айных сношениях с Зассом.
При наступлении каждого лета, когда начинаются полевые работы, абадзехи в особенности страшились зассовских набегов, а потому принимали все предосторожности; старшины же приезжали к барону Зассу для переговоров о мире. Но такие переговоры ни к чему не вели; постоянно являлись разные недоразумения относительно окончательных условий мира; всегда выходило, что какой-нибудь вопрос абадзехский народ упустил из виду, а между тем обстоятельство так важно, что сами старшины не могли решить и, следовательно, нужно возвратиться и, собрав народ, испросить решение. Цель этих переговоров очевидна: необходимо было выиграть время, чтобы собрать сено и хлеб и свезти в лесистые, неприступные ущелья. Генерал Засс отлично понимал хитрость абадзехов, давал слово не делать набегов, с тем, чтобы и абадзехи поступали также точно. Затем, оставив на службе самое необходимое число казаков, прочих распускал для уборки своих полей и сенокоса.
Когда кончались полевые работы в станицах, барон Засс немедленно объявлял абадзехам, что вести переговоры с ними не хочет, как с людьми нетвердыми в своем слове, старшин их более принимать не будет, а постарается наказать примерно за ложь и обман. Между тем, собранные в разных пунктах отряды уже готовы; выжидается только прибытие лазутчика, и марш за Лабу…
Здесь расскажу, кстати, анекдот по случаю приезда к барону Зассу абадзехов для нескончаемых переговоров о мире.
Во время набегов наших в горы, часто снимались разные виды офицерами умевшими рисовать, и картинки эти, на которых были изображены аулы с окрестностями, вставлялись потом в панораму. Генерал Засс, разговаривая один раз с абадзехами, упрекнул их в неискренности, и заметил, что знает все их мысли и чего они желают, даже знает, что в аулах делается, кто теперь дома и кого нет. «Хотите, я вам покажу абадзехский аул, хоть, например, старшины Мисербия; кстати, вы говорите, что он дома, а на мои вопрос в ауле сказали, что его нет». Засс знал это от лазутчика.
За картиною был посажен переводчик, который должен был отвечать на вопросы. Подвели абадзехов к стеклу, врезанному в дверь небольшой комнаты; картина была освещена, на ней был изображен большой вид. Абадзехи один за другим взглянули в стекло и, увидев действительно аул Мисербия с его окрестностями, отскочили с ужасом, а один из них добавил: «Представьте, даже и мухи живые лазят по стене сакли».
Засс предложил старшине Шемонокову спросить: дома ли Мисербий? Шемоноков подошел к стеклу, взглянул еще раз и спросил: «Дома Мисербий?» Глухой голос отвечал: «Мисербия дома нет – он уехал к такому-то». Абадзехи окончательно растерялись и ни за что не согласились смотреть более в панораму, говоря, что только черти могут переносить их аулы к Зассу.
Возвращаясь в свои общества, горцы готовы были под присягою удостоверить действительность переноса шайтаном всех их аулов к Зассу. «Потому-то он врасплох и нападает на наши сборища и аулы, что видит где есть караулы, а где их нет; следовательно с таким человеком ничего не поделаешь».
Когда барон Засс, своими набегами, отодвинул непокорные аулы на такое расстояние от кордона, что не было возможности отрядам доходить до них в одну ночь, тогда первая ночь употреблялась на движение к реке Лабе. На день отряд останавливался бивуаком в лесу, непременно в крутой балке; огни не разводились, шум и громкие разговоры строго воспрещались. Конные резервы из доброконных, держа поводья в руках, сидели настороже; часовые в бурках, посаженные на деревьях или на какой-нибудь горной возвышенности, смотрели вокруг лагеря. Если заметят горцев, которые могут открыть отряд, то резерв садится на лошадей и выжидает приближения хищников; по сигналу же часового, вылетает из лесу или ущелья, и неприятелю спасения нет: всех заберут в плен или перебьют. Затем резерв возвращается на свое место. Когда солнце сядет, отряд вытягивается из скрытого места и идет далее.
