Организму свойственно расслабляться по-разному. И как утверждали некогда эскулапы, именно пять минут здорового смеха могут облегчить, и даже продлить нашу жизнь. Особенно после стресса. А если учесть, что тех стрессов у меня и у Лены (за Оберона не могу ручаться) было немало, то и расслабуха требовалась полная. До слез. До икоты. До спазмов в животе. – Ты… га-га-га – я согнулся в три погибели, держась за живот. – Ты… бы видел свое лицо… га-га-га… пижон… га-га-га… – у меня уже не хватало воздуха, и я гыкал и мычал, не в силах успокоиться. – П-пока…. гы-гы-гы – Оберон колотил рукой по полу, словно это могло помочь унять разбушевавшееся не в меру веселье – п-пока… мы.. гы-гы-гы… с тобой спорили, она все подчистую… прикинь. – Б-будете… ха-ха-ха… знать, как от трапезы отвлекаться… на всякую фиг-фиг- фигню – Лена в очередной раз вытерла слезы, градом катившиеся по ее щекам.
– Так, как все же тебя смогли у такого папочки украсть? – вдруг поинтересовался Оберон и смех улетучился. Разом сгинул во мраке тоннеля, словно и не было только что этого безудержного веселья. То, о чем я так и не решился до сих пор спросить, сделал за меня мой новоявленный кореш. Причем, в отличие от меня, судя по всему, он точно знал, кем Лена приходится начальнику Ганзы. – А ты, я погляжу, в курсе всего, что в метро происходит – я резко выпрямился. Вернулась и давешняя настороженность. – Откуда инфа? – Из лесу вестимо – Оберон процитировал строку из стихотворения Некрасова. – А если серьезно, то метро слухами полнится. Что ты в сговоре с бандитами. Что дочь ганазейского начальника украли. Бабло за тебя конкретное обещают. Аль Капоне, в натуре. Прикинь мое удивление, когда я ее с тобой здесь увидел – «И виду не подал» – подумалось мне. – Причем, как я погляжу, на пленницу она совершенно не тянет – соскользнул взглядом с меня на девушку. – Меня подставили – сказал я как можно спокойнее. Хотя внутри все опять забурлило, завибрировало. – Серьезно так, по-взрослому. А ее я как раз наоборот из плена вытащил, а не украл. – Так ты знал, кто я и молчал? – в разговор вступила Лена. – Ни фига я не знал – ответил я, хотя на самом деле мне хотелось сказать нечто совсем иное. В особенности про свое нежелание видеть ее дочкой Павла Семеновича. – Вернее я шел за дочкой начальника, а там ты. А ее-то я в глаза никогда не видел… – я еще что-то пробовал объяснить, но заметив в ее глазах лед, умолк. – Ну, раз ты шел спасать дочь начальника, чтобы, как я понимаю, отбелить свою не в меру запятнанную репутацию, то, я надеюсь, в скором времени тебе это удастся. Как только ты поможешь мне встретиться с отцом – она целиком, с головой окунула меня в прорубь. По телу реально пробежал озноб.
Наступила очередь Оберона недоуменно переводить взгляд от меня к Лене, пытаясь выяснить, чего он успел такого пропустить, что аж так отстал в понимании происходящего. Видать ничегошеньки не понял, потому как поинтересовался: – Ребята, а вы чего? – Не лезь! – мы одновременно выкрикнули одно и то же, даже не посмотрев в его сторону. Нам было попросту не до этого. Наши взгляды скрестились, словно шпаги дуэлянтов, выискивая в противнике слабое место. Чтоб побольнее ударить. Или сразить наповал.
Схватка, естественно закончилась ничем. Но с того момента мы перестали общаться. А если и хотели чего-то сообщить, то стали пользоваться Обероном, словно рацией. Тот послушно, невзначай став участником нашей игры, исполнял эту роль. Больше никаких вопросов он не задавал. Видать вспомнил, бедняга, известную истину, что язык мой – враг мой.
