Какое-то время брат и сестра думали. Первым заговорил лорд Эмсворт.
– Пробовали желуди, – сказал он. – И снятое молоко. И картофельную кожуру. Нет, не ест!
Прожженный насквозь двумя смертоносными лучами, он очнулся и поспешил воскликнуть:
– Поразительно! Просто дикость какая-то! Ну, знаете! Я с ним поговорю! Если он думает, что можно обращаться с моей племянницей как с…
– Кларенс!
Он поморгал, не в силах понять, чем же ей теперь плохо. Казалось бы, именно то, что надо, – гнев, негодование, достоинство.
– Э?
– Это Анджела его бросила.
– Анджела?
– Она любит Белфорда. Что нам делать?
Лорд Эмсворт подумал.
– Не сдавайся, – сказал он. – Сохраняй твердость. Мы им не пошлем свадебного подарка.
Несомненно, леди Констанс нашла бы ответ и на эти слова, но тут открылась дверь, и вошла девушка.
Она была красивая, белокурая, а ее глаза в другое время напоминали самым разным людям озера под летним солнцем. Однако лорду Эмсворту они напомнили ацетиленовые горелки, и ему показалось, что Анджела не в духе. Он огорчился; она ему нравилась.
Чтобы снять напряжение, он сказал:
– Анджела, ты много знаешь о свиньях?
Она засмеялась тем резким и горьким смехом, который так неприятен сразу после завтрака:
– Знаю. Я же знаю вас.
– Меня?
– Да. А кто вы еще? Тетя Констанс говорит, вы не отдадите мне деньги.
– Деньги? – удивился лорд Эмсворт. – Какие деньги? Ты мне ничего не одалживала.
Чувства леди Констанс выразил звук, который обычно издает перекалившийся радиатор.
– Твоя рассеянность, Кларенс, – сказала она, – может кого угодно довести. Не притворяйся, ты прекрасно знаешь что бедная Джейн завещала тебе опекунство.
– Я не могу взять свои деньги до двадцати пяти лет, – прибавила Анджела.
– А сколько тебе?
– Двадцать один.
– О чем же ты волнуешься? – спросил лорд Эмсворт. – Четыре года можешь жить спокойно. Деньги никуда не уйдут.
Анджела топнула ногой. Леди так не делают, но все же это лучше, чем лягнуть дядю по велению низших страстей.
– Я говорю Анджеле, – объяснила леди Констанс, – что мы можем хотя бы охранить ее состояние от этого бездельника.
– Он не бездельник. У него у самого есть деньги. Конечно, он хочет купить долю в…
– Бездельник. Его и за границу послали, потому что…
– Это было два года назад.
– Спорь, сколько хочешь, но…
– Я не спорю. Я просто говорю, что мы поженимся, даже если нам придется жить в канаве.
– В какой канаве? – оживился лорд Эмсворт, оторвавшись от горестных мыслей.
– В какой угодно.
– Анджела, послушай…
Лорду Эмсворту показалось, что они слишком много говорят, все голоса и голоса. Почти что разом, так громко… Он поглядел на дверь.
А что такого? Повернул ручку – и никаких голосов. Весело скача по ступенькам, он выбежал на воздух, в солнечный свет.
Веселье оказалось недолгим. Обретя свободу, разум вернулся к серьезным и грустным вещам. Приближаясь к страдалице, лорд Эмсворт шел все медленнее и тяжелее. Дойдя до свинарника, он оперся на перильца и стал смотреть на свинью.
Несмотря на диету, она напоминала воздушный шар с ушками и хвостом. Такое круглое тело должно, в сущности, лопнуть. Однако лорд Эмсворт смотрел на нее в тоске. Еще немного – и ни одна свинья не посмеет поднять глаза в ее присутствии. А так это лучшее из созданий ждет безвестность, в крайнем случае – смягченная последним местом. Как горько, как нелепо…
Мысли эти прервал чей-то голос. Обернувшись, лорд увидел молодого человека в бриджах для верховой езды.
– Вот, – сказал Хичем, – я смотрю, нельзя ли что-нибудь сделать. Такая беда…
– Спасибо, спасибо, мой дорогой, – растрогался лорд Эмсворт. – Да, дело плохо.
– Ничего не понимаю.
– И я тоже.
– Только что все было в порядке.
– Еще позавчера.
– Веселилась, что там – резвилась…
– Именно, именно!
– И вдруг, как говорится – гром среди ясного неба…
– Да-да. Полная загадка… Чего мы только не пробовали! Не ест…
– Не ест? Анджела больна?
– Нет, что вы. Я ее сейчас видел, все хорошо.
– Видели? Она ничего не говорила об этом ужасном деле?
– Нет. Она говорила про деньги.
– Ничего не понимаю!
– Гром среди ясного неба, – сказал лорд Эмсворт. – Я боюсь самого худшего. По Вольфу – Леману, здоровая свинья должна съесть в день хотя бы 57 800 калорий. Белков – четыре фунта пять унций, углеводов – двадцать пять…
– При чем тут Анджела?
– Ни при чем.
– Я хочу узнать, почему Анджела меня бросила!
Лорду Эмсворту показалось, что он об этом слышал.
А, да!
– Конечно, конечно, – сказал он. – Бросила, да? Помню, помню. Она решила выйти замуж. Тогда все понятно. А вот вы скажите, какого вы мнения о льняном жмыхе?
– Что вы имеете в виду?
– Льняной жмых. Такая еда для свиней.
– О, к черту свиней!
– Что?! – Лорд Эмсворт не очень доверял младшему поколению, но такого цинизма, такого беззакония он не предполагал. – Что вы сказали?