Оттеснив неприятельские племена от своего кордона, Засс начал делать набеги к нижним абадзехам в районе Черноморского кордона. И тут, как всегда и везде, после нескольких удачных движений, абадзехи отодвинули свои аулы так далеко, что очень трудно было достигать до них; тем более, что они выставляли на разных пунктах денные пикеты и ночные секреты, и нанимали от народа особую кордонную стражу. Между тем, барон Засс особенно желал, для примера, наказать два абадзехских аула за обман. Это было, если не ошибаюсь, в январе 1838 года. Бдительность абадзехов так была велика, что оставалось только прибегнуть к хитрости, которая могла бы усыпить их осторожность.
План Усть-Лабинской крепости
Вот каким образом поступил барон Засс. Он предписал начальникам частей двинуться с своими сотнями, через внутренние станицы, к станице Усть-Лабинской; пехота тоже должна была переходить поротно ночью из станицы в станицу и остановиться в Усть-Лабинском форштате. В это время разнесся слух, что барон Засс внезапно заболел; болезнь так быстро развилась, что он допускал к себе только самых близких из горцев, князей и узденей, принимал их лежа в постели в полутемной комнате, бледный, изнеможенный, едва живой. Он метался головою то в ту, то в другую сторону, говоря несвязные речи. Само собою, разумеется, что во время коротких посещений горцев, подчиненные принимали печальный вид, ходили на цыпочках, шептались, прося гостей не тревожить больного лишними разговорами. Известие об отчаянной болезни Засса быстро распространилось по горам. Абадзехи немедленно, на сборе, выбрали одного из верных товарищей Унарукова, и послали его тайком выведать всю истину и немедленно сообщить верные сведения о Зассе. Унаруков приехал в мирный аул на Кубань, где Засс на походе заболел, и застал его умершим; гроб уже был готов и внесен в дом; там все суетились, охали и вздыхали. Горцев, являвшихся посмотреть умершего, вводили в полутемную комнату, где Засс лежал на постели, покрытый простынею в виде савана; три восковые свечи тускло горели над изголовьем; гроб, убранный цветами, стоял тут же. Мы все знали о мнимой смерти барона Засса; но, увидев его лежащего с закрытыми глазами, вытянувшись, с сложенными накрест руками на груди, с мертвенно-бледным лицом, готовы были забыть, что пред нами лежит живой, здоровый человек. Один молодой казачий офицер, только что поднявшийся от лихорадки, не выдержал и громко зарыдал, и чуть было не испортил всего дела; мы вывели его почти в бесчувственном припадке. Обстоятельство это еще более укрепило в горцах убеждение в истинной смерти Засса. Провожая князей и других почетных лиц, мы просили их, чтобы они предуведомили всех близких умершему генералу друзей и знакомых о его смерти, но чтобы никто не ездил к нам дня два, потому что мы займемся, по нашей религии, приготовлением к погребению покойного, для чего ожидаем из Ставрополя другого генерала, а когда все будет готово, то известим всех, чтобы прибыли к печальному церемониалу.
Горцы уехали; барон Засс встал, и мы все от души смеялись, вспоминая комедию, разыгрывавшуюся целую неделю. Унаруков, удостоверясь в смерти Засса, полетел с известием за Белую. В сборище его приняли с распростертыми объятиями, сделали приличные подарки, собрали скота и баранов для пиршества, празднуя смерть Засса. Между тем барон Засс, дождавшись ночи, сел на перекладную и отправился в Усть-Лабинскую станицу, передневал там и к вечеру, когда прибыли все войска, переправился за реку Лабу, потом через реку Белую и на рассвете захватил в совершенный расплох оба аула, расположенные один от другого не в далеком расстоянии. Когда сделалась повсеместная тревога, отряд уже покончил свое дело: забрал пленных, рогатый скот, баранов и имущество, зажег аулы и отступал.
Известие о разграбления аулов достигло до пировавшего накануне сборища абадзехов и, как громом, поразило их. Долго они не хотели верить, чтобы умерший Засс мог опять явиться к ним как снег на голову; однако, слыша выстрелы из орудий, бросились догонять отряд, но уже было поздно: отряд был на переправе через реку Белую, и часть передовых войск заняла правый берег. Несмотря на то, что генерал Засс торопился отступить, отряд имел жаркое дело и немалую в этот раз потерю, потому что абадзехи поклялись или умереть, или уничтожить отряд и не допустить самого шайтана Засса ускользнуть из их рук… Клятва горцев не сбылась. Отряды барона Засса всегда бывали малочисленные, но состояли из людей опытных в партизанской войне. Не только всякий отдельный начальник, но всякая отдельная часть сама знала, что ей делать. Довольно было услышать условленный сигнал, чтобы в точности и с быстротою его выполнить. Засс, как руководитель, появлялся лично на самых опасных пунктах, где присутствие его было более необходимо. В деле он никогда не слезал с лошади: в лесу ли, в цепи ли, всюду на коне. Он почти всегда сам вводил в лес цепь и выводил ее обратно, а при отступлении отряда постоянно оставался в арьергарде. Во время описываемого отступления наших войск от Лабы, арьергард несколько раз должен был вступать в рукопашный бой с разъяренным неприятелем. Генерал Засс, в одном из натисков горцев, повел против них в атаку четыре сотни казаков и, врезавшись в неприятеля, своеручно срубил нескольких абадзехов, бежавших пешком к лесу, но тут же сам был ранен в упор из пистолета в ногу, выше колена. К счастью, пуля слегка повредила кость и впилась в седло. Только возвратясь к отряду, барон Засс сказал, что он ранен. Мы сняли его с лошади, увидели, что сапог был полон крови, и перевязали рану. Арьергард еще не выходил из огня, а между тем слышен был шум в цепи. Я поскакал туда узнать, что делается и увидел, что горец, сняв шапку, бежит прямо на нашу цепь. Я подскакал ближе и приказал не стрелять. Абадзех упал к моей лошади, прося довести его до барона Засса. Так как мы еще отступали, то я поручил вести его при сотне, сам же поспешил доложить генералу. Когда остановились на отдых и неприятель отстал, Засс потребовал к себе прибежавшего абадзеха, который, подойдя к лежавшему на бурке генералу, припал к ногам его и сказал: «Ты ныне утром захватил в плен моего родного брата при баранах; нас только двое и я не могу без него жить, возьми и меня или отпусти брата». Засс спросил имя его брата и послал к пленным привести его. В этом деле захвачено было в плен до полутораста человек. Когда привели пленного, и тот увидел, что и брат в плену, бросился обнимать его и спросил: «Как! и ты, брат, попался в плен к гяурам?» – «Я, милый брат, не попался, но, узнав, что ты в плену, пришел сам к тебе; ты знаешь, что я не могу без тебя жить». Тот отвечал: «Благородный мой друг и брат! Что ты сделал? Зачем сам себя предал страшной неволе, и кто нас выручит, да и будем ли мы вместе»! Слыша этот разговор, генерал Засс приказал им обоим подойти к себе и сказал пленному: «Твой брат сделал благородный поступок, который уважается не менее вас и гяурами». Потом, обратясь к второму, дал ему шесть золотых и сказал: «Люби твоего брата и верь, что благородное чувство не останется без награды, а теперь возьми его и ступай домой». Нужно было видеть радость обоих братьев: они бросились целовать руки и ноги раненому Зассу и, поклонившись на все стороны, отправились к реке Белой, где сборище абадзехов встретило их разными вопросами. Узнав от них, что барон Засс ранен, старшины прислали просить доз