— Что вам от нее нужно? — спросил профессор.
Ворманн не ответил и снова позвал:
— Фрейлейн Куза!
— Да? — взволнованно откликнулась она, выходя из соседней комнаты.
— Быстро собирайтесь. Вы немедленно переходите в корчму. Две минуты на сборы. Не больше!
— Но я не могу бросить отца!
— Две минуты, и вас здесь не будет! С вещами или без!
Ему нужно было оставаться непреклонным, и он надеялся, что у него достаточно решительный вид. На самом деле он испытывал неловкость, разлучая старика с дочерью, — профессор, несомненно, нуждался в уходе, а лучшую сиделку, чем Магда, трудно было найти. Но он в первую очередь должен думать о своих подчиненных, а девушка вызывает ненужные осложнения. Отцу придется остаться в замке, а дочери — перебраться в корчму. Без вариантов.
Ворманн видел, как умоляюще она смотрела на отца, видимо, в надежде, что он вступится за нее. Но старик молчал. Не дождавшись помощи, Магда тяжело вздохнула и направилась в соседнюю комнату.
— У вас полторы минуты, — бросил ей вслед Ворманн.
— Полторы минуты на что? — раздался за спиной у Ворманна голос Кэмпффера.
Чертыхнувшись про себя, Ворманн повернулся к эсэсовцу, готовый дать отпор.
— Вы, как всегда, вовремя, майор, — начал он. — Я как раз велел фрейлейн Куза собрать вещи и отправиться в корчму.
Кэмпффер открыл было рот, но не успел произнести и слова, как раздался исступленный крик профессора:
— Я запрещаю! Я не позволю вам забрать мою дочь!
Глаза Кэмпффера зло сощурились, и он смерил старика презрительным взглядом. Даже Ворманн изумился столь внезапной вспышке гнева у профессора.
— Ты запрещаешь, старый жид? — прохрипел майор, медленно приближаясь к калеке. — Ты запрещаешь? Так вот что я тебе скажу: ты ничего здесь запретить не можешь! Ничего!
Старик покорно склонил голову.
Удовлетворенный результатом разыгранной ярости, Кэмпффер бодро обратился к Ворманну:
— Проследите, чтобы ее немедленно убрали отсюда! От нее одни неприятности!
Слегка ошеломленный и в то же время развеселившийся, Ворманн проводил взглядом Кэмпффера, который удалился столь же внезапно, как и возник. Затем он перевел взгляд на профессора, который уже поднял голову и отнюдь не выглядел покорным.
— Почему вы не возражали до прихода майора? — поинтересовался капитан. — Мне показалось, вы сами хотите, чтобы она покинула замок?
— Может быть. Но я передумал.
— Да, я заметил… Причем сообщили об этом в самой провокационной манере и в самый подходящий момент. Интересно, вы каждым человеком можете так манипулировать?
— Дорогой капитан, — серьезно ответил Куза, — мало кто обращает внимание на калеку. Люди смотрят на тело, искалеченное либо в результате несчастного случая, либо болезнью, и считают, что разум тоже разрушен. Рассуждают примерно так: «Раз он не способен передвигаться, то и соображать не может». Этим и пользуются люди, подобные мне, чтобы заставить других сделать то, чего хотят сами, а те уверены, что действуют по собственной воле. Это не манипулирование — скорее, своеобразный метод убеждения.
Когда Магда появилась в дверях с чемоданом в руке, Ворманн с горечью и в то же время с восхищением сообразил, что им тоже манипулировали — или просто смогли его «убедить», и отдал должное уму профессора. Теперь он точно знал, кто виновник частых походов Магды во двор и в подвал. Впрочем, это открытие его особо не огорчило. Он и сам считал, что женщине в замке не место.
— Я оставлю вас в корчме без охраны, — сообщил он Магде. — Думаю, вы и сами понимаете, что, если вы убежите, вашему отцу от этого лучше не станет. Так что полагаюсь на ваше честное слово и преданность отцу.
Он не стал объяснять, что приставить к ней охрану — значит нажить еще большие неприятности. За этот пост, дающий двойную выгоду — отдаленность от замка и близость к привлекательной женщине, — начнется свара между черными и серыми, и напряженность возрастет. Поэтому у капитана не было иного выхода, как доверять ей.
Отец с дочерью переглянулись.
— Не бойтесь, капитан, — сказала Магда, не сводя глаз с отца. — Я не собираюсь сбежать и бросить его здесь.
Ворманн заметил, как старик гневно сжал кулаки.
— Возьми лучше это. — Куза придвинул к ней книгу, которую называл «Аль Азиф». — Изучишь, а завтра обсудим.
Улыбка Магды была несколько озорной.
— Ты же знаешь, что я не понимаю арабского, папа.
Она взяла со стола том поменьше.
— Пожалуй, возьму лучше эту.
Они снова переглянулись. Эти двое явно мерились силой воли, и Ворманн это хорошо понимал.
Внезапно Магда обошла стол и, нагнувшись, поцеловала отца в щеку. Она погладила его редкие седые волосы, затем выпрямилась и посмотрела Ворманну в глаза.
— Позаботьтесь о моем отце, капитан. Пожалуйста. Кроме него, у меня никого нет.
Прежде чем Ворманн успел подумать, слова сами сорвались у него с языка:
— Не волнуйтесь. Я лично обо всем позабочусь.
