братном пути позволил помощникам вытворять все, что тем заблагорассудится.
11В школе
Домой он пришел, продрогнув насквозь, повсюду была темень, свечи в фонарях догорели. Ведомый помощниками, которые успели здесь освоиться, он ощупью пробрался в классную комнату.
— Первое ваше похвальное деяние, — буркнул он помощникам, припомнив письмо Кламма, а из угла, со сна, уже кричала Фрида:
— Дайте К. выспаться! Не мешайте ему спать!
Вот, значит, насколько К. владеет всеми ее помыслами, хоть она, сморенная усталостью, и не смогла его дождаться. Тотчас зажгли свет, правда, фитилек сильно выкручивать не стали — керосин в лампе был на исходе. Вообще в молодом хозяйстве много чего недоставало. Печку протопили, и в большой классной комнате, служившей заодно и гимнастическим залом — повсюду стояли и свисали с потолка гимнастические снаряды, — после того как в топку ушли все приготовленные дрова, какое-то время, как уверяли К., было очень даже тепло, но, к сожалению, потом все снова выстудилось. Правда, основательный запас дров имелся в сарае, однако сарай был заперт, а ключ забрал учитель, указав, что эти дрова только для отопления во время занятий. Впрочем, было бы терпимо и так, будь в помещении кровати, чтобы укрыться от холода. Однако и по этой части не нашлось ничего, кроме одного-единственного соломенного тюфяка, без перины, только с двумя жесткими грубошерстными одеялами, которые и не грели почти, — тюфяк, правда, Фрида с похвальной аккуратностью чистенько застелила своей шерстяной шалью. Но и на этот убогий тюк с соломой с вожделением зарились помощники, впрочем, без всякой надежды когда-либо действительно на него улечься. Фрида смотрела на К. с боязнью; конечно, в трактире «У моста» она успела доказать, что способна навести уют и в самой жалкой каморке, однако здесь, совсем без гроша, она мало что смогла сделать.
— Других украшений в доме нет, только гимнастические снаряды, — сказала она с вымученной, сквозь слезы улыбкой.
Однако по части главных бед, отсутствия спальных мест и топлива, она, попросив К. потерпеть немного, обещала к завтрашнему дню все устроить. Ни словом, ни намеком, ни жестом не дала она понять, что затаила в сердце хоть малейшую горечь или обиду на К., хотя ведь только из-за него, как он сам поневоле себе признался, ей пришлось покинуть «Господское подворье», а теперь и трактир «У моста». Вот почему он старался все находить вполне сносным, что вообще-то и не трудно было, ибо мыслями он блуждал где-то вместе с Варнавой, слово в слово повторяя свою весть, но не так, как передал ее Варнаве, а так, как, по чаяниям его, весть прозвучит в ушах Кламма. Вдобавок он, уже вполне искренне, порадовался кофе, который Фрида сварила для него на спиртовке, и, теперь, прислонясь к остывающей печи, следил за многоопытными движениями ее ловких рук, когда она все той же своей неизменной белой скатеркой накрыла кафедральный, на небольшом возвышении расположенный учительский стол, поставила на него красивую, с цветастым узором чашку, а рядом — хлеб, сало и даже баночку сардин. Наконец все было готово, Фрида, оказывается, сама еще не ела, дожидалась К. Нашлось и два стула, К. с Фридой сели к столу, помощники устроились у них в ногах на подиуме, но покоя от них, как всегда, не было, вот и сейчас, за едой, они беспрестанно мешали; хотя их ничем не обделили и с тем, что им дали, они еще далеко не управились, оба все равно то и дело привставали, заглядывая на стол и пытаясь углядеть, много ли осталось и не перепадет ли им что-нибудь еще. К., впрочем, не было до них никакого дела, и, если бы не смех Фриды, он бы и вовсе их не замечал. Но теперь, ласково накрыв ее руку своей, он тихо спросил, почему она все им спускает и даже на откровенные безобразия смотрит как на невинные шалости. Ведь этак от них в жизни не отделаться, тогда как надо бы, вполне в соответствии с их поведением, держать их в ежовых рукавицах и либо вышколить, либо, что гораздо вернее, да и лучше, сделать им службу до того невыносимой, чтобы они не выдержали и сбежали сами. Не похоже, чтобы жизнь в школе обещала быть раем, впрочем, она и продлится недолго, но все издержки показались бы сущей ерундой, не будь здесь помощников и останься они с Фридой в пустом доме одни. Разве не замечает она, как эти холопы день ото дня наглеют, словно именно ее, Фриды, присутствие придает им нахальства, а заодно и уверенности, что при ней К. не посмеет наказать их по заслугам. Кстати, ведь наверняка есть какое-нибудь совсем простое средство раз и навсегда без всяких церемоний от них избавиться, и, может, Фриде это средство даже известно, ведь она хорошо знакома со здешней жизнью. Да и самим помощникам, если их как-нибудь выставить, это будет только на руку, как сыр в масле они тут не катаются, и даже привычку предаваться безделью им теперь, по крайней мере отчасти, придется забросить, да-да, им придется работать, а вот Фриде, после стольких переживаний последних дней, пора себя поберечь, и теперь он, К., сам займется поисками выхода из их нелегкого положения. Однако если помощники уйдут, для него это будет такое облегчение, что он готов с радостью справлять свои обязанности смотрителя сам, помимо всех прочих своих дел.
