– Ах! – выдохнул он, останавливаясь перед целым ковром тюльпанов. Какой-то человек в какой-то форме посмотрел на него с одобрением, а то и с восторгом.
– Ничего погодка, – заметил он.
Лорд Эмсворт не ответил, он не слышал. Забывшись в экстазе, он уже не знал, где он – точнее, ему казалось, что он в бландингском раю; и, словно сеттер, он двинулся к цветам.
Человек в форме – то был смотритель, обладавший всей полнотой власти, – восхитился и тут, узнав родственную душу, он горевал и обижался, когда люди проходили мимо цветов как ни в чем не бывало.
– Ничего по… – снова начал он.
И страшно закричал. Если бы он не увидел, он бы не поверил. Приличный (хотя и неприбранный) посетитель оказался мерзейшим из созданий, опаснейшим из злодеев – тем, кто рвет на газонах цветы!
Судите сами: легко переступив через перильца, он пошел по траве и раньше, чем вы договорили слово «погодка», начал свое темное дело. Два тюльпана он уже сорвал и взялся за третий.
– Эй, вы! – кричал смотритель.
Лорд Эмсворт очнулся и невероятно загрустил.
– Простите, мой дорогой… – сказал он, вылезая обратно.
Смотритель произнес длинную и пылкую речь. Лорд Эмсворт пытался что-то вставить, но тщетно. Угрозы гремели все громче, народу собиралось все больше. И тут раздался еще один голос:
– Что такое?
Власть и порядок материализовались в виде толстого констебля.
Теперь смотритель говорил не как отец, распекающий сына, а как старший брат, взывающий к справедливости при виде того, что творит младший.
– Он говорит, – перевел констебль, – что вы рвали цветы.
– Я его видел! – вскричал смотритель парка. – Вот как вас.
Констебль снова обратился к графу, словно к заблудшему чужеземцу:
– Он вас видел. Вот как меня.
Лорд Эмсворт обмяк и растерялся. Никому не желая дурного, он развязал дикие страсти и думал о том, что несправедливо, когда испытания выпадают человеку, который и так похож на Иова.
Констебль тем временем пососал химический карандаш и сурово спросил, открыв ту записную книжку, перед которой трепещут все шоферы такси:
– Имя, фамилия, адрес?
– Мой… э… дорогой, – отвечал девятый граф, – я, собственно… э… граф Эмсвортский.
Много пишут о неисповедимости толп и чаще всего – преувеличивают. Обычно толпа ведет себя вполне разумно. Когда она видит, к примеру, человека в мешковатых штанах, который рвет цветы с газона, а потом говорит, что он – граф, она смеется.
Констебль не поддержал ее оживления. Губы его горько искривились.
– Не предъявите ли карточку? – спросил он.
Близкие друзья лорда Эмсворта не спросили бы такой глупости. Карточки он терял сразу по приезде в Лондон, правда – после зонтика.
– Я… э… простите…
– Ха! – сказал констебль.
Толпа опять засмеялась, да так обидно, что лорд Эмсворт метнул в нее негодующий взгляд. И в этот самый миг увидел Макалистера.
– Макалистер! – вскричал он.
Дело в том, что к толпе подошли двое: невысокий человек с рыжей жесткой бородой и высокий, властный, красивый, вроде римского императора, если ему надеть очки без оправы.
– Макалистер! – взывал граф. – Дорогой мой, скажите им, кто я!
После того, что было, менее великодушный человек мог бы решить, что это – возмездие. Но не таковы шотландцы.
– Лор-р-рд Эмсвор-р-р-рт, – сказал садовник.
– А вы кто такой? – спросил констебль.
– Я у него р-р-работал, – ответил Макалистер. – В саду.
– Вот именно! – жалобно сказал граф. – Старшим садовником.
Констебль сдался. Возможно, лорд Эмсворт и не был похож на лорда, но Макалистер как нельзя больше походил на старшего садовника. Служитель закона боготворил аристократию и понял, что совершил непростительную оплошность.
Однако чести своей не уронил.
– Расходитесь, расходитесь, – сурово сказал он. – Не мешайте!
И ушел, гоня толпу перед собой. Римский же император подошел к лорду Эмсворту, протягивая широкую руку.
– Доналдсон, – сказал он. – Ну, вот мы и встретились, лорд Эмсворт. Ты уж прости, Энгус, нам надо поговорить. Да, лорд Эмсворт, давно пора.
Не без труда припомнив, с чем связана фамилия «Доналдсон», лорд Эмсворт открыл было рот, но заметил, что новый родственник смотрит на него так строго и властно, словно годами выписывал курсы, обещающие, что через десять уроков вы сможете смотреть начальству в глаза и оно заколеблется.
– Слушайте, лорд Эмсворт, – сказал он, – нам с вами ссориться не с чего, одна семья. Что до меня, я рад. Хороший парень.
Лорд Эмсворт заморгал.
– Вы говорите о Фредерике? – недоверчиво спросил он.
– Именно. Я понимаю, вам без него скучно. Но что поделаешь, молодость! Этот замечательный…
– Вы все еще говорите о Фредерике?
– Да-да. Так вот, такой прекрасный человек никогда не простит себе, что обидел отца. Простите его, лорд Эмсворт! Поддержите!
