– Смотри!
– А?
– Видел?
– Что?
– Да этого типа Муллинера. Едва он перехватил мой взгляд, так весь затрепетал, будто от дьявольского ликования.
– Да?
– Да. Так мне показалось.
На самом же деле Уилмот, внезапно увидев перед собой своего начальника, не сумел унять мучительной дрожи. Ему почудилось, что кто-то выкрасил мистера Шнелленхамера в желтый цвет. Даже в самые лучшие времена президент «Идеало-Зиззбаума» как объект для созерцания чаровал далеко не всех. Но тускло-оранжевый, мерцающий по краям, он подействовал на Уилмота, как удар в челюсть, и заставил его съежиться, будто улитку, которую присыпали солью.
Мистер Левицки въедливо всмотрелся в молодого человека.
– Что-то мне не нравится его вид, – сказал он.
– И мне, – сказал мистер Шнелленхамер.
– В нем ощущается какое-то дьявольское ликование.
– Я тоже это заметил.
– Видишь, как он прижал руки ко лбу, будто обдумывает жуткий план?
– По-моему, ему известно все.
– Не удивлюсь, если ты прав. Ну, начнем совещание и посмотрим, как он себя поведет, когда настанет его время кивать. Тут-то он себя и выдаст, если выдаст.
Обычно совещания по сценариям виделись Уилмоту как приятнейшая часть его обязанностей. Участие в них не требовало от него особого напряжения сил, а к тому же, как он часто говорил, на них встречаешь очень интересных людей.
Однако на этот раз даже присутствие одиннадцати самых экстравагантных авторов, каждый из которых заслуживал внимательного изучения, не помогло ему преодолеть тупую апатию, овладевшую им с того момента, когда утром он добрел до холодильника, чтобы приложить лед к вискам. Как выразил это поэт Китс в своей «Оде к соловью», его болела голова, и скован дух был тяжким онеменьем. А первый же взгляд на Мейбл Поттер напомнил ему те грезы о счастье, которые являлись к нему совсем недавно и которые, увы, оказались несбыточными, и вверг его еще глубже в трясину унылости. Будь он персонажем русского романа, то немедленно пошел бы и повесился в сарае. Но, будучи Уилмотом Муллинером, он просто сидел, уставившись прямо перед собой в абсолютной неподвижности.
Большинству наблюдателей Уилмот показался бы трупом, несколько дней пролежавшим на дне омута, однако на взгляд мистера Шнелленхамера он выглядел, как приготовившийся к прыжку леопард, о чем президент корпорации поспешил вполголоса известить мистера Левицки.
– Пригни голову, я нашепчу тебе на ухо.
– Что такое?
– По-моему, он выглядит как леопард перед прыжком.
– Извините, – сказала Мейбл Поттер, которая, как требовали ее обязанности, сидела подле своего нанимателя, протоколируя происходящее. – Вы сказали «леопард перед прыжком» или «листопад перед снежком»?
Мистер Шнелленхамер вздрогнул. Он упустил из виду вероятность, что их могут подслушать.
– Этого в протокол не вносите, – сказал он. – Это не относится к теме совещания. Ну что ж, приступим, приступим, – продолжал он в надрывающем сердце усилии изобразить грубоватое благодушие, с каким обычно начинал совещания. – Перейдем к делу. На чем мы остановились вчера, мисс Поттер?
Мейбл сверилась со своими записями.
– Кэбот Деланси, отпрыск древнего бостонского рода, предпринял попытку достичь Северного полюса на субмарине, и теперь он сидит на айсберге, и перед его глазами проходят картины детства.
– Какие именно картины?
– Этого вы еще не обсудили.
– Так, значит, с этого и начнем, – сказал мистер Шнелленхамер. – Какие картины проходят перед глазами этого типчика?
Один из авторов, тощий молодой человек в очках, который прибыл в Голливуд с целью открыть там «Лавку редких сувениров», но угодил в сеть, когда студия протраливала окрестности, и против воли был зачислен в штат сценаристов, спросил, а почему бы Кэботу Деланси не увидеть, как он со вкусом украшал свою витрину гномиками и эксклюзивной писчей бумагой.
– Почему гномиками? – сурово спросил мистер Шнелленхамер.
Автор ответил, что они хорошо раскупаются.
– Послушайте! – веско сказал Шнелленхамер. – Этот там Деланси в жизни ничего не продавал. Он миллионер. Нам требуется что-то романтичное.
Робкий старичок предложил игру в поло.
– Не годится, – сказал мистер Шнелленхамер. – Кого интересует поло? Когда работаете над фильмом, вы должны все время оглядываться на жителей небольшого городка в глуши Среднего Запада. Я прав?
– Да, – сказал старший дакалка.
– Да, – сказал вице-дакатель.
– Да, – сказал младший дакалка.
И все киватели кивнули. Уилмот, встрепенувшись на призыв долга, поспешно наклонил свою разламывающуюся голову. Ему помстилось, будто ее проткнули раскаленным ножом, и лицо у него слегка исказилось. Мистер Левицки дернул мистера Шнелленхамера за рукав:
– Он нахмурился!
– Я тоже подумал, что он нахмурился.
– Словно бы с угрюмой ненавистью.
– Вот и мне так показалось. Не спускай с него глаз.
Совещание продолжалось. Каждый автор выступил со своим предложением, но разрешить проблему, которая выглядела неразрешимой, предстояло мистеру Шнелленхамеру.
