, извинения перед пожилой дамой, которой мы не давали спать. «Грейвз Крессман»[168] на вилле «Мари» в Валескюре[169], последующие препирательства с нянькой по вопросам британской политики. «Порто блан» в минуты печали. Муссо[170], купленное французом в саду на закате. «Шамбери фрэз» с Сельдсами во время их медового месяца[171]. Местный продукт, заказанный по совету дружелюбного священника в Орвьето, когда мы попросили французского вина.
Сухое белое вино, которое «портится при перевозке», изготовленное чуть южнее Сорренто, – где именно, я так и не выяснил. Интрига сгущается – стук копыт и зов рожков. Изумительное «Вин Д’Арбуа» в «Ля рен педок»[172]. Коктейли с шампанским в потогонном «Ритце» в Париже.[173] Дурные вина из «Николя»[174]. Кирш в таверне в Бургундии на фоне дождя и Э. Хемингуэя.[175]
Ничем не примечательное «Сен-эстеф» в промозглой дыре под названием Сали-де-Беарн.[176] Херес на пляже Ля-Гаруп. Коктейль с гренадином от Джеральда М., единственный прокол в безупречном антураже самого безупречного дома в мире.[177] Пиво с сосисками в компании Грейс, Чарли, Рут и Бена в Антибе перед потопом.
Прекрасное калифорнийское вино «наподобие бургундского» в одном из бунгало «Амбассадора» в Лос-Анджелесе.[178] Пиво, которое я сам сварил в Делавэре, – с неистребимым темным осадком. Ящики мутного, разбавленного, скверного виски в Делавэре.
«Пуйи» с буйабесом[179] у «Прюнье»[180] в момент уныния.
Ощущение, что все спиртное уже испробовано, все, что с его помощью можно пережить, пережито, и все же – «Garçon, un Chablis-Mouton 1902, et pour commencer, une petite carafe de vin rosé. C’est ça – merci»[181].
Искусство торговли на Елисейских Полях[182]
Работа автомобильного продавца невероятно сложная и увлекательная. Большинство покупателей заходят и говорят: «Хочу купить автомобиль», тут-то и начинается все веселье. Ведь ясно, что человек совершенно определенно жаждет приобрести автомобиль, иначе бы он сюда не пришел. Теперь можно изрядно развлечься за его счет, издеваясь над ним на все лады, так что он в конце концов горько задумается над смыслом своего существования. Обнаружив психологический тип покупателя, можно обеспечить себе хорошую фору при торговле или даже полностью подчинить его и навязать свою волю.
Был тут у меня недавно американец. Вошел и потребовал показать машину. Я же был занят – стоял на месте, думая о своих собственных делах; неудивительно, что отвечал я не менее резко:
– Какую машину?
– Ну, автомобиль.
– Но какой именно автомобиль?
– Туристический автомобиль с шестью цилиндрами.
– У нас таких не имеется.
Ответ ошеломил его на миг, но затем он нашелся:
– А если вы закажете его для меня сегодня, смогу я взглянуть на него позже?
На это фантастическое предположение я мог ответить лишь горьким смешком.
– Ну сколько это стоит? – продолжал он. – Я совершенно уверен, что куплю его, могу даже выписать чек.
Это становилось утомительным. Я вздохнул и сказал:
– Послушайте, мсье, мне кажется, я ясно выразился, когда ответил, что у меня сейчас в гараже нет такой машины. Ничего подобного! Ничего! Ничего! Желаете – поищите, но ее просто не существует.
– А когда вы сможете ее получить?
– Почем мне знать? Может быть, через восемь дней. Возможно, через месяц.
– Не думаю, что вы хотите продать мне машину, – сказал он. – Наверное, мне стоит обратиться к вашим конкурентам, их модель послужит мне ничуть не хуже.
Он выскочил на улицу, а я, остолбенев, смотрел невеже вслед. Но, надеясь что-то выгадать, он в конце концов сядет в лужу. Потому что мсье Лежуп, который торгует автомобилями по соседству со мной, обслужит этого типа не раньше, чем изучит его характер, его искренность и степень его желания купить автомобиль не менее пристально, чем сделал бы я сам. Невежа кончит тем, что вообще останется без машины.
Девушки верят в девушек[183]Беглые впечатления о наследницах эмансипе
Еще в 1912 году Каслы, придав респектабельности современному танцу,[184] привели в кабаре хорошую девушку и усадили ее рядом с девушкой откровенно плохой – в тот момент и началась Эра Эмансипе. Десять примерно заповедей рухнули в годы военной неразберихи, а потом возникла потребность оставаться на гребне тогдашнего возбуждения. Появились книги, расширявшие границы свободы, появилось поколение, образованием которого полностью занимались женщины, в результате чего оно оказалось легковнушаемым и безропотно потянулось к новым горизонтам послевоенной вольницы. К 1922 году молодежь подверглась полному перевоплощению – некоторые говорят, извращению, – и все это перестало быть весело: «движение эмансипе» в истинном своем виде иссякло.