Фрида, слушавшая его очень внимательно, осторожно погладила его по плечу и сказала, что и она совершенно того же мнения, но проказы помощников он, наверно, принимает слишком близко к сердцу, они ребята молодые, веселые, ну да, простоватые, впервые в услужении у приезжего, после строгостей замка вырвались на волю, вот кровь и играет, они из-за этого все время малость дурные и шалые, вот иной раз и наделают глупостей, на которые, конечно, впору сердиться, но куда разумнее просто посмеяться. Она, к примеру, иногда ну никак не может удержаться от смеха. Хотя она полностью согласна с К.: самое лучшее их спровадить и остаться вдвоем, наедине друг с другом. Тут она придвинулась к К. еще поближе и уткнулась лицом ему в плечо. И уже оттуда, словно из укрытия, бормоча столь неразборчиво, что К. пришлось склониться, лишь бы ее лепет разобрать, договорила: она не знает средства избавиться от помощников и боится, что все ухищрения К. тоже окажутся бесполезны. Сколько ей известно, К. ведь сам потребовал себе помощников, вот он их и получил и теперь обязан держать. А потому лучше всего относиться к ним полегче, помощники народец незлобивый, легкий, так их и надобно принимать.
К. такой ответ не устроил, полушутя-полусерьезно он заметил, что Фрида, не иначе с помощниками в сговоре или по крайней мере питает к ним большую слабость, что ж, парни они и впрямь смазливые, но нет такого существа, от которого при желании нельзя избавиться, и на примере помощников он ей это докажет.
Фрида на это сказала, что, если такое у него и впрямь получится, она будет очень ему благодарна. Кстати, смеяться над помощниками она впредь не станет и вообще без дела слова с ними не скажет. Да она уже и не находит в них ничего смешного — и вправду приятного мало, когда двое мужиков постоянно за тобой наблюдают, она теперь научилась смотреть на это его, К., глазами. И действительно, она слегка вздрогнула, когда помощники, теперь оба разом, высунулись из-под стола, отчасти желая проверить запасы провизии, отчасти чтобы понять, о чем это хозяева беспрестанно шепчутся.{14}
К. не преминул этим воспользоваться, чтобы лишний раз показать Фриде всю бесцеремонность помощников; он привлек Фриду к себе, и так, в обнимку, они закончили ужин. Пора была ложиться спать, все очень устали, один из помощников уснул прямо за едой, второго это необычайно забавляло, он норовил обратить внимание хозяев на дурацкую физиономию спящего, но ему это не удавалось, с безучастным видом Фрида и К. сидели наверху за столом, напрочь не замечая его ужимок. Впрочем, и ложиться спать в холоде, который становился невыносимым, не хотелось, в конце концов К. заявил, что надо бы протопить еще, иначе им просто не уснуть. Он принялся искать топор, помощники успели где-то один приметить и тотчас услужливо принесли, после чего все направились к сараю. Хлипкая дверь почти сразу же с треском поддалась; в полном восторге, словно ничего прекраснее им в жизни делать не приходилось, помощники, толкаясь и погоняя друг дружку, принялись охапками таскать дрова в класс, вскоре там выросла целая груда поленьев, немедля и затопили, все разлеглись вокруг печки, одно одеяло, чтобы в него завернуться, получили помощники, его им вполне должно было хватить, ибо условились, что спать они будут по очереди, кто-то один должен следить за печкой и поддерживать огонь, а вскоре около печки сделалось так жарко, что и одеяла не понадобились, лампу погасили, и, блаженно растянувшись в тепле и покое, Фрида и К. погрузились в сон.
Когда ночью, разбуженный каким-то шорохом, К. проснулся и первым, еще сонным, неуверенным движением потянулся к Фриде, он вместо нее обнаружил рядом с собой одного из помощников. Это было, — очевидно, вследствие особой обостренности чувств, какая свойственна всякому внезапно разбуженному человеку, — самое страшное потрясение из всех, пока что испытанных им в деревне. С криком он вскинулся и, не успев сообразить, что к чему, так врезал помощнику кулаком, что тот взвыл от боли и захныкал. Все, впрочем, тут же разъяснилось. Вроде бы Фриду разбудила — или, по крайней мере, ей так показалось — какая-то довольно крупная тварь, вероятно кошка: прыгнула на грудь и сразу убежала. Фрида встала, зажгла свечу, обыскала всю комнату. А один из помощников этим и воспользовался, очень ему хотелось хоть чуток понежиться на тюфяке, о чем теперь пришлось горько пожалеть. Фрида так никого и не обнаружила, может, ей вообще все только почудилось, и она вернулась к К., но мимоходом, словно напрочь позабыв о вечернем разговоре, ласково потрепала по голове скорчившегося от боли, жалобно скулящего помощника. К. ничего ей по этому поводу не сказал, только крикнул помощникам, чтобы прекратили топить, — они уже почти все дрова извели, и в комнате было не продохнуть.