– Вы, Карл, совершенно безнравственный, беспринципный и невыносимый человек, – вздохнул Августин Каэтанович. – Но по зрелом размышлении я вынужден с вами согласиться. – Мы расхохотались так громко, что вспугнули какую-то птицу, которая выпорхнула из ветвей стоящего поблизости куста сирени и улетела прочь. – Отчасти, дамы и господа, отчасти! Потому что я не одобряю кормление мышьяком своих ближних…
– Августин Каэтанович, так я и не настаиваю на мышьяке! – тотчас же нашелся телеграфист. – Цианид тоже сойдет…
– Тоже не одобряю! Решительно!
– Падре, вам не угодишь!
Мы смеялись и перебрасывались шутками до тех пор, пока к нам не подошли мой отец вместе с Сашей.
– Я нигде не могу найти твою мать, – промолвил отец с неудовольствием. – Ты не знаешь, где она может быть?
– Она хотела смотреть фейерверк, – сказала я.
– Нет, в доме ее не было и на веранде – тоже. Я везде смотрел.
– Но она не могла уехать без нас, – произнесла я. – Когда я видела ее последний раз, она шла вон туда, – и я показала, куда именно.
Но поиски не дали никакого результата. Августин Каэтанович привел Юриса и попросил его отправить слуг, чтобы они прочесали сад. Однако через несколько минут мать нашел вовсе не слуга, а мой брат Саша. Она лежала лицом вниз на одной из садовых дорожек, шаль съехала набок. Кто-то выстрелил в нее сзади, так что пуля прошла через сердце.
Глава 37Имя
Я сидела в гостиной Юриса, и меня трясла крупная дрожь. Слез уже не было, по крайней мере, мне казалось, что сил плакать у меня больше нет. Хозяин дома стоял у дверей с растерянным лицом, слуги входили и выходили, изредка шуршало платье – появлялась жена Юриса, спрашивала что-то вполголоса, исчезала. Отец, Саша и Гофман остались в соседней комнате, изредка до меня доносились их голоса. Августин Каэтанович стоял возле моего кресла. Он был необыкновенно мрачен – я никогда еще не видела у него такого выражения.
– Шаль… – наконец выдавила я из себя. – Он подкрался сзади… увидел ее шаль, понимаете? Это я ее убила…
– Анастасия Михайловна, не надо…
– Я отдала ей шаль! Он подумал, что это я… Он хотел убить меня! Наверное, все произошло во время фейерверка… Грохот, шум… никто не расслышал выстрела… – Я посмотрела на Августина Каэтановича и стукнула по подлокотнику кулаком. – Вы ведь думаете то же, что и я, сознайтесь! Почему, ну почему вы молчите?!
– Вы ни в чем не виноваты, панна Анастасия. Не надо себя казнить.
– Как не виновата? – Слезы снова потекли у меня по щекам. – Это моя вина, что она… что она… Мы могли ссориться, говорить друг другу обидные вещи… Но она не перестала из-за этого быть моей матерью! Бедный Саша! Как он кричал, когда увидел ее там, в саду…
Вернулась жена Юриса и тревожно зашептала что-то ему на ухо. Он кивнул и подошел ко мне.
– Полицейский просит разрешения поговорить с членами семьи жертвы, – сказал он. – Я немного его знаю, его зовут Оскар Викентьевич Лудмер, человек вполне приличный и деликатный. Если вы не можете сейчас давать показания…
– Нет, – решилась я, – я дам показания.
– Но, вероятно, он захочет сначала поговорить с вашим отцом…
– Юрис, перестаньте! Скажите этому Лудмеру, что я знаю, кто убил мою мать и почему… Я дам ему показания и даже имя назову. От него потребуется только арестовать преступника и добиться его признания.
Оскар Викентьевич Лудмер оказался блондином средних лет с усталым лицом. Глаза у него были умные, движения – осторожные, и говорил он, тщательно взвешивая каждое слово.
– Примите мои соболезнования, Анастасия Михайловна, – произнес он серьезно, садясь за стол напротив меня и разворачивая бумаги. – Если я правильно понял, у вас есть для меня имя подозреваемого, но сначала мы должны выполнить кое-какие формальности. Я должен записать ваше имя, возраст, сословие, вероисповедание… и так далее.
– Ничего против этого не имею, господин Лудмер, – сказала я, комкая платок.
Записав данные обо мне, Оскар Викентьевич приступил к допросу.
– Итак, что конкретно вы имеете сообщить по поводу убийства вашей матери, которое произошло сегодня около одиннадцати вечера в саду собственного дома госпожи Арклис в Либаве, по Улиховской улице?
– Человека, который убил мою мать, зовут Феликс Фабиан, – решилась я. – Он был актером, а сейчас живет в гостинице «Петербургская», где также проживает его нынешняя любовница, графиня Рейтерн.
Августин Каэтанович приподнял брови, но ничего не сказал. По-моему, он был уязвлен тем, что я утаила от него настоящее имя Кристиана.
– Могу ли я узнать, какие у вас основания подозревать господина Фабиана? – осведомился Оскар Викентьевич, устремив на меня пытливый взор.
– Самые веские. Дело в том, что…
Я замялась. Если бы я сейчас стала рассказывать историю подмены Кристиана Рейтерна, это заняло бы полночи, а мне хотелось, чтобы человек, убивший мою мать, был схвачен как можно скорее.
– Если вы арестуете его, – поговорила я наконец, – то узнаете немало интересного. Боюсь, что это не первое убийство, в котором он замешан. И у меня есть все основания полагать, что сегодня он совершил преступление по настоянию графини Рейтерн.
