равился к вам с этим поручением.
— Напрасные хлопоты, господин учитель, — сказал К. — Я не собираюсь принимать это место.
— Превосходно, — сказал учитель, — превосходно, вы его отклоняете без всяких оговорок, — и взяв шляпу, он поклонился и вышел.
Сразу вслед за тем наверх пришла Фрида; в лице ее была растерянность, рубашку она принесла невыглаженной, на вопросы не отвечала. Чтобы развлечь ее, К. стал рассказывать об учителе и его предложении, едва услышав это, она бросила рубашку на кровать и снова выбежала из комнаты. Вскоре она вернулась, но не одна, а с учителем, который выглядел раздосадованным и даже не кивнул. Фрида попросила его проявить немного терпения — она явно уже несколько раз делала это, пока они поднимались, — потом потащила К. через какую-то боковую дверь, о существовании которой он даже не подозревал, на соседний чердак и там, задыхаясь от волнения, рассказала наконец что с ней произошло. Хозяйка, возмущенная тем, что она унизилась перед К. до признаний и, что ей еще досаднее, до уступок в отношении беседы Кламма с К. и не добилась этим ничего, кроме, как она сказала, холодного и вдобавок неискреннего отказа, не намерена больше терпеть К. в своем доме; если у него есть связи в Замке, пусть он их использует, но только побыстрее, потому что уже сегодня, уже сейчас он должен оставить этот дом, и только по прямому приказу и настоянию инстанций она примет его снова, однако она надеется, что до этого не дойдет, потому что и у нее есть связи в Замке, и она сумеет ими воспользоваться. К тому же он и попал-то в этот трактир только вследствие небрежности хозяина, да и вообще он ведь ни в чем не нуждается, потому что еще сегодня утром хвастался, что есть такое место, где для него готов ночлег. Фрида, разумеется, остается, если бы Фрида выехала вместе с К., то она, хозяйка, была бы глубоко несчастна; при одной только мысли об этом она прямо в кухне, рыдая, рухнула на пол возле плиты, бедная женщина с больным сердцем! Она просто не могла поступить иначе, ведь задета — в ее представлении, по крайней мере, — просто-таки честь сувениров Кламма! Вот какие теперь дела с хозяйкой. Конечно, Фрида пойдет вслед за ним, К., куда он захочет, через снега и льды, об этом, разумеется, нечего больше и говорить, но все равно положение их обоих все-таки очень плохое, поэтому она предложение старосты приветствует с большой радостью, пусть даже это для К. неподходящее место, но ведь — это надо будет определенно подчеркнуть — это ненадолго, можно будет выиграть время и легко найти другие варианты, даже если окончательное решение окажется неблагоприятным.
— В крайнем случае, — воскликнула под конец Фрида, уже обхватив шею К. руками, — мы уйдем отсюда, что нас держит тут, в деревне? А пока — ведь правда, миленький? — мы примем это предложение. Я привела обратно учителя, ты скажешь ему: «Принято», больше ничего, и мы переселимся в школу.
— Худо дело, — сказал К., хотя вполне всерьез он так не думал, ибо квартира его беспокоила мало; впрочем, он очень замерз, стоя в одном белье на этом чердаке, где с двух сторон не было ни стен, ни стекол и насквозь продувало холодным ветром, — ты уже комнату так хорошо прибрала, а нам теперь выезжать! Не хотелось бы, не хотелось бы мне принимать это место, для меня неприятно даже секундное унижение перед этим плюгавым учителем, а тут он еще будет моим начальником. Если б хоть ненадолго можно было остаться здесь; быть может, уже сегодня к вечеру мое положение изменится. Если б хоть ты здесь осталась, можно было бы выждать и дать учителю только какой-нибудь неопределенный ответ. Для себя-то я всегда найду ночлег, если на то пошло, так действительно у Бар…
Фрида закрыла ему ладонью рот.
— Только не это, — испуганно сказала она, — пожалуйста, не говори так больше. А в остальном все будет, как ты скажешь. Если хочешь, я останусь здесь одна, как бы это ни было для меня печально. Если хочешь, мы отклоним это предложение, как бы это ни было, по-моему, неправильно. Потому что смотри, если ты найдешь какую-то другую возможность, хоть даже и сегодня вечером, ну тогда, само собой разумеется, мы от этого места в школе сразу откажемся, никто нам не помешает это сделать. А что касается унижения перед учителем, то предоставь это мне, я позабочусь, чтобы унижения не было; я сама буду говорить с ним, ты просто молча постоишь рядом, и дальше будет так же, тебе никогда не придется говорить с ним, если ты этого не захочешь, на самом деле только я буду его подчиненной, и даже я не буду, потому что знаю его слабости. Так что мы ничего не потеряем, если примем это место, а вот если от него откажемся, то — много; а главное, ты действительно даже для одного себя нигде, нигде в деревне не найдешь ночлега, если еще сегодня не добьешься чего-нибудь от Замка, — то есть такого ночлега, за который мне как твоей будущей жене не придется краснеть. А если ты не найдешь ночлега, тогда ведь ты, пожалуй, потребуешь от меня, чтобы я спала здесь, в теплой комнате, зная, что в это время ты там, в снегу, бредешь сквозь холод и ночь.
