Но человек, изображенный на фото, не был тем Кристианом, которого я знала, более того – он не имел с Кристианом ничего общего. Другой нос, другой рот, другие очертания лица, волосы не кудрявые, а прямые, другой тип фигуры…
«Уж не смеется ли Артур надо мной? – мелькнуло у меня в голове. Но на лице моего собеседника было совершенно другое выражение: смесь озадаченности и почему-то – облегчения, что я не узнала его брата на снимке. – Как же такое может быть? Ведь графиня приехала в замок со своим сыном, и она говорила…»
Я всмотрелась в лицо незнакомца на фотографии, и у меня потемнело в глазах. Дело в том, что я вспомнила, где именно видела его раньше, и воспоминание оказалось настолько неприятным, что мне сделалось нехорошо.
– Что с вами? – испуганно вскрикнул Артур, видя, как я переменилась в лице.
– Ничего, – ответила я, с трудом разлепив губы. – Просто… волнение… и я никак не ожидала… Давайте лучше сядем.
Я села на диван и вцепилась свободной рукой в подлокотник. Артур сел рядом, с недоумением глядя на меня.
– Скажите, – заговорила я, – а когда была снята эта фотография?
– Весной тысяча девятьсот четвертого, – с готовностью ответил Артур.
– Вы играли в теннис?
– Нет. Он играл с кузеном Беттины. Я не играл с Кристианом, потому что он терпеть не мог мне проигрывать.
Я вспомнила, что Артур уже упоминал об этом.
– Кристиан уже был тогда помолвлен с Беттиной?
– Он никогда не был с ней помолвлен, – проговорил Артур. – Беттина слишком хорошо воспитана и слишком осторожна для того, чтобы брать на себя обязательства, которые она не собирается выполнять.
– А почему же он тогда вышел из себя, когда…
– Наверное, потому, что все вокруг уже считали их парой. Для него было серьезным ударом то, что она стала флиртовать с другим и… и пошел слух, что она может быть с ним помолвлена.
– Из-за этого у Кристиана произошел нервный срыв, и ваш дедушка поместил его в свою лечебницу. Верно?
– Ну да, – ответил Артур, немного удивленный моей настойчивостью.
– А из лечебницы он прислал вам странное письмо. Вы хорошо его помните? Могу я узнать, что в нем было?
– Это было ужасное письмо, – печально промолвил Артур. – Кристиан писал, что он скоро умрет, что он не выйдет из лечебницы живым, что его там убьют, и… и всякий такой вздор. Например, он вообразил, что мать хотела его отравить…
– Ваша мать?
– Да. Он… он пытался отравиться после того, как Беттина перестала его замечать. Но доктор Фридрихсон сказал, что разум Кристиана таким образом защищается… что он внушил себе, что его пытались отравить, а вовсе не он сам хотел наложить на себя руки…
– Когда вы получили письмо, вы показали его матери?
– Конечно. Я сильно встревожился… Я не любил Кристиана, но мне не хотелось, чтобы с ним что-то случилось. Мать тоже испугалась… Она сказала, что зря понадеялась на своего отца, что он сможет вылечить Кристиана. Я просил ее забрать его из лечебницы. В конце концов, если он нуждается в уходе, можно нанять сиделок, например… Мама ответила, что подумает над этим. Она сказала, что хорошо бы увезти его подальше от Беттины, чтобы он пришел в себя. Может быть, ему стоит поехать в Фирвинден, предложила она. Я не люблю этот мрачный замок, добавила она, но Кристиан там рос, ему там нравилось когда-то…
– А вам нравилось в Фирвиндене? – не удержалась я.
– Не помню. Не уверен… Кажется, я был тогда слишком мал, чтобы иметь определенное мнение. – Артур улыбнулся.
Итак, жил-был некий молодой человек, наследник титула, замка и состояния, а потом с ним стали происходить странные вещи. Чересчур странные, на мой взгляд, и самым неприятным было то, что в них каким-то образом оказалась замешана графиня Рейтерн.
– Полагаю, эта фотография стояла в вашей комнате, – произнесла я, улыбаясь Артуру со всей сердечностью, на какую была способна. – Знаете что, я думаю, ваша мать может обидеться, если узнает, что вы отдали ее мне. Поэтому я вас очень прошу ничего ей не говорить. Понимаете, матери… они такие… она может не так все истолковать.
Артур порозовел и потупился.
– Если вы так считаете… мне и в голову не могло прийти… разумеется, я ничего ей не скажу.
– Когда я увидела вас сегодня, я подумала, что вы пришли попрощаться, – заметила я, про себя изумляясь, насколько легко у меня выходит лгать. – Вы, наверное, собираетесь вернуться в Митаву?
Артур покачал головой.
– Нет. С Митавой все кончено, и к тому же я… Я раздумал продавать замок.
– Вашей матери это не понравилось?
– Она еще не знает. Я ничего ей не сказал. И вообще, мне больше нравится в Либаве. Могу ли я спросить, – добавил он после крохотной паузы, – о ваших планах на сегодняшний вечер?
– Ах, если бы я могла строить планы! – вздохнула я. – Увы, мне надо написать рассказ для журнала, а у меня есть только начало, и все сроки уже горят…
– Я уверен, вы быстро его напишете, – произнес Артур. – Хотя это ужасно, что из-за какого-то рассказа я буду лишен вашего общества.