И тут же выругался про себя. Он не должен был ничего обещать. Это противоречило его офицерской выучке, его прусскому воспитанию. Но что-то в ее взгляде не позволило ему поступить иначе. У него не было дочери, а если бы была, он хотел бы, чтобы она заботилась о нем так же, как эта девушка о своем отце.
Нет… Не стоит беспокоиться, что она убежит. А вот отец — тот еще хитрец. За ним нужен глаз да глаз. Ворманн решил, что доверять этим двоим нельзя.
Конь мчался во весь опор, нес рыжего по подножиям крутых холмов к юго-восточному входу на перевал Дину. В спешке он даже не заметил, что вокруг все цветет. Чем больше солнце клонилось к закату, тем круче становились холмы по обеим сторонам дороги, которая к тому же сужалась, пока не превратилась в тропку не больше двух футов шириной. Только бы проскочить это ущелье — и он окажется на широком плато перед перевалом. Дальше уже просто, даже в темноте. Эту дорогу он хорошо знал.
Он уже хотел было поздравить себя с тем, что благополучно избежал встречи с многочисленными патрулями, как вдруг налетел на двоих солдат, преградивших ему дорогу с винтовками наперевес и примкнутыми штыками. Осадив коня, рыжий быстро сообразил, что делать, — лишние неприятности ему не нужны, поэтому он решил прикинуться ягненком.
— Куда это ты так торопишься, козопас?
Говорил тот, что постарше, рябой, с густыми усами. Молодой заржал при слове «козопас». Вероятно, в нем было что-то унизительное.
— В свою деревню. Она наверху, через перевал. У меня отец заболел. Пожалуйста, пропустите меня.
— Всему свое время. И докуда ты хочешь доехать?
— До замка.
— Замка? Никогда не слышал. Это где?
Ага, все ясно. Значит, в окрестностях замка боевых действий нет, иначе эти люди знали бы хоть что-то.
— Почему вы меня задержали? — спросил он, прикинувшись испуганным. — Что-нибудь не так?
— Такие, как ты, не задают вопросов Железной гвардии, — нахмурился усатый. — Ну-ка, слазь с коня, чтобы мы могли тебя получше рассмотреть.
Значит, это не простые солдаты, а Железная гвардия. От них отделаться сложней. Рыжий молча спешился и встал возле коня.
— Ты, похоже, нездешний, — хмыкнул усатый. — Покажи-ка документы.
Именно этого рыжий боялся на протяжении всего путешествия.
— У меня их нет при себе, господин, — сказал он извиняющимся тоном очень почтительно. — В спешке забыл их взять, но могу вернуться за ними, если желаете.
Солдаты переглянулись. С человеком без документов не о чем разговаривать — он нарушитель закона, и этим все сказано.
— Значит, никаких документов? — ухмыльнулся усатый, приставив винтовку к груди рыжего и сопровождая каждое слово тычком по ребрам. — Откуда же мы узнаем, кто ты такой есть, а? Может, ты везешь оружие партизанам в горы?
Чтобы не злить усатого, рыжий моргнул и отступил, сделав вид, что ему очень больно.
«Ничего не изменилось, — подумал он. — В любом месте в любое время солдат есть солдат, как бы он ни назывался».
Усатый отступил чуть назад и взял рыжеволосого на мушку.
— Обыщи его! — приказал он напарнику.
Тот перекинул винтовку за спину и начал грубо обыскивать рыжего. Нащупав пояс с деньгами, он замер, ловко расстегнул рубашку и сорвал пояс. Увидев золото, солдаты снова переглянулись.
— Где ты его украл? — рявкнул усатый, сильно ударив рыжеволосого прикладом по ребрам.
— Это мое, — ответил тот. — Здесь все, что у меня есть. Но вы можете забрать его себе, только пропустите меня.
Рыжий говорил правду. Золото ему больше не нужно.
— Уж конечно, заберем, — усмехнулся усатый. — Но сначала посмотрим, что у тебя еще имеется! — Он указал на плоский длинный футляр, притороченный справа к седлу. — Открой-ка вот это! — обратился он к молодому.
Рыжеволосый решил, что с него достаточно. Он не мог позволить им открыть футляр.
— Не трогайте! — приказал он.
Солдаты, услышав явную угрозу в голосе задержанного, изумленно уставились на него. Усатый, злобно поджав губы и шагнув вперед, еще раз с размаху ударил рыжего прикладом.
— Какого…
Все последующие движения рыжего казались хорошо продуманными, но на самом деле действовал он чисто рефлекторно. Не успел удар усатого достичь цели, как рыжий ловко выхватил винтовку у него из рук. Пока усатый тупо смотрел на свои пустые ладони, рыжий ударом приклада сломал ему челюсть. Дальше оставалось перебить ему гортань, а это было уже несложно сделать коротким ударом по открытой шее. Тут он увидел, как молодой патрульный судорожно срывает с плеча винтовку. Сделав резкий выпад, рыжий вогнал штык на всю длину в грудь солдата. Тот слабо охнул и уже мертвый осел на землю.
Рыжеволосый невозмутимо смотрел на дело собственных рук. Усатый был еще жив, но при последнем издыхании. Судорожно выгнув спину, с посиневшим лицом он отчаянно рвал руками горло, тщетно пытаясь вдохнуть хоть каплю воздуха.
Как и раньше, когда он убил Карлоса-контрабандиста, рыжий не испытывал ничего — ни сожаления, ни радости. Он считал, что мир не обеднеет, потеряв двух членов Железной гвардии, и понимал, что, промедли он еще, лежал бы сам на земле, раненый или убитый.