Но смогло ли это движение полностью избавиться от сантиментов, бросало ли вызов хоть чему-то, кроме сомнительных биологических данных? (Например, то, что длительное ухаживание является нормальной и здоровой прелюдией к браку, особенно для мужчин, вызывает сильнейшие сомнения.) Напротив, девушка, кидающаяся в объятия своему ухажеру, придерживалась утвержденного литературного образца. Она была теккереевской Беатрисой Эсмонд,[185] которая в 1912 году вернулась к жизни у Уэллса в «Тоно Бенге» под именем Беатрисы Норманди, после чего ее принялись старательно копировать самые великосветские и отважные лондонские дебютантки. От обворожительной уэллсовской Беатрисы пошли дамы Майкла Арлена,[186] да и почти всех, кто описывал молодых героических англичанок, – однако мне кажется, что группа юнцов из Чикаго, которые примерно в 1915 году открыли для себя автомобиль, зародилась даже более спонтанно. Как бы то ни было, к концу войны вся эта публика уже буквально хлюпала от сентиментальности; тут в нее вцепились авторши дамских романов, ее подхватила толпа, а в той толпе бежала, слегка задыхаясь, женщина сорока четырех лет, и эмансипе, еще жившая в ней, с некоторым удивлением узнавала в собственном облике собственную же мать.
Все было кончено; вчерашняя мода, господи, какой кошмар! Шагать в передовом отряде – одно, тащиться со всем стадом – другое, а тут разом возник индивидуализм, а с ним – современный, внушающий определенную тревогу культ героини.
Прежде чем завести об этом разговор, неплохо вспомнить, что поколение в истинном смысле этого слова, представляющее собой четко выраженный тип и объединенное сходством взглядов и поведения, не возникает каждые три-четыре года. Грубо говоря, девушки, которые стали или могли бы стать дебютантками в 1917–1919 годах, были только ядром сумасшедшего поколения – и ряды их полнились за счет девушек помоложе и постарше, которые ни за что не хотели что-то пропустить, потому что сумасшедшие их товарки явно развлекались по полной. Теперь движение это растеклось по закрытым клубам, европейским казино, по сценам и даже по домам – и празднует тридцатый свой день рождения. Возможно, другого такого поколения не возникнет, если не будет новой войны или новая юность не обозначит себе новые рубежи, до которых нужно доплеснуться, и новые пределы, которые нужно заполнить. Ибо юность не оригинальна: уберите со сцены автомобиль – и сногсшибательное действо, будоражившее всю страну десяток лет, тут же рассыплется. Обезьяна, привязанная к велосипеду, по сути, не имеет никакого значения. Рассматривать имеет смысл только изменения души.
Когда я был очень молод, многие девушки все еще собирали автографы и после утреннего спектакля дожидались Элси Дженис или Этель Бэрримор у артистического выхода. Возможно, культ героини – это лишь усиленная и сконцентрированная форма того же самого, однако мне так не кажется. Мне кажется, женщины твердо уверились в том, что у мужчин научиться ничему ценному уже нельзя. В общем случае умный мужчина либо гуляет сам по себе, либо отправляется за развлечениями в интеллектуальную среду – то есть заполучить его удается редко; бизнесмен редко привносит в светскую беседу нечто сверх того, что вычитал в газетах, а к этому добавляется страстное желание, чтобы его развлекали; в итоге в тысяче и одном женских мирах по всей стране мужской голос, как правило, представлен женоподобными и слабыми, нахлебниками и неудачниками.
Примечательно, что с военных времен первая группа значительно выросла в числе. Определенные слова, употребляемые для описания определенного типа, вошли в повседневный язык. За популярной женщиной из большого города, как правило, таскаются один-два подобных субъекта, которые всегда готовы принять ее сторону, расхвалить ее наряд, пустить очередную сплетню – а главное, постоянно быть под рукой.
Если можно в качестве доказательства привести несколько сомнительное место, так в Лос-Анджелесе множество очаровательных и почти всегда хорошеньких женщин, вокруг которых увиваются всяческие актеры, рекламщики, костюмеры, приживальщики и бедные родственники, – а в субботние и воскресные вечера к ним добавляются особо толстокожие бизнесмены. На скольких вечеринках мне доводилось видеть, как привлекательные девушки потихоньку ускользают в уборную, чтобы поболтать там и пошутить между собой, потому что им смертельно надоели все эти мужчины. Да и во всей стране наблюдается сходная тенденция. Поскольку никому толком не ведомо, чего именно хотят мужчины – «Как мне лучше действовать, побыстрее или впрямую? Помочь ему добиться успеха или выйти за него, только когда сам добьется? Образумиться или сохранять молодой задор? Родить одного ребенка или четверых?» – все эти вопросы, когда-то занимавшие только определенные классы общества, теперь занимают каждую девушку, но за ответами они теперь обращаются не к мужчинам, а к своим подругам. «Обожания» когда-то были свойственны одним лишь пансионеркам – теперь всякое проявление отважного индивидуализма делает женщину предметом культа. Свои последовательницы есть не только у Эдны Миллей, Хелен Уиллс, Джеральдины Фаррар и королевы Румынии, громкие голоса одобрения звучат и в адрес Эми Семпл Макферсон и даже Рут Снайдер.