324. Если вы кем-то недовольны, старайтесь, насколько можете, чтобы он этого не заметил, потому что иначе он отшатнется от вас, – ведь не раз будут представляться случаи, в которых он может оказаться вам полезен, и в самом деле будет полезен, если вы не испортите дело, обнаружив свою неприязнь к нему. Я испытал с пользой для себя, что если я, будучи в душе против человека, не подавал вида, то он потом во многих случаях служил мне верно и был добрым другом.
325. То, что должно пасть не под ударом, а от истощения сил, живет гораздо дольше, чем думается вначале; происходит это и оттого, что движение идет медленнее, чем можно ожидать, и оттого, что люди, когда проявляют упорство и терпение, способны сделать и вынести гораздо больше, чем можно было предположить. Поэтому мы видим, что иной раз война, которой должен бы прийти конец из-за голода, тягот, недостатка денег и тому подобных обстоятельств, тянется дольше, чем думалось. Подобным же образом чахоточный всегда живет дольше, чем мнилось врачам и окружающим, и торговец, прежде чем обанкротится, разоренный процентами, держится дольше, чем полагали.
326. Кто общается с сильными мира сего, пусть не прельщается их лаской и любезностями, с помощью которых они вертят людьми как угодно, кружа им головы своим благоволением; чем труднее от этого защититься, тем тверже надо стоять на ногах, не обольщаться и не поддаваться легкомысленно.
327. Нет большей доблести, чем забота о чести, ибо, кто бережет свою честь, тот не страшится опасностей и никогда не сделает подлости; знайте это твердо, и можно сказать почти наверно, что все вам удастся: expertus loquor[58].
328. Посмейтесь над теми, кто проповедует свободу: говорю не обо всех, но исключений немного; если бы подобные проповедники надеялись, что им будет лучше в тираническом государстве, они припустились бы туда со всех ног – ведь почти во всех преобладает собственный интерес, и очень мало таких, кто знает цену славе и чести.
329. Мне всегда не верилось, что Бог допустит, чтобы сыновьям герцога Лодовико[59] досталась власть над Миланом, и не столько потому, что он злодейски ее захватил, сколько потому, что это стало причиной порабощения и гибели всей Италии и множества несчастий для всего христианского мира.
330. Утверждаю, что хороший гражданин, любящий родину, должен поддерживать хорошие отношения с тираном, и не только ради себя – ибо иначе есть опасность оказаться у него на подозрении, – но и ради блага родины, поскольку, действуя таким образом, он может при случае советом и участием способствовать добру и препятствовать злу. Безумны те, кто его осудит: хорош был бы город и они сами, если бы вокруг тирана были одни злодеи!
331. Когда сами мы в таком состоянии, что не надеемся покорить Сиену, нам выгодно, чтобы там было мудрое правление. Мудрый правитель всегда охотно с нами сговорится, и никогда ему не будет мила война в Тоскане, ибо он больше руководствуется разумом, чем врожденной ненавистью к нам. Но теперь, имея поддержку пап, нам выгоднее, чтобы в Сиене не было порядка, потому что тогда она сама прыгнет к нам в рот.
332. Кто же не знает, что если папа овладеет Феррарой, то целью следующих пап станет господство над Тосканой? Ибо с Неаполитанским королевством им будет трудно справиться, поскольку оно в сильных руках.
333. В государстве народном таким семьям, как наша, весьма выгодно сохранение старинных знатных родов: мы пользуемся всеобщим расположением, пока народ ненавидит эти роды; но, если они исчезнут, ненависть народа обратится на семьи, подобные нашей.
334. Прекрасен был совет, который мой отец дал Пьеро Содерини: чтобы мы сами вернули Медичи, но как простых граждан; тогда не осталось бы изгнанников, хуже которых ничего нет для государства, а Медичи потеряли бы влияние как в городе, так и вовне. В городе – потому что Медичи, вернувшись и оказавшись наравне с другими, едва ли пожелали бы в нем жить; вовне – потому что государи, которые раньше были уверены, что за Медичи стоит большая партия, увидав, что те вернулись и не у власти, перестали бы с ними считаться. Однако не знаю, можно ли было толком исполнить этот совет, не имея гонфалоньера предприимчивее и смелее, чем Пьеро Содерини.
335. Народ в целом, как и частные люди, по природе своей всегда желает добиться большего, чем имеет; поэтому благоразумно сразу отклонять его домогательства; если же ему уступить, то его уже не остановишь, а только побудишь требовать больше и настойчивее, чем вначале, ибо чем больше дается пить, тем острее жажда.
336. Дела прошлого проливают свет на будущее, ибо мир был всегда один и тот же: все, что есть и будет, уже было в другое время. Бывшее возвращается, только под другими названиями и в другой окраске, но узнает его не всякий, а лишь мудрый, который тщательно наблюдает и обдумывает.
