– Мама когда-нибудь ходила по этой тропе?
Ибо крепка, как смерть, любовь.
– На что ты смотрел?
Он устремил взгляд на какое-то место в отдаленной части ущелья, заросшего рододендронами.
– Ходила или нет?
– Я так не думаю. А что?
– Тогда не могли бы мы просто пойти к реке? Той, которая ей нравилась?
– Еще рано, дружище. Я думал, спустимся после обеда. Разобьем лагерь вечером.
– Не могли бы мы просто пойти туда прямо сейчас? Пожалуйста…
Мы направились обратно через хребет, вдоль выступающих камней и скоплений цветов, похожих на букеты. Робби торопился. Я попытался его успокоить.
– Посмотри на смолевки. Они едва приоткрылись, когда мы шли в ту сторону. Всего час прошел, и такие перемены – невероятно, да?
Он посмотрел и даже удивился. Но мыслями был в другом месте.
Мы вышли к подножию горы и опять сели в машину. Я поехал к началу другой тропы – той, по которой мы ходили полтора года назад. Той самой, по которой мы с женой путешествовали во время нашего медового месяца десять лет назад. По пути я соблазнял ее рассказами о тысячах экзопланет, которые впервые за всю историю человечества возникали повсюду.
– Сколько времени пройдет, прежде чем ты найдешь маленьких зеленых человечков?
– Очень мало, – сказал я ей. – Вероятно, это будут не человечки. И, наверное, даже не зеленые. Но мы оба доживем до того, чтобы увидеть их.
Увы, с нами такого не случится.
Робин что-то почувствовал, когда мы достали из машины каркасные рюкзаки. Он подождал, пока мы не окажемся на первом повороте, в четверти мили от начала тропы. Потом остановился под кустом цветущей ирги и искоса посмотрел на меня.
– Тебя что-то беспокоит.
Какая-то первобытная часть моего мозга воображала, что если я никогда не произнесу этот факт вслух, то все еще может обернуться иначе.
– Ерунда. Я просто задумался.
– Из-за меня?
– Робби. Ну что за чушь!
– Из-за того, что я раскричался, у нас возникли проблемы со службой опеки. Они хотят забрать меня у тебя?
Трудно обнимать кого-то вдвое ниже тебя ростом, когда вы оба носите каркасные рюкзаки. Моя попытка только подтвердила его подозрения. Он оттолкнулся и двинулся прочь по тропе. Затем остановился, повернулся и предупредил меня, вскинув палец.
– Не пытайся защитить меня от правды.
– Я не пытаюсь. – Моя рука поднялась и начертила в воздухе закорючку три на два дюйма. Это означало «Прости меня, я совершаю много ошибок». Его голова опустилась на миллиметр. Это означало «Я тоже».
– Робби, прости. Плохие новости из Вашингтона.
– Они убили «Искателя»?
– Хуже. Они убили «Следующее поколение».
Он зажал уши ладонями и тихо вскрикнул, как сбитая в полете птица.
– Это безумие. Столько лет. Столько трудов и денег. Разве они не слышали твое выступление?
Я проглотил горький смешок.
– А как насчет «Искателя»?
– Даже не мечтай.
– Может, позже?
– Я столько не проживу.
Робби не мог перестать качать головой.
– Постой. Это неправильно.
Он нахмурился, прикидывая в уме. Годы, которые потребовались, чтобы задумать, спроектировать и построить «Следующее поколение». Годы, ушедшие на планирование «Искателя» и потраченные впустую. Годы, которые должны были пройти, прежде чем кто-нибудь осмелится снова предложить проект космического телескопа. И годы, оставшиеся мне. Математика не была самым сильным предметом Робина. Но знаний ему хватало.
– Что они собираются с ним делать?
Этот вопрос наверняка погубил сон астрономов и десятилетних детей всего мира. Устройство стоимостью двенадцать миллиардов долларов, предназначенное для того, чтобы удалиться от Земли в пятьдесят тысяч раз дальше, чем «Хаббл», выстроить свои восемнадцать шестиугольных зеркал в массив с погрешностью менее одной десятитысячной миллиметра и заглянуть на край Вселенной, предположительно, будет разобрано и утилизировано.
Самое дорогое кораблекрушение в истории человечества.
– Папа. Все деградирует.
Он был прав. И я понятия не имел почему.
Тропа сузилась до колеи и нырнула в длинный туннель из рододендронов. Я наблюдал за Робином, а он сражался с тяжестью рюкзака и осознанием. Мы поднялись на вершину холма и начали спуск длиной в милю, к воде. Робби резко остановился, и я чуть не сбил его с ног.
– Все эти цивилизации там, в космосе. Они будут удивляться, почему так и не получили от нас вестей.
Мы добрались до места у излучины. Робин сбросил громоздкий рюкзак и снова превратился в мальчика.
– Можем сначала посидеть у воды, прежде чем ставить палатку?
День был свежим и ясным, оставалось несколько часов до темноты, и не было никаких признаков дождя.
– Можем сидеть у реки столько, сколько потребуется.
– Потребуется для чего?
– Чтобы разобраться с человеками.
Он потащил меня на дюжину ярдов дальше, к берегу. Ручей пах свежестью и зеленью. Каждый из нас отыскал на берегу камень, на котором можно было посидеть. Робби опустил руку в стремительный поток и поморщился от холода.
