Я сказал, что далекая планета, населенная бактериями, могла бы стать самым интересным открытием за всю историю человечества.
– Вы сумеете определить, есть ли на планете разумная жизнь?
За двадцать секунд я попытался объяснить, как это можно сделать.
– И каковы шансы?
Я хотел подстраховаться, но это бы не помогло.
– Вероятность оценивается невысоко.
Ответом было безграничное разочарование. Другой конгрессмен спросил:
– Если «Следующее поколение» однажды запустят, вы сможете выполнить свою работу с его помощью?
Я объяснил, почему даже этого великолепного прибора будет недостаточно, чтобы непосредственно изучать атмосферу. Престарелый конгрессмен из Монтаны сгреб два телескопа в одну кучу.
– А если все эти дорогие игрушки скажут нам, что самые интересные существа во всей Вселенной могли бы лучше использовать свои миллиарды долларов прямо здесь, на самой интересной планете?
Тогда я понял, почему эти люди хотели уничтожить проект. Перерасход средств был всего лишь предлогом. Правящая партия выступила бы против «Искателя», даже окажись он бесплатным. Поиск экзопланет был заговором глобалистов, и он заслужил, чтобы с ним обошлись как с Вавилонской башней. Если бы мы, представители научной элиты, обнаружили жизнь повсюду во Вселенной, это бы почти не повлияло на особые отношения человечества с Богом.
Я сошел с кафедры, чувствуя себя дерьмово. Пробираясь обратно на свое место – мир вокруг меня сжимался, как зрачок, а в ушах звенело, – я услышал, как мой сын воскликнул:
– Папа! Это было здорово!
Я закрыл лицо руками.
Потом мы задержались в коридоре перед залом. Я с похоронным настроением обозревал поле боя вместе с соратниками. Некоторые все еще были настроены оптимистично. Другие утратили надежду. Какой-то альфа из Беркли без околичностей предположил, что я мог бы добиться большего, если бы упирал на статистику, а не на детские художества. И все же одна из величайших охотников за планетами суетилась вокруг Робби, пока тот не покраснел.
– Ты такой красивый! – сказала ему эта женщина, а потом прибавила, обращаясь ко мне: – Вам повезло. Я все никак не пойму, почему мои мальчики любят «Звездные войны» больше, чем звезды.
Мы шли по авеню Независимости. Робби взял меня за руку.
– По-моему, пап, ты отлично справился. А сам как думаешь?
Мои мысли не годились для юных ушей.
– Люди, Робби.
– Люди, – согласился он и улыбнулся в ответ на что-то невысказанное, потом поднял взгляд на бронзовую статую Вооруженной Свободы на вершине купола Капитолия. – Думаешь, у каких-нибудь пришельцев есть система лучше, чем демократия?
– Сдается мне, у разных пришельцев могут быть разные понятия о том, что значит «лучше».
Он кивнул, пересылая этот факт в наше будущее.
– На разных планетах все выглядит по-разному. Вот почему нам нужно их найти.
– Жаль, что я там про это не сказал.
Он раскинул руки, как будто собираясь обнять Капитолий.
– Только взгляни вокруг. Это же наш материнский корабль!
Мы шли через зеленые заросли по одной из извилистых тропинок. Робин подтолкнул меня к ступенькам. Мое сердце упало, когда я понял, что он задумал. Баннер из оберточной бумаги торчал из его рюкзака, как антенна космического скафандра.
– Здесь хорошее место, верно?
Разница между страхом и возбуждением должна быть шириной всего в несколько нейронов. Как раз в этот момент один из инженеров НАСА, участвовавших в утренней сессии, появился на тропинке. Я помахал мужчине и сказал:
– За дело, Робби!
Я думал, мы справимся за пару минут, и по крайней мере один из нас вернется с победой.
Пока Робби вытаскивал баннер, мы с инженером обменялись осторожными выводами о прошедшем заседании.
– Это был всего лишь театр, – сказал он. – Конечно, нам выделят финансирование. Они же не троглодиты какие-нибудь.
Я спросил, не будет ли он возражать сделать пару снимков меня с сыном. Мы с Робином развернули его шедевр. Легкий ветерок захотел вырвать баннер из наших рук.
– Папа! Осторожнее!
Мы потянули, и баннер растянулся во всю длину. Он вздымался, как парус космического зонда, наполненный солнечным ветром. В ярком послеполуденном свете я разглядел в нарисованных созданиях детали, которые не увидел в гостиничном номере.
Инженер расплылся в восторженной улыбке. У него были кривые зубы.
– Ого! Ты сам это сделал? Просто здорово. Если бы я умел так рисовать, я бы никогда не увлекся радиолюбительством.
Я дал ему свой мобильный телефон, и он сделал несколько снимков с разных ракурсов и расстояний, при разном свете. Мальчик, его отец, умирающие птицы и звери, апокалипсис насекомых в нижней части баннера, фоновая мозаика из песчаника, известняка и мрамора, посвященная свободе и возведенная рабами: инженер хотел, чтобы все получилось безупречно. Еще пара астрономов с дневной встречи увидела нас издалека. Они подошли, чтобы полюбоваться баннером и проинструктировать инженера о том, как надо фотографировать. Инженер перевернул мой телефон, чтобы показать Робби линзы.