337. Людям приземленного ума, без сомнения, живется в мире лучше, дольше и в известном смысле счастливее, чем иным возвышенным умам, ибо благородное сознание служит обладателю своему скорее на горе и муку; однако умы первого рода более сродни животному, чем человеку, а вторые – выходят за пределы человеческие и приближаются к существам небесным.
338. Если вы всмотритесь хорошенько, то увидите, что от поколения к поколению меняются не только слова, покрой одежды и нравы, но и более важное, то есть вкусы и склонности души. Разница эта заметна и у людей одного времени, но живущих в разных странах; говорю не о нравах, потому что различие в них может происходить от различия учреждений, а о вкусах, пище и разнообразных стремлениях людей.
339. Одни и те же предприятия оказываются бесконечно трудными или невозможными, когда затеяны не вовремя, но удаются шутя, когда им благоприятствуют время или случай. Кто затевает дело в неподходящее время, не имеет успеха; более того, возникает опасность, как бы несвоевременной попыткой не испортить дело, которое в будущем удалось бы легко, потому-то считаются мудрыми люди терпеливые.
340. Во времена своего наместничества я заметил, что, когда сталкивался с делом, которое по каким-либо причинам желал завершить соглашением сторон, я о соглашении не заговаривал, но разными отсрочками и оттяжками достигал того, что сами стороны начинали его добиваться. Таким образом, предложение, которое было бы отвергнуто, если бы я заговорил о нем сразу, принимало такой вид, что, когда наступало время, меня же просили быть посредником.
341. Невелико дело, когда внушает страх правитель, часто прибегающий к жестокости и суровым мерам, потому что подданные легко испытывают страх перед тем, кто может применить насилие и разорить и кто скор на расправу. Честь и хвала тем правителям, которые редко прибегают к наказаниям и расправам, однако же умеют прослыть грозными.
342. Я не говорю, что правитель государства не бывает иной раз вынужден обагрить руки кровью, но утверждаю, что без великой необходимости делать этого нельзя и что чаще здесь больше потеряешь, чем выиграешь. Ведь не одни пострадавшие оскорбятся, но многие почувствуют неприязнь; и даже если ты устранишь одно препятствие, одного врага, семя его от того не истребится; следовательно, на его место явятся другие, и часто выходит, как с той гидрой, что уничтожишь одного врага – вырастают семь.
343. Помните сказанное в другом месте, что заметки эти нельзя применять без разбора. В некоторых особенных случаях они непригодны, но каковы эти случаи – нельзя понять ни по каким правилам, и нет книги, где бы этому учили; необходимо, чтобы тебя просветила сначала природа, а потом опыт.
344. Я считаю неоспоримым, что ни для какой должности, ни для каких властей не требуется большего разумения и более выдающихся качеств, чем для полководца. Бесконечно множество вещей, о которых он должен позаботиться и распорядиться; нет конца неожиданностям и случайностям, с которыми ему то и дело приходится сталкиваться, и потому у него должно быть больше глаз, чем у Аргуса[60]; поистине и по важности дела, и по требующемуся разумению бремя полководца таково, что по сравнению с ним всякое другое, по-моему, покажется легким.
345. Кто говорит «народ», тот поистине говорит «сумасшедший», ибо народ – это чудовище, ум которого полон вздора и заблуждений, а пустые мнения его так же далеки от истины, как далека, по Птолемею[61], Испания от Индии.
346. Естественно, я всегда желал крушения Папского государства, но по воле судьбы дважды первосвященники оказались таковы, что я был вынужден желать их величия и трудиться ради него; если бы не это, я бы возлюбил Мартина Лютера больше самого себя, ибо понадеялся бы, что его секта положит конец или по крайней мере подрежет крылья этой негодной тирании попов.
347. Есть разница – быть храбрым или не бежать от опасности во имя чести. В обоих случаях человек понимает опасность, но в одном он верит, что с ней справится, – не будь этой веры, он бы не рисковал, – а в другом – боится, может быть, больше, чем следует, но держится крепко, и не потому, что свободен от страха, а потому, что готов скорее перенести несчастье, чем позор.
348. В нашем городе обычно случается так, что человек, который был главным пособником того, кто захватил власть, быстро становится ему врагом. Причина, говорят, в том, что поскольку такие люди обычно имеют достоинства, умны и, может быть, беспокойны, то властитель проникается к ним подозрением. Можно прибавить к этому и другую причину: считая, что их заслуги велики, эти люди часто хотят большего, чем им следует, а когда не получают желаемого, то негодуют; отсюда возникают взаимная вражда и подозрительность.
349. И так же происходит, когда человек, помогший другому подняться высоко или бывший причиной его возвышения, вздумает потом руководить им: он уничтожает этим оказанную услугу, так как хочет сам пользоваться властью, которая его же усилиями вручена другому; если тот не стерпит, то будет прав, и нельзя его назвать неблагодарным.