– К сожалению, мне надо работать, – проговорила я, напуская на себя серьезный вид. – Может быть, завтра или послезавтра… Но я боюсь загадывать. Работа литератора всегда такая… непредсказуемая.
Мы наговорили друг другу еще тысячу любезностей в том же духе, но не стану скрывать, я все же почувствовала облегчение, когда за моим гостем наконец закрылась дверь.
Глава 31Прогулка
Орган мощно загремел, извергая водопад звуков. Неожиданно мелодия замерла на высокой ноте и, как тропинка, нежными переливами побежала вниз.
– Барышня, – простонал нагнавший меня служитель, мимо которого я минуту назад проскочила в зал, – выступление вечером! Сейчас только репетируют…
– Я не по поводу выступления, – отмахнулась я, – я просто ищу одного человека… Августин Каэтанович! – заверещала я.
Мелодия оборвалась, и человек, сидевший за органом, тотчас обратил ко мне смеющееся лицо.
– Боже мой! Панна Анастасия! А я, грешным делом, гадал, придете вы на концерт или нет… Ну разве можно так кричать? Вы даже орган перекричали…
– В самом деле? – растерялась я. Августин Каэтанович внимательно посмотрел на мое лицо и перестал улыбаться.
– Вы, наверное, хотите знать, что было в Шёнберге после вашего отъезда, – сказал он. – Приятно, что вы не забываете старых друзей. Что ж, пожалуй, я прервусь и порепетирую потом…
Он сошел со сцены, и, глядя, как он двигается, я в который раз подумала, что он выглядел бы куда естественнее в светской одежде.
– По правде говоря, разговор обещает быть долгим, – произнесла я, волнуясь. – И… мне позарез нужно кое-что с вами обсудить. Произошло нечто странное, и даже хуже, чем странное… – Я собралась с духом. – Я даже не знаю, поверите ли вы мне.
– Я никогда не был в Либаве, – проговорил Августин Каэтанович. – Полагаю, мы можем погулять, и вы покажете мне, что тут есть интересного. Или сядем где-нибудь, если хотите. В гостиницу я пригласить вас не могу – пойдут разговоры, вы же понимаете…
Но мне не сиделось на месте, и я сказала, что прогулка вполне подойдет, если мой собеседник не против.
– Кстати, я немного на вас обижена, – не удержалась я, когда мы вышли из зала. – Я писала вам из Анненбурга и Либавы, а вы так редко отвечали. Почему? И вы могли навестить нас с отцом, когда приехали. Если бы папа не прочитал в газете о том, что вы тут выступаете, я бы даже не узнала, что вы в городе.
– Вы очень добры, – вздохнул Августин Каэтанович, – и я, пожалуй, скажу вам все как есть. Я не писал вам с вполне определенной целью. У меня создалось впечатление, что Шёнберг, а особенно Фирвинден и все, что с ним было связано, нанесли вам душевную рану. И если бы я тревожил вас своими письмами – в которых, кстати сказать, не мог сообщить ничего особенного – я бы только лишний раз напоминал вам о прошлом и растравливал вашу рану без всякого на то права. Поэтому я предпочел замолчать.
– Да, Фирвинден… – пробормотала я, не зная, с чего начать.
– Ну вот, вы только произнесли это слово и уже изменились в лице, – проговорил Августин Каэтанович мягко. – Поверьте, вам будет лучше, если вы перевернете эту страницу и оставите в прошлом то, что с ней связано.
– Я бы, может быть, хотела, – призналась я, помедлив, – но вот замок никак не оставляет меня в прошлом. Дело в том, что я познакомилась с братом Кристиана, нынешним графом Рейтерном…
– О! И вы решили обсудить его именно со мной?
Я с удивлением взглянула на своего собеседника. Хотя я хорошо помню нашу беседу, маршрут, по которому мы шли, стерся из моей памяти. Кажется, я привела Августина Каэтановича к гавани, потом мы прошлись по набережной, сделали круг по улицам и в конце концов оказались в тихом парке рядом с Александровской улицей. Само собой, что во время разговора мы не обсуждали достопримечательности, и я уж точно редко смотрела по сторонам.
– Да, – ответила я на вопрос Августина Каэтановича, – потому что вы сказали, что вы мой друг… и вы человек разумный, терпимый и…
– С чего вы взяли, что я терпимый? – проворчал мой собеседник.
– Ну, потому что вы дружили с Юрисом, и с Карлом, и со мной, хотя мы не принадлежим к вашей религии, например… – Разговор явно катился куда-то не туда, и я нервничала, потому что никак не могла подобраться к сути. – Юрис однажды сказал, что вам нравится обращать в свою веру, но вы никогда…
– Я полагал, вы догадаетесь, – вздохнул Августин Каэтанович. – Священнику проще дружить с тем, кто не ходит к нему на исповедь. Трудно воспринимать как друга того, о ком все знаешь.
– О! Я… ну…
Ничего умнее мне в голову не пришло.
– Скажите, что такое с вами случилось? – требовательно спросил мой собеседник. – Почему вы не можете рассказать об этом… ну хотя бы вашему отцу?
– Потому что я сама еще ничего не понимаю, – произнесла я. И собравшись с духом, поведала, как именно я выяснила, что Кристиан Рейтерн и человек, которого мы знали под этим именем в замке Четырех ветров – не одно и то же лицо.