– Круто, – сказал Робин. – Я на разведку.
Я велел ему не уходить слишком далеко от поверхности, особенно от вентиляционных шахт. Но он был молод, а молодежь больше всего страдала от самого большого испытания, которое мог предложить Нитар. Планета, где слово «навсегда» было равнозначным слову «никогда», сурово относилась к юнцам.
Сын вернулся очень быстро, подавленный.
– Наверху нет ничего, кроме неба, – пожаловался он. – И небо твердое, как камень.
Он хотел знать, что находится над небом. Я не насмехался над ним, но помочь не мог. Он расспрашивал сородичей, и над ним безжалостно издевались как его поколение, так и мое. Вот тогда-то он и поклялся, что будет сверлить.
Я не пытался отговорить его от такого решения. Я думал, он наиграется с идеей за несколько миллионов макро-ударов, и на этом все закончится.
Он воспользовался остроконечным концом длинной, прямой и нагретой раковины наутилоида. Работа была невыносимо скучной. Потребовалось много миллионов ударов сердца, чтобы его дыра достигла глубины одного вытянутого щупальца. Однако обломки падали с высоты, а такого на Нитаре еще не видели. Дыра сделалась предметом шуток, объектом подозрений и средоточием новых религиозных культов. Поколения сменяли друг друга, наблюдая за его бесконечно малым прогрессом. Сын продолжал сверлить – перед отходом ко сну в его распоряжении была прорва времени.
Спустя десятки тысяч жизней он достиг пустоты за небосводом – и, учинив революцию настолько ураганную, что на Нитаре ничто ее не пережило, мой сын открыл «лед», «кору», «воду», «атмосферу», «звездный свет», «западню», «вечность» и все, что лежало за «пределом».
Робин был сам не свой из-за нашей поездки в Вашингтон. Я направлялся туда, чтобы помочь спасти поиск жизни во Вселенной. Мой самый преданный ученик должен был меня сопровождать.
– Я кое-что приготовлю, хорошо?
Он не сказал мне, что именно. Так или иначе, будучи законным наставником Робина, я всегда искал что-нибудь получше унылых материалов по обществознанию, которые нашел в Интернете («Как экономить деньги?»; «Что такое прибыль?»; «Мне нужна работа!»). Экскурсия в столицу нашего государства, связанная с темой гражданских прав и обязанностей, да еще и с подготовкой самодельных материалов, казалась именно тем, что нужно.
Он заставил меня ждать в машине, а сам отправился в магазин художественных принадлежностей со всеми своими сбережениями. Вышел через несколько минут, прижимая к груди пакет. Когда мы вернулись домой, Робби с ловкостью белки спрятал сокровища в своей комнате и принялся за работу. На его двери появилась табличка. Его пузатые буквы становились с каждым сеансом все более небрежными и похожими на почерк Али.
РАБОЧАЯ ЗОНА
ПОСТОРОННИМ ВХОД ВОСПРЕЩЕН
Я понятия не имел, что он задумал, кроме того, что для этого требовался рулон белой оберточной бумаги шириной восемнадцать дюймов, слишком громоздкий, чтобы его можно было спрятать. Мои вопросы привели только к строгим предупреждениям не совать нос не в свое дело. Итак, мы вдвоем подготовились к совместной экскурсии. Пока сын работал над своим секретным проектом, я репетировал речь, с которой собирался выступить перед Независимой контрольной комиссией Конгресса.
Задача перед Комиссией стояла простая: определить, будет ли человечество отвечать на самый древний и сложный вопрос в мире или отвернется от него. Вот уже несколько дней десятки моих коллег предоставляли свои заключения в связи с предполагаемым проектом НАСА «Искатель планет земного типа». У нас была понятная цель – спасти телескоп от гильотины Подкомитета по ассигнованиям и сделать так, чтобы земляне через несколько лет сумели заглянуть в близлежащий космос и увидеть там жизнь.
Власть имущие не проявляли желания поохотиться за другими Землями. Главы контрольной комиссии пригрозили отправить нашего «Искателя» на растущее кладбище аннулированных проектов НАСА. Однако ученые на трех континентах отказывались от притворной беспристрастности и выдвигали всевозможные аргументы в пользу исследований. Вот так сын мошенника, парень по прозвищу Бешеный Пес, который начал свою жизнь с чистки отстойников, оказался в самолете, летящем в округ Колумбия, намереваясь выступить в защиту самой мощной пары очков за всю историю человечества. И мой сын отправился со мной, потому что у него была своя война.
Робби поспешил по проходу впереди меня, сияя и приветствуя пассажиров. Он отчитал меня, когда я положил его сумку в отсек для ручной клади над головой.
– Осторожнее, папа! Не раздави!
Он хотел место у окна. Он наблюдал за грузчиками и наземными работниками аэропорта, как будто они строили пирамиды. Схватил меня за руку во время взлета, но успокоился, как только мы поднялись в воздух. Во время полета очаровал обслуживающий персонал и рассказал бизнесмену справа от меня о «нескольких славных некоммерческих организациях», которые тот, возможно, захочет поддержать.