К., который все это время стоял, обхватив себя руками и хлопая ладонями по спине, чтобы немного согреться, проговорил:
— Тогда ничего не остается, как принять. Пошли!
В комнате он сразу поспешил к печи, не обращая внимания на учителя; тот, сидя у стола, достал часы и сказал:
— Время уже позднее.
— Но зато теперь мы уже полностью пришли к одному мнению, господин учитель, — объявила Фрида. — Мы принимаем место.
— Хорошо, — отозвался учитель, — но место предложено господину землемеру. Он должен высказаться сам.
Фрида пришла К. на помощь:
— Разумеется, — сказала она, — он принимает это место, не правда ли. К.?
Так что К. мог свести свое заявление к простому «да», обращенному даже не к учителю, а к Фриде.
— Тогда, — сказал учитель, — мне только остается довести до вас ваши служебные обязанности, чтобы в этом отношении мы с вами раз и навсегда договорились; вам надлежит, господин землемер, ежедневно убирать и протапливать обе классные комнаты, самостоятельно производить мелкий ремонт как учебных пособий и спортивных снарядов, так и вообще в доме, регулярно расчищать от снега дорожку через сад, выполнять отдельные поручения, мои и фрейлейн учительницы, и в более теплое время года производить все садовые работы. За это вы имеете право жить в одной из классных комнат по выбору; однако в том случае, когда занятия не проводятся одновременно в обеих комнатах, а вы живете как раз в той, где проводятся занятия, вы, естественно, должны переселяться в другую комнату. Готовить в школе вам не разрешается, взамен вас и всех ваших будут за счет общины обслуживать здесь, в трактире. О том, что вы должны вести себя так, как подобает в школе, и что, в частности, дети — особенно во время занятий — не должны становиться свидетелями, ну, скажем, непривлекательных сцен вашего семейного быта, я упоминаю лишь между прочим, поскольку вы как образованный человек должны это понимать. Замечу еще в связи с этим, что мы вынуждены настаивать, чтобы вы в самый кратчайший срок узаконили ваши отношения с фрейлейн Фридой. Все это и еще кое-какие мелочи будет внесено в договор о найме, который вы, если вы вселитесь в здание школы, должны будете сразу же подписать.
К. все это показалось неважным — так, словно бы это его не касалось или, во всяком случае, не связывало; его только разозлила напыщенность учителя, и он небрежно бросил:
— Да-да, все это обычные обязанности.
Чтобы как-то загладить это, Фрида спросила про содержание.
— Вопрос о выплате содержания, — сказал учитель, — будет рассматриваться только после месячного испытательного срока.
— Но это жестоко по отношению к нам, — сказала Фрида. — Мы должны жениться почти без денег и создавать наше домашнее хозяйство из ничего. Нельзя ли нам все-таки, господин учитель, подать прошение в общину, чтобы назначили какое-нибудь маленькое содержание сразу? Вы бы рекомендовали так сделать?
— Нет, — сказал учитель, как и прежде обращаясь к К. — Подобное прошение было бы сочувственно встречено только в том случае, если бы я его поддержал, а я этого делать не стану. Предоставление места является ведь только любезностью по отношению к вам, а с любезностями — если сохраняешь сознание своей ответственности перед обществом — не следует заходить слишком далеко.
Но тут почти против своей воли вмешался К.
— Что касается любезности, господин учитель, — заявил он, — то, я полагаю, вы ошибаетесь. Скорей, может быть, это любезность с моей стороны.
— Нет, — сказал учитель, усмехаясь, все-таки он заставил К. заговорить. — На этот счет я точно информирован. Школьный сторож нужен нам примерно так же, как землемер. Школьный сторож, как и землемер, — только лишний груз на нашей шее. Мне еще будет стоить немалых раздумий вопрос, как я должен обосновать перед общиной расходы. Лучше и честнее всего было бы просто кинуть счет на стол и вообще никак не обосновывать.
— Именно это я и имею в виду, — кивнул К., — вы обязаны принять меня против своей воли. Вы обязаны принять меня, хотя это и наводит вас на тяжелые раздумья. Но если кто-то вынужден принять кого-то другого и этот другой позволяет себя принять, так, значит, именно он оказывает любезность.
— Своеобразно, — сказал учитель, — что же это нас заставляет принимать вас? — доброе, чересчур доброе сердце господина старосты заставляет нас. Вам, господин землемер, как я уже вижу, придется расстаться со многими фантазиями, прежде чем вы станете полноценным школьным сторожем. И возможному предоставлению какого-либо содержания такие высказывания тоже, разумеется, мало способствуют. Я также, к сожалению, замечаю, что ваше поведение еще доставит мне немало забот: вы же все это время беседуете со мной — я все смотрю и почти не верю своим глазам — в рубашке и кальсонах.
— Да, — воскликнул К., смеясь, и хлопнул в ладоши, — эти ужасные помощники! Где они там застряли?
Фрида побежала к дверям; учитель, поняв, что К. больше не намерен с ним разговаривать, спросил у Фриды, когда они вселяются в школу.