– Ты никогда не была на поверхности? – Оберон опешил. – Совсем-совсем? – А че я одна такая? – недоуменно пожала плечами Лена, и не думая смущаться от сего факта. – Да нет – он согласился. – Просто это как-то необычно. Неужели ни разу не хотелось? – Хотелось – кивнула, соглашаясь. – Но отец слишком уж надо мной трясся. Все откладывал. Мол, подрости сначала… Ну и прочая лабуда… – махнула рукой. – Скажи ей, чтобы не отвлекалась и следила за тем, что делаем мы – буркнул я, стараясь не смотреть в ее сторону. – Передай этому… – она наверняка хотела сказать что-то обидное, но передумала. – Передай, что я и сама знаю, куда именно мне надлежит смотреть – обратилась к Оберону, хотя мы и так прекрасно слышали друг друга. Естественно, он и не думал дублировать сказанное. Просто разворачивался в нужную сторону с немым вопросом: «Мол, слышал, что она сказала?». Я кивал, подтверждая, что послание дошло до адресата. То же происходило и в обратном направлении. – Как малые дети, честное слово – ворчал диггер, но понимал, что и сам причастен к происходящему.
Поверхность встретила нас сыростью и резкими порывами ветра. Я увидел, как поежилась Лена, и мне захотелось, позабыв о ссоре, укрыть девушку от холода. Собой. Даже сделал шаг в ее сторону, но она уже взяла себя в руки, перехватила сподручнее автомат, и бодро зашагала вслед за Обероном. Мое поползновение так и осталось на стадии зародыша. Я тоже ухватился за Абакан, словно утопающий за соломинку, и дал себе строгое указание, следить за происходящим вокруг, а не за тем, чем занята в данный момент девичья фигурка впереди.
Глава 26. Не верь тому, что кажется. (еще немного продолжения)
«Она, все-таки, дочь начальника. А значит, наши дороженьки вскоре разойдутся в разные стороны. Правду говорят – от любви одни проблемы.
И почему это Оберон вот так, запросто, отказался от похода к Кузьмичу? К нему же рукой было подать. Даже идти не надо было. Всего лишь обождать. Тот сам пришел бы. Неужели просто, по доброте душевной, он помогает нам? Вернее мне. Или же в этом тоже есть какой-то скрытый подтекст. Некий злой умысел, который, как завсегда бывает, откроется лишь в самом конце. Когда деваться некуда будет.
Как, интересно, Павел Семенович среагирует на то, что я приведу ему его ненаглядную дочурку. Отпустит ли с миром? А ежели нет…» – рой мыслей беспрестанно жужжал, копошился, разрывая мою и так уже болезненную головушку на части. Параллельно я не забывал все время поглядывать по сторонам. Не на увеселительной прогулке, в самом деле. В любую секунду это кажущееся, мнимое спокойствие города, могло взорваться чем-то опасным и непредсказуемым.
А боль все накапливалась. Наибольший сгусток ее образовался где-то в области макушки. Вырвался наружу, и теперь нещадно давил, стальным обручем сжимая каждую клеточку, каждый микрометр кожи. Вот он постепенно добрался и до глаз. Те в раз заслезились, застя роговицу. Если учесть, что я был в противогазе, то видимость стала почти что нулевая. Сердце бешено колотилось, словно желая напомнить мне, что оно еще работает, но требует передышки. Более существенной, чем те жалкие крохи, коими я кормил его до этого.
Лена, шедшая в паре метров от меня, тоже давно уже сбавила темп, а в ее неуверенных движениях чувствовалась настороженность. Только Оберон, казалось не знавший даже самого слова усталость, все так же вышагивал впереди. При этом он успевал еще отлучаться в разные стороны, недалеко, конечно же, выглядывая по привычке, чем можно было бы поживиться.