Нам пришлось сделать пересадку в Чикаго. Робин рисовал людей в зоне вылета и дарил им портреты. Трое детей в другом конце вестибюля перешептывались друг с другом и тыкали пальцем, как будто впервые в жизни встретили мем во плоти.
Во второй раз он лучше справился со взлетом. Когда мы прорвались сквозь облака, заходя на посадку, он прокричал сквозь шум двигателей:
– Обалдеть! Памятник Вашингтону! Прямо как в книге!
Сидящие рядом с нами засмеялись. Я указал за спину.
– А вон там – Белый дом.
Он ответил чуть тише:
– Вау. Такой красивый!
– Три ветви власти? – уточнил я.
Он вытянул палец, отвечая на мой выпад.
– Исполнительная, законодательная и… та, где судьи.
Мы увидели Капитолий из такси по дороге в отель. Робби испытал благоговейный трепет.
– Что ты им скажешь?
Я показал ему подготовленную речь.
– Они будут задавать вопросы.
– Какие?
– О, они могут спросить что угодно. Почему стоимость «Искателя» продолжает расти. Что мы надеемся обнаружить. Почему мы не можем отыскать жизнь каким-нибудь более дешевым способом. Что изменится, если телескоп не построят.
Робин выглянул в окно такси, восхищаясь памятниками архитектуры. Машина замедлила ход, когда мы въехали в Джорджтаун и приблизились к отелю. Робби помрачнел, как тучка, пытаясь разрешить мой политический кризис. Я поправил ему волосы, как обычно делала Али, когда мы втроем выходили на публику. И тут вдруг почувствовал, что мы странствуем на маленьком суденышке, и то пробирается через столицу правящей глобальной сверхдержавы, расположенной на побережье третьего по величине континента маленького скалистого мира, который находится недалеко от внутреннего края обитаемой зоны карликовой звезды G-класса, а от нее лишь четверть пути до края плотной, большой, спиральной галактики с перемычкой, дрейфующей через рассеянное локальное скопление звезд в мертвом центре Вселенной.
Мы въехали на кольцевую подъездную дорожку отеля, и таксист сказал:
– Прибыли. Гостиница «Комфорт Инн».
Я вставил карточку в считывающее устройство, и денежные единицы потекли с серверной фермы, приютившейся где-то в тающей тундре северной Швеции, в виртуальные руки таксиста. Робби вышел, достал свою сумку из багажника, посмотрел на очень скромный сетевой отель и уважительно присвистнул.
– С ума сойти. Заживем как короли. – Он не позволил швейцару забрать багаж. – У меня там важные штуки!
Он снова присвистнул в очень простой комнате на девятом этаже с видом на реку Потомак. Его урок обществознания раскинулся внизу радиальными бульварами. Робин приложил руку к оконному стеклу и оглядел открывающиеся перспективы.
– Приступим!
На втором этаже Музея естественной истории мы так и не продвинулись дальше Зала костей. Парад скелетов мертвой хваткой вцепился Робину прямиком в ствол мозга. Мой сын стоял со своим альбомом перед витриной с окунеобразными, воспроизводя в деталях изгиб и острие каждого ребра. Я не мог перестать пялиться на него с другого конца зала. Одетый в свободную ветровку и мешковатые джинсы, он выглядел старейшиной одной из тех крошечных древних кочевых рас, которые миллиарды лет вели историческую хронику, создавали летопись планеты, некогда процветающей, но ныне исчезнувшей без следа.
Мы нашли ресторан, где обслуживали травоядных, и вернулись в отель пешком. В номере Робби опять глубоко задумался. Он сидел на краю кровати, сложив ладони перед лицом.
– Пап, я хотел подождать до утра, прежде чем покажу тебе, – но, наверное, стоит сделать это сейчас…
Он подошел к своему багажу и вытащил рулон оберточной бумаги, чуть помятый после путешествия. Робби положил его на пол в ногах кроватей, придавил подушкой один загнутый конец и развернул. В растянутом виде баннер оказался длиннее, чем наш совокупный рост. И он был изрисован красками, фломастерами и чернилами всех цветов. По всей длине бежали слова:
ДАВАЙТЕ ИСЦЕЛИМ НАНЕСЕННЫЕ НАМИ РАНЫ
Робби заполнил свиток яркими, дерзкими рисунками. Кажется, это была еще одна вещь, которой он научился непосредственно у Али, ведь та трудилась над таким большим холстом, что я даже не мог его увидеть целиком. Каждую букву окружали существа, как будто нарисованные более зрелой рукой. Белели заросли кораллов acropora cervicornis. Птицы и млекопитающие бежали из горящего леса. Десятидюймовые медоносные пчелы лежали вдоль нижней части баннера, задрав лапки, с крестиками в глазах.
– Предполагается, что это гибель опылителей. Думаешь, люди поймут?
Я ничего не думал. Я не мог произнести ни звука. На самом деле он и не ждал ответа.
– И все-таки нельзя вгонять людей в депрессию. От этого они просто пугаются. Надо показывать им и что-то хорошее.
Он поднял один конец баннера и велел мне схватиться за другой. Мы перевернули свиток. Если лицевая сторона была адом, то оборотная представляла собой идиллию. На этот раз слова заполняли середину пространства, в два ряда: