По пути трижды меняли лошадей. Наконец поздним вечером прибыли в замок Берг, где для короля были приготовлены две комнаты со вставленными в окна решетками, «глазками» в дверях, чтобы в любое время иметь возможность наблюдать за «больным», и заставленной шкафом балконной дверью. Настоящая тюрьма в бывшем дорогом для его сердца месте! Вскоре по прибытии Людвиг испытал новое унижение. «Король привык последнее время ложиться поздно, делая свои прогулки ночью. Но с первого же дня доктора в смысле гигиены посоветовали ему лечь раньше. Он это исполнил; но по привычке не мог уснуть и желал встать, но из его комнаты приказано было вынести всю его одежду, и он едва упросил санитара оставить ему чулки, в которых он и в нижнем белье часами в ночной тишине прохаживался по своей запертой спальне. Все это имело вид намеренного раздражения короля всяким способом; и сколько королю нужно было силы воли, чтобы сдерживать свое справедливое негодование, малейшая вспышка которого была бы тотчас же объяснена припадком сумасшествия, на что и рассчитывали эти позорные представители позорной верховной власти»{124}.
В это же время Гудден телеграфировал в Мюнхен: «Все обстоит благополучно».
Но так ли уж «спокойно» Бавария восприняла весть о смене правительства? Приведем отрывок из статьи июльского номера «Вестника Европы»[89] за 1886 год. «Когда 10-го июня обнародована была в Мюнхене прокламация о назначении регентства “вследствие тяжелой болезни короля”, то в массе населения невольно возникли вопросы недоумения, которых никогда не могло бы разъяснить министерство. Какая эта болезнь открылась вдруг у короля? Если она была у него издавна, то отчего раньше не было принято надлежащих мер лечения и контроля? Известно было, что король физически крепок и здоров. Отчего те самые причины, которые до сих пор не мешали министрам исполнять свои обязанности от имени короля, побудили их вдруг требовать регентства и медицинской опеки над Людвигом II? Баварцы давно уже знали, что их король отличается многими странностями, что он скрывается в уединении со своими ближайшими слугами, строит фантастические замки. Народ привык думать, что артистические вкусы и таинственное уединение короля никому не мешают. Король мог свободно тратить свои личные средства на удовлетворение каких угодно фантазий; он располагал только теми суммами, которые назначались на содержание двора. (Курсив мой. Одним из главных пунктов «обвинительного акта» было обвинение короля в полном разорении казны. — М. 3.) Король щедро покровительствовал артистам и художникам, увлекался операми Вагнера, устраивал специально для себя спектакли, и все это не вызывало никакого протеста. (Давайте не будем забывать и о том, что при строительстве своих замков Людвиг не только совершал «безразмерные» траты, но и давал место работы сотням рабочих различных специальностей. Так что у каждой медали всегда две стороны! — М.З.) Поэтому понятно, что прокламация 10-го июня встречена была в Баварии с большим недоверием; слухи о незаконном низложении короля, о преступных замыслах и заговорах быстро распространились в народе. Король был любим и популярен благодаря его поэтическим наклонностям и рыцарским свойствам характера; а главное — он никому и ничему не был помехой: не стеснял общественной жизни страны, мало вмешивался в политику и занимал воображение публики своими оригинальными художественно-архитектурными предприятиями. Население настолько было предано этому королю-идеалисту, что толпы мирных обывателей готовы были вооружиться на защиту его от врачей-психиатров и министров, пытавшихся учредить над ним опеку. Вся обстановка, при которой было объявлено регентство, указывает на то, что не только в обществе и среди приближенных короля, но даже у министров и психиатров не было твердой уверенности в действительном сумасшествии Людвига II. Окрестные жители, взволнованные известием о “бунте”, равно как офицеры, арестовавшие министров, очевидно не считали короля помешанным. Зачем было перевозить его из одного замка в другой, подобно пленнику? (Это было вызвано боязнью реального восстания среди местного населения, ставшего всерьез вооружаться и готовиться к самым решительным действиям. — М. 3.) Крайняя нелюдимость, замкнутость и болезненная чувствительность его были известны всем: не лучше ли было оставить его в Гогеншвангау, в прежнем убеждении, что он полновластный король, переменив только весь штат служителей? Такие вопросы ставят себе баварцы и не находят ответа в официальных объяснениях».
Наступило воскресенье 13 июня, день Троицы. Праздник начался с того, что короля не пустили в церковь! Он покорился и этому. Во время обеда Людвигу был подан на десерт апельсин… без ножа. Король отослал его обратно на кухню нетронутым. «Утром 13-го числа король долго беседует с доктором Герштером (и Герштер, и Мюллер присутствовали в Берге, что называется, «по долгу службы». — М. 3.), и тот снова рассказывает, что, стараясь наводить короля на всевозможные сбивчивые вопросы, он находит в его ответах все тот же живой, ясный ум. То же находит и доктор Мюллер, с которым король также здраво, с большой к нему доверчивостью, разговаривает в тот же день перед обедом, задав ему на прощанье как бы шутливый вопрос: “А вашему преемнику (т.е. доктору Гуддену) будут известны способы, как легче отделаться от меня?” Но после обеда, в 6 часов 25 минут, он сам посылает за Гудденом, чтобы идти с ним на прогулку»{125}.
Перед самой прогулкой состоялся весьма любопытный диалог между королем и государственным контролером Зандеркм, который нашел отражение в уже упоминаемой нами книге Die letzen Tage König Ludwigs II. Erinnerungen eines Augenzeugen. «“Они смотрят на меня, как на бесноватого! А как вы думаете, может так продолжаться еще год?” Я (Зандер. — М. 3.) стал успокаивать его, говоря, что когда они увидят, что нервы его успокоились, то все изменится. “Вы так думаете?” — сказал король. — Мой дядюшка Луитпольд, привыкнув к своему регентству, не захочет от него отступиться и меня не выпустит”. Потом он спросил, сколько в парке жандармов стерегут его. “От шести до восьми, Ваше Величество”. “Решились бы они стрелять в меня?” — быстро спросил он. “Как вы могли о том подумать, Ваше Величество!” — проговорил я. “Вооружены ли они?” Я ответил, что нет»{126}. Этот диалог впоследствии цитировался в подтверждение версии о том, что король готовил побег.
Погода стояла пасмурная, моросил мелкий дождик. Взяв зонты, Людвиг II Гудцен ушли в парк по направлению к озеру. Было 18 часов 30 минут. Прогулка должна была продолжаться час. В 19.30 доктор Мюллер стал готовиться к их возвращению. На 20.00 был назначен ужин. В 20.30 уже все были на ногах: стало понятно, что произошло непоправимое несчастье. В 22.30 один из служителей замка нашел на берегу озера шляпу короля, а неподалеку его пальто. Тотчас снарядили лодку, в которую сели доктор Мюллер, управляющий замком Губер и два королевских конюха Вульмеер и Клазен. Всего в нескольких метрах от берега, на глубине менее одного метра, нашли тело короля, в нескольких шагах от него — тело доктора Гудцена. Найденные на берегу разбитые часы короля остановились в 18.54…
Существует несколько версий того, что же случилось в роковой день 13 июня 1886 года (совершенно фантастические версии о том, что Гудден якобы сам старался убить короля или что Людвиг на самом деле и не утонул вовсе, а спасся и инкогнито проживал в секретном месте, дожив до самых преклонных лет[90], мы рассматривать не будем ввиду их явной несостоятельности):
1) официально принятая версия утверждает, что Людвиг не смог смириться с фактическим низложением и совершил самоубийство; доктор Гудден был убит им, когда пытался спасти своего коронованного пациента;
2) Людвиг пытался совершить побег, подготовленный его сторонниками, для чего должен был вплавь переправиться на противоположный берег, но Гудден опять же хотел воспрепятствовать этому и в схватке был убит; Людвиг от пережитых волнений и холодной воды умер на месте от удара (инсульта);
3) Людвиг II Гудден пали жертвой заговора членов правительства, стремившихся привести к власти принца Луитпольда в качестве регента при действительно недееспособном брате короля принце Отто. Причем доктор был убит заговорщиками, так как стал нежелательным свидетелем преступления.
На первый взгляд все три версии выглядят довольно правдоподобно, иначе они не выдержали бы испытание временем и отпали бы сами собой.
Начнем разбор с версии № 3, тем более что так называемая теория заговора очень популярна во всех исторических эпохах. Начнем с того, что спросим себя: зачем было заговорщикам настолько усложнять свою задачу — устраивать шумиху в прессе, пытаться перетянуть на свою сторону врачей, рисковать навлечь на себя гнев народа, готового чуть ли не на восстание, готовить для царственного узника специально оборудованные решетками покои и т.д.? Только лишь для того, чтобы соблюсти видимость законности и на следующий же день убить короля? Не проще было бы подстроить какой-нибудь несчастный случай в горах, прекрасно зная о пристрастии Людвига II к ночным прогулкам. А потом спокойно заявить, что «страну постигла тяжелая утрата, любимый монарх внезапно скончался: неудачно упал с лошади, оступился на краю обрыва, его убил дикий кабан и т.д. и т.п.». И никаких проблем с законом у нового правительства! Можно спокойно рыдать на похоронах, объявлять всенародный траур и исключительно в интересах государства приносить себя в жертву, обременяя тяжким гнетом власти. Король и так уже слишком приблизил к себе предателей в лице Майра и Гессельшверта. Что стоило подкупить их еще один последний раз, а затем без шума избавиться от ненужных свидетелей? Что проще — убить никому не известного секретаря короля или светило мировой психиатрии, каковым являлся доктор Гудден? На наш взгляд сторонники «теории заговора», можно сказать, перехитрили самих себя. Но факты говорят о том, что заговорщики, как говорится, «не искали легких путей». Хорошо, пусть так. В создавшихся обстоятельствах фигура Людвига действительно становилась живым знаменем для любой оппозиции к новому правительству. Его внезапная кончина слишком уж подозрительно устроила всех заинте