– Вы не хотите выразиться яснее? – спокойно осведомился Оскар Викентьевич, записав мои слова.
Но тут в комнату вошел мой отец, за которым следовал бледный Саша.
– Послушайте, – воскликнул отец, – это просто невыносимо… Вы допрашиваете мою дочь – зачем? Она ничего не знает! Она сидела в саду с друзьями, когда какой-то сумасшедший грабитель…
– Которому, разумеется, понадобилось лезть именно в дом, где проходит шумный вечер с фейерверком, – мягко ввернул Оскар Викентьевич и сердечнейшим образом улыбнулся. – Скажите, имя Феликс Фабиан вам говорит о чем-нибудь?
– Впервые слышу. А кто это?
Оскар Викентьевич покосился на меня и, видимо, приняв какое-то решение, протянул мне протокол и ручку.
– Полагаю, Анастасия Михайловна, вы знаете, что говорите… Прошу вас, подпишите показания, и можете идти.
Совершенно сбитая с толку, я криво расписалась и поднялась на ноги.
– А мама… как же она…
– Вам отдадут тело, – сказал Оскар Викентьевич, – после всех необходимых процедур.
– Но я даже не успела рассказать вам…
– Полно, Анастасия Михайловна, полно, – мягко промолвил полицейский. – Я человек понятливый. Не беспокойтесь: мы проверим ваши сведения, и если окажется, что вы правы, мы его задержим. В любом случае, если вы нам еще понадобитесь, я приеду к вам сам или вызову вас для беседы.
Только когда мы с отцом и Сашей возвращались домой на экипаже, который нам дал Юрис, до меня дошло, что полицейский решил, что все произошло из-за любовного треугольника. Дочь знала о нем, потому что сразу же назвала имя убийцы и его возможной сообщницы, а муж, как водится, ничего не подозревал.
– Боже мой! – простонала я и заплакала.
Утром, через час после того, как отец ушел на работу, в дверь позвонил взволнованный Августин Каэтанович, и прислуга проводила его в мой кабинет, потому что в гостиной лежал Саша, который чувствовал себя неважно.
– Они арестовали его? – спросила я без всяких предисловий.
– Да. Но он оглушил полицейского и бежал.
– А оружие нашли? То, из которого застрелили мою мать?
– Пока нет, но хозяева «Петербургской» очень недовольны. Полиция допрашивает графиню Рейтерн, ее сына и прислугу гостиницы. Я должен был сегодня ехать обратно в Шёнберг, но не хочу оставлять вас одну. Вы уже рассказали отцу, в чем дело?
– Я не успела… Он был просто раздавлен тем, что случилось, а я не вынесу, если он начет меня обвинять.
– Послушайте, панна Анастасия, – произнес Августин Каэтанович после паузы, – я вам скажу кое-что, что мне самому не нравится, но… в жизни никуда от этого не деться. Хорошие люди проигрывают злу именно потому, что они хорошие. Чтобы успешно противостоять злу, надо быть еще хуже, чем оно. Вы не такая, и ваш отец не такой. Вы случайно попали в их паутину, и… случилось то, что случилось. Мне очень жаль вашу мать, поверьте. Прошло бы какое-то время, она бы успокоилась, смирилась, и вы бы наладили отношения. – Я всхлипнула. – Она была несчастна и срывала свое несчастье на вас, если можно так выразиться. Но вы ни в чем не виноваты перед ней.
– Я говорила ей ужасные вещи, – сказала я сквозь слезы, – и это я отдала ей шаль, из-за которой ее в сумерках перепутали со мной… Мне надо было пойти в полицию, как только я поняла, что графиня Рейтерн и этот мерзавец – преступники!
– А в полиции вас бы выслушали, но ничего бы делать не стали, – проговорил Августин Каэтанович. – Решили бы, что раз вы пишете книги, у вас слишком бурное воображение. Этот молодчик сбежал бы в Германию, и осталось бы только ваше слово против слова графини. А уж она, конечно, заявила бы, что вы возводите на нее напраслину и что тот, кого вы видели в Фирвиндене, ее настоящий сын.
– Но моя мать осталась бы жива! – вскинулась я. – Как вы не понимаете!
– Панна Анастасия, – серьезно промолвил Августин Каэтанович, – я вас понимаю, поверьте, и даже очень хорошо. Но жизнь – штука реальная, и никакие «если бы» тут не проходят. Полиция взяла след, дочь полицмейстера в восторге от вашего романа, и ее отец сделает все, чтобы найти убийцу вашей матери. Вам надо только немного подождать.
– Знаете, Августин Каэтанович, когда-то ведь я могла остаться в Митаве, – призналась я. – У тетки с дядей, и тогда ничего этого не случилось бы. Но дядя решил, что я слишком много ем. И я уехала вместе с отцом в Шёнберг. Как часто нам приходится делать выбор, который… который определяет всю нашу жизнь.
– Часто? – Августин Каэтанович пожал плечами. – Я бы сказал, всегда. Думаю, когда герра Фабиана наконец схватят, мне придется рассказать все Юрису и Карлу, чтобы они могли его опознать. И сам я, разумеется, с удовольствием подтвержу, что знал его в Фирвиндене под именем Кристиана Рейтерна.
Мы поговорили еще немного, и мой друг ушел. Обедали мы вдвоем с Сашей, но когда Лина внесла кофейник, в дверь позвонили. Через минуту лакей Степа принес мне визитную карточку Беттины.