что они отпугнули филина. Но потом лишь вздохнул из-за того, что пришлось выдать им столь ценный секрет. Он поймал мой взгляд и кивнул, указывая подбородком на улицу, наш путь к отступлению. Мой сын не произнес ни слова, пока мы не оказались вне пределов слышимости.
– У виргинского филина охранный статус «не вызывает опасений». Ну что за глупость, а? Как будто не стоит беспокоиться, пока они все не вымрут.
Даже его гнев приносил плоды. Я обнял сына за плечи.
– Как же тебе удалось его найти?
– Легко. Я посмотрел – и увидел.
Дни становились короче, и лето шло своим чередом. Как-то вечером в середине августа Робин попросил перед сном планету. Я дал ему Хромат. У этого мира было девять лун и два солнца, одно маленькое и красное, другое – большое и голубое. Это означало три вида дня разной продолжительности, четыре вида заката и восхода, множество различных затмений и бесчисленные оттенки сумерек и ночной тьмы. Пыль в атмосфере превращала два вида солнечного света в кружащиеся акварельные разводы. В языках того мира нашлось целых двести слов для обозначения печали и триста – для радости, в зависимости от широты и полушария.
В конце рассказа Робби глубоко задумался. Откинулся на подушку, заложив руки за голову, и уставился на изображение Хромата на потолке своей спальни.
– Папа, сдается мне, со школой покончено.
От таких слов я чуть не упал.
– Робби. Не начинай опять.
– А как насчет домашнего обучения? – Казалось, он пытается убедить кого-то на крыше.
– Я работаю с утра до вечера.
– Но ты же преподаватель?
Он был спокоен, как лодка на пруду в безветренный день. А вот мое суденышко зачерпнуло бортом воду. Я едва не закричал: «Назови мне хоть одну вескую причину, почему ты не можешь сидеть в классе, как любой другой ребенок твоего возраста». Но я уже знал несколько причин.
– Эдди Треш учится на дому, а его родители работают. Это элементарно, папа. Мы просто заполним бланк и сообщим властям Висконсина о своем решении. Можем получить пакеты учебных материалов и прочее онлайн, если захотим. Тебе вообще не придется тратить на меня время.
– Робби, проблема не в этом.
Он повернулся, чтобы посмотреть на меня, и подождал возражений. Когда ничего не последовало, приподнялся на локте и взял потрепанную книгу в мягкой обложке со своего маленького письменного стола рядом с кроватью. Протянул мне ее: старый определитель птиц восточной части США, принадлежавший Али.
– Где ты это взял?
Я вздрогнул от собственного тона. Казалось, я хотел привлечь сына к уголовной ответственности. Он взял ее с книжной полки в моей спальне – где же еще?
– Я могу учиться сам, папа. Назови мне птицу, и я скажу, как она выглядит.
Я пролистал книгу: теперь рядом с видами, которые он знал, стояли крошечные галочки. Один из родителей Робби уже обучал его на дому.
– Я хочу быть орнитологом. В четвертом классе этому не учат.
Справочник казался тяжелым, словно мы находились на Юпитере.
– Школа готовит тебя к гораздо большему, чем просто к работе. – Сын посмотрел на меня, обеспокоенный тем, как неубедительно и устало звучал мой голос. Я сложил пальцы в знак хэштега, которому он меня научил. – Жизненные навыки, Робби. Например, научиться ладить с другими детьми.
– Если бы в школе действительно этому учили, я бы хотел туда ходить. – Он придвинулся и утешительно погладил меня по плечу. – Вот что я думаю, пап. Мне почти десять. Ты хочешь, чтобы я научился всему необходимому для взрослой жизни. Значит, школа должна обеспечить мое выживание в этом мире через десять лет. И… как, по-твоему, он будет выглядеть?
Петля затянулась, я не мог ускользнуть. Наверное, он вызубрил этот довод, пока смотрел ролики с Ингой Алдер.
– Ну правда. Мне надо это знать.
На Земле было два типа людей: те, кто знал толк в математике и разбирался в науках, и те, кто с радостью верил в свою, особую истину. При этом день за днем, в каких бы школах мы ни учились, в глубине души каждый из нас был убежден, что «завтра» будет клоном «сегодня».
– Скажи мне, что ты думаешь, папа. Потому что этому я и должен учиться.
Мне не нужно было ничего говорить вслух. С его недавно приобретенными способностями Робби оставалось лишь посмотреть мне в глаза, переместить и увеличить свою внутреннюю точку, прочитать мои мысли.
– Помнишь, как Папайе становилось все хуже и хуже, и он не пошел к врачу, а потом умер?
– Помню.
– Весь мир ведет себя так же.
Мне не очень-то хотелось вспоминать своего отца. Я также не хотел обсуждать масштаб катастрофы со своим девятилетним ребенком. В доме царила тишина, ночь была спокойная. Я полистал книгу Али с десятками новых галочек.