– Нашел! – сказал мистер Шнелленхамер. – Он сидит на этом айсберге и словно бы видит себя – он ведь всегда был замечательным спортсменом, вы же понимаете, – он видит себя в ту минуту, когда забивает решающий гол в как его? – в поло. Сейчас поло интересует всех. Я прав?
– Да, – сказал старший дакалка.
– Да, – сказал вице-дакатель.
– Да, – сказал младший дакалка.
На этот раз Уилмот не промедлил. Добросовестность не допускала, чтобы всего лишь физическая боль воспрепятствовала ему исполнить свой долг. Он быстро кивнул и вернулся на исходную позицию, с некоторым изумлением обнаружив, что его голова с якоря все-таки не сорвалась. Он ведь был абсолютно уверен, что уж на этот раз ее на плечах не удержать.
На мистера Шнелленхамера этот тихий, почтительный, раболепный и угодливый кивок подействовал самым невероятным образом. Тревога исчезла из его глаз. Теперь он убедился, что Уилмот ничего не знает. Магнат преисполнился безмятежности. И энергично продолжал голосом, обретшим новую силу.
– Ну-с, – сказал он, – с одним видением решено. Их требуется два, и второе должно чаровать женщин. Что-нибудь эдакое, трогательное, душещипательное, нежное.
Молодой автор в очках высказал мнение, что будет очень трогательно, душещипательно и нежно, если Кэбот Деланси вспомнит ту минуту, когда в его «Лавку редких сувениров» вошла прекрасная девушка и их взоры встретились над индейской расшитой бусами сумочкой, которую он для нее завертывал.
Мистер Шнелленхамер стукнул кулаком по столу:
– При чем тут сувенирные лавки и индейские сумочки, расшитые бусами? Я же говорил вам, что этот тип – клубный завсегдатай, так? Откуда у него возьмется сувенирная лавка? Ввести девушку – это вы хорошо придумали. И пусть он смотрит ей в глаза, – безусловно, он может смотреть ей в глаза. Но не в сувенирных лавках. Эпизод должен сниматься на милом мирном фоне декорации в старомодном духе – чтобы пчелки жужжали или горлицы ворковали и деревья покачивались под летним ветерком. Слушайте! – сказал мистер Шнелленхамер. – Весна, понимаете? И повсюду вокруг – красота Природы в первых робких солнечных лучах. Ветерок колышет травы. Цветы… как это?
– Цветут? – подсказал мистер Левицки.
– Нет, поизящнее, – со скромным смущением сказал мистер Шнелленхамер, втайне гордившийся изяществом своего слога.
– Как ало-голубой сафьян? – высказал предположение автор, похожий на дрессированного морского льва.
– Прошу прощения, – сказала Мейбл Поттер. – Сафьян это ведь рыба.
– Вы думаете о гольяне, – возразил автор.
– Извините, – пробормотала Мейбл. – Я в рыбах не сильна. Моя область – птицы.
– И птицы, конечно, тоже, – благодушно сказал мистер Шнелленхамер. – Все птицы, какие хотите. А главное, кукушка. И я объясню вам почему. Это обеспечит нам капельку милого юмора. Этот тип с этой девушкой в этом старомодном саду, где все сафьянится… А когда я говорю сафьянится, то, значит, сафьянится на полную катушку. Это сафьянство должно быть подано как следует, не то кого-то уволят… Так вот, они сплетаются в тесном объятии. Во весь метраж, какой выдержат филадельфийские цензоры. Тут-то мы и подпустим капельку милого юмора. Эта юная парочка целуется, позабыв обо всем на свете, и вдруг у них над головой кукушка как закричит: «Ку-ку, ку-ку!» То есть что она их видит. Смех обеспечен, а?
– Да, – сказал старший дакалка.
– Да, – сказал вице-дакатель.
– Да, – сказал младший дакалка.
И тут, когда головы кивателей – с уилмотовской в их числе – уже затрепетали на своих стеблях, готовясь к стремительному наклону, внезапно прозвучал звонкий девичий голос. Это был голос Мейбл Поттер, и сидевшие поблизости увидели, что ее лицо порозовело, а в глазах заполыхал фанатичный огонь. Таившийся в ней имитатор птичьих голосов вырвался на волю.
– Прошу прощения, мистер Шнелленхамер, это ошибка.
В комнате воцарилась мертвая тишина. Одиннадцать авторов приросли к стульям, словно не веря своим двадцати двум ушам. Мистер Шнелленхамер тихо охнул. Ни с чем подобным он еще ни разу не сталкивался за всю свою долгую карьеру.
– Что вы сказали? – недоумевающе спросил он. – Вы сказали, что я… я… ошибаюсь?
Мейбл твердо встретила его взгляд. Так Жанна д'Арк противостояла своим судьям.
– Кукушка, – сказала она, – кричит не «ку-ку, ку-ку»… Она кричит «ву-ку, ву-ку». Четко слышен звук «в».
По комнате пронесся вздох изумления перед дерзостью этой девушки. На глаза некоторых чуть было не навернулись слезы. Она выглядела такой юной, такой хрупкой.
Благодушие мистера Шнелленхамера испарилось. Он громко задышал через нос. Было заметно, что он едва сдерживается.
– Так, значит, я не разбираюсь в ку-ку?
– Ву-ку, – поправила Мейбл.
– Ку-ку!
– Ву-ку!
– Вы уволены, – сказал мистер Шнелленхамер.
Мейбл покраснела до корней волос.