– К черту свиней. Вы все время о них говорите. Какое мне до них дело? Чтоб они треснули!
Глядя ему вслед, лорд Эмсворт испытывал и негодование, и облегчение. Негодование – понятно, а легче ему стало от того, что такой злодей не войдет в его семью. Молодец Анджела. Какой, однако, разум! Многих девушек ослепили бы блеск, титул, деньги – а она, с несвойственной возрасту прозорливостью, поняла все.
Приятные чувства, согревшие было душу, мгновенно вымерли, когда он увидел, что к нему идет сестра. При всей красоте леди Констанс, лицо ее порой как-то странно кривилось, и бедный брат с детства знал, что это не к добру.
– Кларенс, – сказала она, – с меня хватит. Езжай в Лондон двухчасовым поездом.
– Что? Куда?
– Повидайся с этим человеком и скажи, что, если они поженятся, Анджела не получит ни гроша. Я очень удивлюсь, если он тут же не сбежит.
Лорд Эмсворт задумчиво смотрел на круглый бок Императрицы. Его кроткое лицо тоже как-то искривилось.
– Почему ей за него не выйти? – спросил он.
– За Джеймса Белфорда?
– А что такого? Она его, кажется, любит.
– Ты идиот, Кларенс. Анджела выйдет за Хичема.
– Очень плохой человек! Свиней не понимает.
– Прекрати глупости. Ты едешь двухчасовым. Говоришь с Белфордом. Насчет ее денег. Ясно?
– Хорошо, хорошо, – сказал граф. – Хорошо, хорошо, хорошо.
Когда лорд Эмсворт сидел за столиком с Джеймсом Бартоломью Белфордом в самом лучшем обеденном зале своего клуба, ему было скорее плохо, чем хорошо. Казалось бы, хватит того, что ты оказался в Лондоне, когда такая погода, – но нет, еще губи двух людей, которые тебе очень нравятся.
Да, подумав как следует, лорд Эмсворт решил, что Белфорд всегда нравился ему. Вкусы у него здоровые, любит сельскую жизнь, никогда не сказал бы дурного слова про Императрицу. Пэру Англии пришло в голову, что деньги в этом мире достаются не тем, кому бы следовало. Почему какой-то свиноненавистник купается в золоте, а этот прекрасный молодой человек едва прозябает?
Мысли эти не только огорчали бедного графа, они его озадачивали. Он не любил страданий, а тут понял, что после соответствующих сообщений его молодой друг будет страдать.
Сперва он решил сообщать не сразу. Поедят, поболтают, а уж потом, на прощанье, он заметит между прочим, что Анджелины деньги – под замком.
Обрадовавшись такому решению, он начал болтать.
– Наши сады, – сказал он, – сейчас особенно красивы. Мой садовник, Макалистер, человек нелегкий, вьющихся роз он не понимает, но простые, обычные… тут он мастер. Розарий…
– Как хорошо я его помню! – сказал Джеймс Белфорд, легко вздохнув и положив себе еще брюссельской капусты. – Именно там мы назначали свидания. Летом, по утрам.
Лорд Эмсворт поморгал – нет, так нельзя! – но Эмсворты не сдаются.
– Какие цветы были в июне! – снова начал он. – Оба мы не щадили ни зеленой тли, ни цветочных вшей, и пожалуйста! Истинный рай. Дамасские розы, эрширские…
– Анджела, – сказал Джеймс Белфорд, – прекрасно их оттеняет. Цветы – не цветы, когда нет ее золотистых волос. Вот это рай.
– Да, конечно, – согласился лорд Эмсворт. – Несомненно. Я очень рад, что вам нравится мой розарий. Почва хорошая, гумус. Но этого мало! Тут мы с Макалистером согласны – мало и мало. Нужно ее удобрять. Если каждую осень не перевезти из конюшни побольше навоза и…
– Анджела говорит, – заметил Джеймс Белфорд, – что вы запретили нам пожениться.
Лорд Эмсворт подавился с горя цыпленком. Такой прямоте, жалобно думал он, молодые люди учатся в Америке. Милосердные околичности – удел высоких цивилизаций, а там, в степях и джунглях, раз-раз – и все…
– М-м-м, – сказал он, – конечно, конечно. Что-то такое было. Видите ли, мой дорогой, Констанс, это моя сестра, не очень…
– Ясно. Считает, что я – ничтожество.
– Ну, ну, ну! Что вы, что вы! Она говорит «бездельник», больше ничего.
– Поначалу, может быть. Но в Небраске, у фермера, который все время пьет яблочный джин, долго бездельником не будешь.
– Вы работали на ферме?
– Да.
– Там были свиньи? – изменившимся голосом спросил граф.
– Были.
Лорд Эмсворт вцепился в скатерть:
– Может быть, дорогой, вы дадите мне совет. Уже два дня моя Императрица ничего не ест. Выставка в пятницу, на той неделе. Я места себе не нахожу.
Джеймс Белфорд вдумчиво хмурился.
– Что говорит ваш свинарь? – осведомился он.
– Он два дня в тюрьме. Два дня!.. – впервые заметив совпадение, вскричал бедный граф. – Как вы думаете, это связано?
– Безусловно. Она по нему тоскует. Вернее, она тоскует, что никто ее не зовет к кормушке.
Лорд Эмсворт удивился. Он не знал, что свиньи настолько считаются со светскими условностями.
– Никто не зовет?
– У всех свинарей есть особый клич. На ферме этому сразу учишься. Свиньи чувствительны. Не позови их, они с голоду умрут. Позови как следует – и они пойдут за вами на край света.