– Цифровые камеры придумали у нас, в НАСА. Я помогал создавать камеру стоимостью в миллиард долларов, которую мы потеряли на орбите Марса.
Один из астрономов схватился за голову.
– А мы те, кто изначально заставил вас, болванов из НАСА, установить камеру на тот спутник!
Обычные прохожие и туристы останавливались, привлеченные свитком Робби и тремя стариками, которые радостно кричали друг на друга. Ровесница моей матери принялась кудахтать над Робби.
– Ты сделал это? Справился без посторонней помощи?
– Никто ничего не делает без посторонней помощи. – Что-то такое говорила Али, когда Робин был маленьким. Я не знаю, как он это запомнил.
Мы перевернули баннер. Зрители приветствовали другую сторону. Они приблизились, чтобы разглядеть буйство деталей. Аэрокосмический инженер суетился вокруг, прогоняя людей, чтобы сделать новую серию снимков. В нескольких ярдах от тротуара раздался возглас.
– Я так и знала!
Это была девушка, почти подросток; вероятно, где-то посреди круговерти социальных сетей, этого миллиарда личных вселенных, она видела посты про странного мальчишку, который что-то щебетал на птичьем языке. Теперь она слонялась на периферии стихийного собрания на открытом воздухе, с помощью смартфона отслеживая хлебные крошки до изначального видео на канале «Ова Нова».
– Это Джей! Тот мальчик, которого подключили к мертвой маме!
Робин не слышал. Он был занят – беседовал с двумя женщинами средних лет о том, как мы могли бы вновь заселить планету Земля. Он шутил и рассказывал истории. Девушка, которая узнала его, наверное, начала переписку, потому что через несколько минут из восточной части Национальной аллеи пришли другие подростки. Кто-то вытащил гавайскую гитару из рюкзака. Они спели Big Yellow Taxi. Они спели What a Wonderful World[19]. Люди щелкали телефонами и что-то постили в соцсетях. Подростки разложили закуски и устроили импровизированный пикник. Робин был на седьмом небе от счастья. Мы с ним стояли, держа баннер, время от времени передавая его четырем молодым парням, которые выстроились в очередь. Его мама могла бы организовать что-то в этом духе. Возможно, это был самый счастливый момент в жизни Робби.
Я был так увлечен празднеством, что не заметил, как два офицера полиции Капитолия США остановились на Первой Северо-западной улице и вышли из патрульной машины. Подростки начали подшучивать над ними.
– Мы просто наслаждаемся жизнью. Идите и арестуйте настоящих преступников!
Мы с Робином опустили баннер на тротуар, чтобы я мог поговорить с офицерами. Двое подростков подняли его и начали раскручивать, как будто занимались кайтсерфингом. Это не снизило накал ситуации. Робин кинулся к полицейским, пытаясь установить мир между своими сторонниками и офицерами. Его грудь доходила полицейским до оружейных поясов.
На значке старшего офицера было написано: «Сержант Джуфферс». Его номер был простым числом-палиндромом.
– У вас нет на это разрешения, – сказал он.
Я пожал плечами. Наверное, мне не следовало так поступать.
– Мы не митингуем. Мы просто хотели сфотографироваться перед Капитолием с баннером, который сделал мой сын.
Сержант Джуфферс посмотрел на Робина и прищурился, оценивая проблемы с охраной правопорядка. Несомненно, у него был такой же трудный день, как у меня. В Вашингтоне дела обстояли не очень хорошо; я должен был это помнить. Не только власть имущие умели бряцать оружием.
– Закон запрещает собираться толпой, которая препятствует проходу в любое общественное здание или делает его неудобным.
Я бросил взгляд на вход в Капитолий. Мне было бы трудно забросить бейсбольный мяч так далеко. Я должен был замять ситуацию. Но он вел себя глупо из-за того, что вселяло в моего сына такую надежду.
– Мы ничего подобного не делали.
– Также запрещено толпиться, препятствовать или мешать пользоваться какой-либо улицей или тротуаром. А еще продолжать или возобновлять скопления, препятствия или помехи после того, как сотрудник правоохранительных органов дал указание прекратить.
Я отдал ему свои водительские права штата Висконсин. Он и его напарник, на значке которого было написано «Патрульный 1-го ранга Феджин», отступили к своей машине. В последний раз меня поймали на нарушении закона в старших классах, когда я воровал вино из круглосуточного магазина. С тех пор даже штрафа за превышение скорости не было. Вот до чего я докатился – поощрял маленького мальчика не соглашаться с уничтожением жизни на Земле. Социально неприемлемое поведение.
Через пять минут у них двоих была вся информация обо мне и Робине, которая могла хоть как-то пригодиться. Все факты, мгновенно доступные любому желающему. На самом деле им не требовалось ни капли дополнительных сведений, чтобы понять, на чьей стороне в гражданской войне были мы с Робином. Баннер был весьма красноречив.