Я уже в который раз моргнул, пробуя навести резкость. Куда там. «Вот если бы рукавом. А еще лучше водой. Прозрачной и чистой» – от одного только упоминания о воде у меня пересохло горло, а язык, разбухнув до размеров всего рта, прилип к небу. Тяжело вздохнув, я оторвался от созерцания неба, крылатых монстров следовало опасаться едва ли не больше иных тварей, и снова перевел взгляд на Лену. За ней я следил гораздо чаще, чем следовало. И обомлел. Ее там не было. Только что, минуту назад была, а сейчас пусто.
Оберон, ничего не подозревая, продолжал идти дальше. Даже не оглядывался. А зачем, когда замыкаю колонну я. Если что случится, то он это обязательно услышит. Будь то пальба автомата, или же крик кого-то из нас. В данном случае ни он, ни я ничего не слышали. Абсолютно. Только ветер, создавая треск и шуршание, весьма схожие с радиопомехами, продолжал свой монолог. Ему никто не отвечал, и он, наверняка обидевшись, с шумом проносился по улочкам призрачного города, пытаясь все же найти себе собеседника.
Я с трудом вышел из оцепенения, и сломя голову, рванул вперед. Моя левая ладонь словно срослась с цевьем Абакана, став его логичным продолжением. Неким отростком, способным лишь автоматически переводить оружие в нужное направление. Указательный палец правой нервно подрагивал на спусковом крючке, готовясь, если понадобится, вжать его до упора.
Не набери я приличного разгона, то тоже оказался бы в той дырище. Моя правая ступня едва не соскользнула вниз. А так, успев оттолкнуться и совершив по инерции просто таки невероятный прыжок, мне удалось перемахнуть через провал. Упал. Еще в полете успел сгруппироваться и перекатившись через плечо – «ССССС!!! ОПЯТЬ РАНЕННОЕ!!!» – снова вскочил на ноги. Шум, произведенный мною, мог не услышать только глухой. Оберон таковым не являлся. – Что? – он нарисовался рядом. – Что случилось? – недоуменно повертел головой. – А где Ленка? – наконец-то понял, что чего-то, вернее кого-то не хватает. – Там – дулом автомата я указал на дыру, присыпанную листвой и прутьями. Тело Лены проделало в этой природной насыпи брешь, и только благодаря этому я смог ее заметить. – Кроты, мать их – прогундосил Оберон.
С подобной нечистью мне уже доводилось встречаться. В самом метро. Эти мутировавшие до гигантских размеров твари редко, но все же прорывались в тоннели. Пробивая стены в тех местах, где до этого уже постаралась природа. Подмывая, разрыхляя, подмораживая, казавшийся несокрушимым, бетон. И тогда слепые твари, обладавшие прекраснейшим нюхом, кидались на все, что могли учуять. Их толстая кожа поглощала пули, словно семечки. Остановить обезумевшего от запаха крови и человеческого страха монстра, можно было лишь огнем. Сильным, сжигающим все вокруг, пламенем огнеметов.
– Там глубина, охренеть можно – сказал Оберон пытаясь высветить фонариком хоть что-нибудь. Мы еще больше разгребли листву, максимально очищая провал. При этом меня постоянно муляла, не давала покоя некая назойливая мыслишка. Нечто, на что я в спешке не обратил внимания. – Лееееенааааа!!!! – заорал я, максимально наклонившись над пропастью. – ААААААА!!! – донеслось в ответ. Но не девичьим голоском. А глухим, насмешливым эхом. – Я лезу вниз – решительно заявил я. – Кто бы сомневался – сказал Оберон. И в его голосе не было насмешки. Там проскочило сочувствие, и даже доля понимания. Или мне послышалось? – Но может быть это сделаю я? – предложил он. – Куда ты со своим плечом то. – Вот именно что с плечом. Я тебя хрен удержу – высунул свой контраргумент я. – Резонно – кивнул Оберон, соглашаясь, и полез в вещмешок за веревкой. Я ни на секунду не сомневался, что у него имеется такое же, как и у меня когда-то, крепкое, почти что альпинистское снаряжение. Оканчивающееся металлическим крюком. А то как же иначе. Как вы помните, в некоторые проходы можно было попасть только по потолку.