– Что поделаешь… – горестно откликнулся лорд. – Не голодать же ему…
Мистер Доналдсон как бы отмел такие слова широким взмахом руки.
– Положитесь на меня, – сказал он. – Человек я небогатый…
– Ах, что там… – печально сказал граф; и все же в самой широте собеседника было что-то такое, обнадеживающее.
– Навряд ли, – продолжал тот со свойственной ему честностью, – у меня наберется сейчас десять миллионов…
Лорд Эмсворт затрепетал, словно травинка на ветру.
– Десять… Десять… Простите, вы сказали, десять миллионов? Это доллары?
– Может и не набраться, тогда – девять с чем-то, – виновато ответил американец. – Не забывайте, дела у нас идут плохо, время суровое. Многим моим друзьям пришлось еще хуже. Но все выправляется! Да, выправляется. Я верю в Рузвельта и Новый курс. Наши собаки будут есть больше. Мой собачий корм… Я ведь тот Доналдсон, ну, тот самый.
– Корм? – воскликнул лорд Эмсворт. – Тот самый? Быть не может! Гм… да.
– Вы ведь слышали о моем корме?
– Нет, не слышал, – сердечно ответил граф.
– А! Ну… в общем, дела выправляются. Если вы не против, я могу предложить Фредерику надежную, а может – и выгодную работу. Я бы его послал на Лонг-Айленд… если вы не против, конечно. Не сомневаюсь, что со временем он принесет фирме большую пользу.
Лорд Эмсворт никак не мог представить, какая это польза – разве что Фредерик будет корм потреблять, – но себя не выдал. Мысль о том, что тот зарабатывает сам, да еще живет за три тысячи миль, все же приятна.
– К работе он готов, – продолжал Доналдсон. – Но без вашей поддержки, без отцовской поддержки ему будет трудно вложить в работу все свои силы.
– Конечно, конечно, конечно! – сказал лорд Эмсворт, радостно трепеща от любви к новому свойственнику. Богоподобный покровитель собак избавил его за неделю от того, кого ему пришлось терпеть двадцать шесть лет. – Ну конечно, конечно, конечно, конечно. Непременно. О чем тут говорить!
– Отплывают они в среду.
– Прекрасно!
– Рано утром.
– Превосходно!
– Можно передать им от вас привет? Отеческое напутствие?
– Конечно, конечно, конечно, конечно, конечно.
– Хорошо, передам.
– И скажите, – со всей серьезностью момента прибавил лорд Эмсворт, – чтобы он… а… э… не беспокоился… не торопился домой.
Онемев от разных чувств, он пожал руку Доналдсону и легко побежал к клумбе тюльпанов, у которой стоял его бывший садовник.
– Макалистер!
Садовник угрюмо посмотрел на бывшего хозяина. Отличить шотландца от солнечного света можно всегда; удалось это и лорду Эмсворту. Язык его прилип к нёбу, но молчать он права не имел.
– Макалистер… я бы хотел… я бы просил…
– Фуф?
– Я бы… ну, хотел… то есть спросил бы, вы нашли новое место?
– Фуф…
– Вернитесь ко мне! – вскричал граф. – Роберт Баркер никуда не годится! Вы вернетесь?
– М-да… – произнес он наконец.
– Превосходно! – возликовал лорд Эмсворт. – Великолепно!
– Я ничего такого не сказал.
– Мне показалось, – удивился бедный граф, – что вы сказали «да».
– Я не говорил «да», я говорил «м-да», – пояснил садовник. – Может – вернусь, а может – нет.
Лорд Эмсворт положил ему на плечо дрожащую руку:
– Макалистер, я повышу вам жалованье.
Шотландец молчал.
– Удвою!
Шотландец не двинулся.
– Энгус, – тихо сказал лорд Эмсворт, – вы нужны тыкве.
В наш суматошный век, когда всем так не хватает времени, могут найтись человека два, которые по тем, по иным ли причинам не успели зайти на сельскохозяйственную выставку. Для них я прибавлю несколько слов.
Конечно, сэр Грегори Парслоу-Парслоу из Матчингем-холла там был, но внимательный наблюдатель сказал бы, что ему изменила его горделивая уверенность. Время от времени он кусал губы, а взгляд у него был именно такой, какой появился у Наполеона при Ватерлоо.
Но баронет был рыцарем, он был джентльменом. Роду его неведома низость. Не дойдя до палатки, он быстро и смело протянул руку лорду Эмсворту.
– Поздравляю, – хрипло сказал он.
Лорд Эмсворт испуганно подскочил, ибо был погружен в раздумья.
– Э? О! Спасибо. Спасибо, мой дорогой, спасибо. Большое вам спасибо.
– Он поколебался. – Мы не могли оба выиграть…
Сэр Грегори подумал и понял, что он прав.
– Да, – сказал он. – Вы правы, Эмсворт. Именно, не могли. Ничего не поделаешь.
После чего кивнул, ушел, и никто не знает, какие ястребы терзали его широкую грудь. А лорд Эмсворт и стоявший рядом с ним Энгус почтительно повернулись к тому, что лежало на соломе в самом большом ящике, какой только видели в Шрусбери.
©Перевод. Н.Л. Трауберг, наследники, 2011.