Повторяя заготовленную речь снова и снова, раз за разом, я, кажется, даже сама в нее поверила. История обрастала новыми подробностями и фактами, и вскоре я уже рассказывала о том, что герцог присматривает себе невесту, потому что девушки из этого города пленили его сердце своими серыми глазами, а еще — что можно будет купить услуги определенного характера от самого прекрасного в мире энканта по сниженной цене. Всего один взгляд — и лэри ощутят те прелести семейной жизни, которые настойчиво прячут от них строгие родители, не позволяющие встречаться с юношами до брака. Кстати, надо бы спросить точно, что это за «определенные услуги» такие. Не похоже, чтобы девчушки собирались прыгнуть в койку к первому встречному, тем более вряд ли один энкант остался бы жив после череды любовных подвигов со всеми присутствующими. Ну, попадись мне, Баян! Я жутко краснела, заикалась и оговаривалась, рассказывая очередные небылицы, а молоденькие кумушки все равно велись на льющийся рекой бред. Единственным неизменным фактом, эдаким ориентиром, оставался белоснежный пони, вечный спутник и помощник красавца. При этом я не указывала, какого именно красавца.
Потратив несколько долгих и напряженных часов на глупую болтовню, я ощущала себя выжатой и уставшей. Еще никогда в жизни мне не доводилось так активно болтать о всякой ерунде и строить из себя ограниченную простушку. Простушкой я, может быть, и была, но никак не ограниченной. Понимая, что молодые кумушки могут запомнить мою внешность, я немного перестраховалась. Каждые полчаса украдкой доставала из сумочки с деньгами остатки косметики в небольшом футляре, так любезно подаренном мне Анжеликой, и поправляла макияж, делая его все более и более ярким. Глаза обильно подводила черным, а губы обводила яркой малиновой помадой. Все это на ощупь, разумеется — зеркала ведь не было. Полагаю, зрелище было занятное. То же обстояло и с волосами: я их предусмотрительно распустила и спрятала под одежду, создавая образ короткой стрижки. Завершающим штрихом стала широкополая безвкусная шляпа из соломы с огромной ромашкой на боку, которую Баян потребовал купить и надеть по пути, а также цыганский расписной платок, наброшенный прямо поверх одежды. Платок, премерзко пахнущий и местами дырявый, пони любезно украл для меня (не хочу даже думать, у кого именно, надеюсь, хоть не на помойке подобрал).
И вот спустя приличный промежуток времени я отчетливо поняла: пора действовать.
Волновалась я просто дьявольски, от нервозности даже сгрызла под корень все ногти, хотя никогда раньше у меня никогда не было подобной этой вредной привычки. Сердце бешено колотилось, и создавалось ощущение, что меня вот-вот разорвёт на мелкие кусочки.
— Вперед, — шепнула себе под нос, подбадривая и подначивая двигаться дальше. Кто, если не я?
Пройдя сквозь несколько грязных двориков, я сбросила шляпу и платок, а также пиджак моего единственного костюма, оставшись в простой рубашке и серых брюках. В небольшом фонтанчике, оказавшемся по пути, я быстро смыла нанесенную на лицо краску, с силой оттирая глаза и губы, а волосы неаккуратно заплела. И пусть лицо и руки теперь неприятно пахли цветущей застоявшейся водой, это было мне только на руку.
Что ж, теперь отступать некуда: все или ничего.
Где-то впереди послышался рев толпы, я догадывалась, что это несметное количество молодых девиц голосило и крайне невежливо просило — нет, требовало — показать им их «единственного и неповторимого». При одной мысли о грядущем дамском произволе я чуть не прыснула в кулак, но сдержалась: рано веселиться.
Миновала еще пару двориков и узкую темную улочку. Удивительно, а ведь, полностью погрузившись в роль, я даже и не заметила, что день медленно перешел в вечер, что также было мне на руку.
Голоса были все ближе, а нервы напряжены все сильней.
— Уважаемые лэри, настоятельно рекомендуем вам покинуть территорию невольничьего рынка, здесь не место молодым уважаемым дамам! — раздался усиленный заклинанием голос местного стража. И слышались в этом голосе истерические нотки, неуверенность, а значит, все шло по плану.
Я боялась, что стоит мне появиться поблизости энкант, как они сперва обнаружат меня, а после убьют. Наверное, поэтому я входила на людную площадь затаив дыхание. Шаг, второй, третий — энканты молчат, лишь неуправляемая толпа вокруг меня постепенно сжимается кольцом, отсюда так просто не выйдешь, придется приложить усилия. «Ищи самых неохраняемых, дальше дело за мной», — вспомнились слова Баяна и я заозиралась, выискивая нужных.
На площади было более тридцати групп стражников, держащих на помостах закованных в цепи рабов; кто из них кто, легко было понять по тонким, почти невесомым ожерельям. Аккуратные металлические ободки совсем не привлекали внимания, словно сливаясь с человеческой кожей, однако стоило мне начать внимательнее рассматривать вещицу одного из рабов, как я ощутила словно удар под дых. Следом дернулся юноша, чей ошейник я рассматривала, и, прокашлявшись, заволновался, принялся крутить головой по сторонам. «Выискивает меня», — поняла я. К моему великому облегчению, менталистов на площади было мало. (А может, и к горю: вполне возможно, остальные уже служат лэрам и лэри или сломались и погибли). Как сказал Баян, с годами нас рождалось все меньше и меньше.