– Можно опустить в воду ноги?
«Следующее поколение» мертв. «Искатель» тоже. Мои модели никогда не будут проверены. Мои научные теории убиты наповал. Воздух вокруг нас трепетал от неукротимости и свободы белопенных каскадов.
– Давай попробуем.
Я снял ботинки и толстые походные носки, погрузил ноющие ноги в водоворот. Ледяная вода размыла грань между облегчением страданий и собственно страданиями. Только вытащив ноги из ледяного потока, я понял, что они онемели. Робби дрожал, болтая ступнями на мелководье, чтобы согреть их.
– На сегодня достаточно, хорошо?
Он вытащил свои окоченевшие конечности из потока. От середины икры и ниже они были кирпично-красными.
– Красноногая олуша!
Он с мучительной гримасой схватился за пальцы ног и попытался их разморозить. Его смех скорее походил на всхлип от боли. А потом Робин принялся что-то искать в воде. Я боялся спросить, что именно. Другой мальчик – другого возраста, в другом мире – однажды сказал мне, что его мать стала саламандрой. Вместе с сыном я посмотрел вниз по течению, надеясь увидеть хоть что-нибудь, способное искупить этот день.
Робин заметил первым.
– Цапля!
Я и не думал, что в нем сохранилось былое спокойствие. Птица замерла посреди течения, погрузившись в воду на фут. Робин тоже замер – надолго, словно его загипнотизировали. Они пристально смотрели друг на друга: глаза моего сына, обращенные вперед; глаза птицы, обращенные вбок. ДекНеф больше не помогал Робину, однако навык подключения к переменчивой обратной связи остался. Когда-нибудь мы снова поймем, как настраивать собственный мозг по шаблону этого места, полного жизни; и тогда неподвижность уподобится полету.
Высокая птица медленно двигалась. Каждые пять минут – полшага. Цапля походила на кусок стоячего плавника. Даже рыба рядом с ней погрузилась в блаженное забытье. Когда цапля наконец нанесла удар, Робин взвизгнул. Клюв преодолел дистанцию в два метра, а птица как будто не наклонилась. Она выпрямилась, сжимая поразительных размеров добычу. Рыба казалась слишком большой, чтобы проскользнуть в глотку. Но мешковатый пищевод открылся, и миг спустя даже выпуклость не выдавала того, что случилось.
Робин завопил от восторга, и от звука цапля взлетела. Наклонилась, оттолкнулась, захлопала огромными крыльями. Она выглядела еще сильнее похожей на птеродактиля, когда поднималась, и хриплые крики, которые она издавала при взлете, были старше самих эмоций. Неуклюжий отрыв от земли превратился в изящный полет. Робин не сводил с нее глаз, пока цапля не исчезла в зарослях. Он продолжал смотреть на то место, где в последний раз мелькнуло грандиозное создание. Потом повернулся ко мне и сказал:
– Мама здесь.
Мы снова надели обувь, повернули вверх по течению и прошли сотню ярдов по каменистому берегу к тому месту, где когда-то плавала вся моя семья, пусть и не одновременно. Когда мы подошли к порогам, я выругался вслух. Робин побледнел.
– Что, папа? Что?
Он не понимал, пока я не объяснил. Весь видимый участок ручья покрывали штабели из плоских камней. Нагромождения возвышались повсюду, на обоих берегах и на валунах посреди русла. Каждое напоминало то ли монумент эпохи неолита, то ли головоломку «Ханойская башня».
Робин вопросительно смотрел на меня, все еще не понимая.
– Что с ними не так, папа?
– Это был худший кошмар твоей матери. Туристы разрушают дома всех обитателей реки. Представь себе, что существа из другого мира снова и снова материализуются в околоземном пространстве, чтобы уничтожить наше жилье.
Его глаза заметались, выискивая голавля, нотрописа, форель, саламандр, водоросли, речных раков, личинок, обитающих в воде, а также находящихся под угрозой исчезновения нотурусов и аллеганских скрытожаберников – всех живых существ, принесенных в жертву этому стремлению пометить территорию.
– Мы должны их разобрать.
Я чувствовал себя таким усталым. Если бы я мог сбросить свою жизнь у воды и оставить ее там… Вместо этого мы принялись за работу. Мы разрушили башни в пределах досягаемости. Я сбивал свои. Робин разбирал по камешку, вглядываясь в прозрачную воду в поисках лучшего места для каждого. Когда мы закончили со штабелями на нашем берегу, сын посмотрел на те, что высились посреди ручья.
– Давай возьмемся за остальные.
Две тысячи пятьсот миль рек, усеянных камнями, протекали через эти горы. Человеческая деятельность затронула каждую. Мы с сыном могли бы разбирать пирамиды каждый день, все лето и осень, но следующей весной они поднялись бы вновь.
– Они слишком далеко. Течение слишком сильное. И ты уже знаешь, как здесь холодно.
В глазах каждого десятилетнего ребенка бывает такое выражение, первый намек на грядущую долгую войну. Робин колебался на пороге того, чтобы бросить мне вызов – дескать, попробуй остановить меня. Затем сел на камень, покрытый тысячелетним лишайником.