Девицы на площади совсем разошлись, вскоре несколько стражей было ликвидировано — бедолагам просто связали разноцветными шалями руки и ноги, а рты позатыкали белоснежными носовыми платочками. Тем временем я заметила группу рабов, которую почти не охраняли: несколько худых подростков в рваных тряпках дрожали на вечернем воздухе, зябко прижимаясь друг к дружке, а приставлен к ним был всего один страж. Внимательно присмотревшись, я заметила, что из десятка мальчишек всего у одного есть ободок на шее.
— Ну, здравствуй, — сказала я шепотом, не слыша собственных слов от рева толпы. Черноволосый паренек сложился пополам от боли, стоило мне попытаться внимательнее рассмотреть его ошейник.
Плавно пробираясь сквозь девиц я все раздумывала: откуда у менталистов такая странная реакция, неужели простой взгляд может причинить боль? Я всего-то пыталась прочитать надписи. А потом одернула себя, вспомнив Ларгуса, заставившего меня поверить в то, что я истекаю кровью и умираю. Как знать, может, в тех надписях заложены магические указания или проклятия, а я, читая про себя, активировала их? Да что говорить, права была матушка: наше наследие — «гнилая кровь», подарочек так себе.
Беспорядок набирал обороты, каждый новый шаг к цели давался все трудней и трудней. Мальчишка, похоже, чувствовал опасность, он метался среди остальных подростков, даже заработал удар плетью от охранника.
«Ну я тебе задам!» — только и успела подумать я, как обидчик истошно закричал и упал.
— Ой! — вырвалось у меня: чутье подсказало, что я случайно активировала силы, обнаружив себя.
Моментально со всех сторон послышались голоса энкант:
— Опасность, свободная энканта! Опасность, свободная энканта!
Испугавшись не не шутку, я присела. Времени оставалось мало, нужно было поторопиться. Уже на корточках я пробиралась к помосту, периодически отхватывала удары локтями и коленями, но не остановилась ни на минуту.
— Мы что, зря сюда пришли? — выла где-то справа от меня высоченная девица, подняв хилого молодого стража за грудки над землей. Ей вторил хор подружек, то и дело толкая кулачками перепуганного служителя правопорядка.
— Он — моя судьба, любовь всей моей жизни, я точно знаю, пустите меня немедленно! — где-то слева от меня белугой завывала дама постарше, язык не поворачивался назвать ее лэри — слишком уж выделялись пушистые усы над её пухлой верхней губой.
— Нет, он — моя судьба, глупая ты курица! — старалась перекричать третья где-то сзади.
«Соберись, Сати!» — Я лишь на пару секунд замешкалась, чтобы дать себе мысленного тумака, и продолжила движение.
Энканты все вещали об опасности, обо мне, то есть, однако вмешательства в свой мозг я так и не ощущала. Значит, либо не так уж точны их силы, либо не так уж они сами сильны. И склонялась я ко второму варианту, имея перед глазами отличный пример в виде Кирка. Ведь не удалось подлецу пробраться мне в голову, как ни пыжился.
Оставался последний рывок до помоста.
Я выдохнула воздух и сгруппировалась, пытаясь пробиться сквозь ошалевшую толпу; в этот самый момент визг вокруг усилился троекратно. И я была в его эпицентре. Возбужденные девицы сплошной стеной двинулись на звук, я еле удержалась на ногах, пришлось заползти под деревянные перекрытия.
— Белоснежный жеребец, его верный спутник! Он там, девочки, поднажмем! — громким командным голосом гаркнула одна из девиц, и товарки двинулись синхронно с ней крушить и ломать помост, дабы найти и спасти жизненно необходимого им мужчину. Улучив момент, я проползла по земле и поднялась в одном из смотровых отверстий, решилась разведать обстановку. А разведывать было что: возле сжавшейся в клубок группки подростков стоял Баян. Пони величественно возвышался над толпой, и ему это нравилось. Белоснежная грива развевалась на ветру, влажные карие глаза сияли, а левое копыто было показательно поднято в известную лошадиную стойку. Стоял Баян ровнехонько спиной к рабам, поставив правое переднее копыто на спину лежащего без сознания охранника.
— Лэри, где ты, любимая моя! — проникновенным басом пропел пони, стараясь не разжимать челюсти.
Его низкий гортанный голос вызвал сумасшедшую цепную реакцию:
— У-и-и-и! — запищали сотни девичьих голосов.
— Где он? — кричала девица.
— Сумеречный герцог, я люблю вас! — разрывалась другая.
— Ах, мой милый Сумрак! — повизгивала третья.
— Герцог Эль Даор, я готова на край света пойти за вами!
— Нет, герцог мой!
— Мой, коза ты крашеная!
— Ах, так?! Да я вас!
И началась потасовка, мордобой, если хотите. Молодые симпатичные лэри не смущаясь прибывающей стражи, драли друг дружке волосы, били товарок аккуратными сумочками и как следует работали локтями.