— А почему ты? Зачем рисковать жизнью наследника трона, отправляя его на дело, которое может быть для него смертельным?
— Потому что Бешеный — самый быстрый сенель во всем Яноне, — ответил Мирейн, — и никакого другого всадника, кроме меня, он не потерпит. В скачке ему нет равных.
Все, кто стоял поблизости, замерли и слушали, передавая по рядам, кто что сказал. Мирейн бросил вызов Морандену, команды которого до сих пор никто не осмеливался обсуждать, и Моранден отлично это понимал. Но в этом вызове не было вражды ни с той, ни с другой стороны. Сейчас, перед лицом общего неприятеля, ее и не могло быть.
— Если я отправлю тебя, — сказал Моранден, — и ты попадешь в лапы врага или тебе не удастся убедить Устарена в том, что ты действительно король, а не пешка в этой игре, то сам Умиджан ополчится против меня.
— Нет. Клянусь именем моего отца. Это дело целиком на моей совести. Если, конечно, вы позволите мне заняться им, мой господин командующий.
— А если я не позволю, мой господин солдат?
— Я подчинюсь вашей воле. И мы потеряем Умиджан, — сказал Мирейн.
Мышастый жеребец опустил рога, вызывающе фыркая. Моранден стукнул его кулаком. Внезапно принц рассмеялся низким раскатистым смехом, в котором звучала горечь.
— Ладно, парень, ты добился своего. И может быть, тебе даже повезет. Набирай себе людей, если ты этого еще не сделал. Ракан, проследи, чтобы их снабдили всем необходимым.
Вадин не просился в это предприятие. Он и так был уверен, что его возьмут. Рами могла пробежать любое расстояние и обогнать любого жеребца, возможно, даже самого Бешеного. Когда он пришел наполнить седельные сумки хлебом, галетами и двойной порцией воды, Ракан, начальник снабжения, даже не удостоил его взглядом. Он был частью Мирейна, как и Бешеный. Вадин сложил у ног Ракана все ненужные ему в гонке вещи, даже щит и доспехи, даже свой легкий шлем, оставив только меч и кинжал, потому что ни один дворянин не должен был появляться без них. Ему было жаль оставлять свои доспехи, хотя он знал, что получит их назад, когда остальная армия подойдет к Умиджану. Килт и плащ — жалкая защита против наточенной бронзы наконечников.
Но ведь они отправлялись не в бой: их целью было переманить лорда Окраин на сторону Морандена.
Мирейн быстро подобрал себе людей, воспользовавшись правом, данным ему дядей. По мнению Вадина, выбор оказался удачным, и Моранден тоже признал это. Все были молоды, но достаточно крепки и сильны, легки в движениях, высоки, как Вадин, или низкорослы, как Мирейн, и превосходные наездники. Отряд собрался во главе армии, и сенели нетерпеливо и яростно били копытами землю, пока Мирейн подъезжал к Морандену со словами:
— Пожелайте мне удачи, мой господин.
Моранден склонил голову. Его взор долгое время не отрывался от лица Мирейна. Он не улыбнулся, но и не нахмурился. Лишь Вадин, который оказался достаточно близко, смог расслышать то, что сказал принц.
— Во имя короля, незаконный сын жрицы. Во имя королевства, где будет править один из нас. Скачи быстро и неутомимо, и пусть боги доставят тебя туда скорее, чем врага.
Мирейн улыбнулся.
— Увидимся в Умиджане, дядюшка.
Бешеный, издав призывное ржание, рванулся вперед. Взмахом своей золотой руки Мирейн приказал остальным следовать за ним. Сенели пустились в галоп.
Позднее, когда Вадин пытался вновь представить себе эту бешеную скачку, яснее всего он вспоминал порывы ветра и грохот копыт, гриву Рами, хлещущую его по рукам, ее длинные уши, прижатые к голове при быстром беге или вскинутые, когда отряд замедлял темп, чтобы перевести дух, поесть и немного отдохнуть. Они не сбавляли скорость великой скачки, изматывающей, но не смертельной, если и всадник и конь были на высоте. Рами определенно задавала тон, и Вадину приходилось соответствовать. Кобыла неслась вперед без устали, ни на шаг не отставая от Бешеного. Один раз, когда он споткнулся, она даже показала ему свои подковы. В какой-то неосторожный миг камень попал в него; Бешеный оказался на узкой тропе рядом с Рами и нацелился, чтобы ущипнуть кобылу за плечо, уличая ее тем самым в самонадеянности. Она сделала вид, что не заметила его. Поверх его прижатых ушей сверкнула улыбка Мирейна. Вадин в ответ обнажил зубы — это была скорее гримаса, нежели улыбка.
На гребне горы они потеряли одного воина. Это место называлось Лезвием. Здесь гора круто обрывалась вниз, в долину. Высокая чалая кобыла внезапно потеряла равновесие. Неуклонно сползая в пропасть, она тщилась уцепиться за что-нибудь, а потом с пронзительным отчаянным ржанием рухнула вниз. Звук удара, от которого сломалась ее шея, был резким и ужасающим, но еще более ужасающей была неподвижность всадника. Трое скакавших позади не смогли бы помешать его падению, им оставалось лишь отклониться в сторону и вознести молитвы. Первый из них чуть не погиб, когда его конь встал на дыбы при виде сползающих с обрыва тел.
Наконец последний воин на задыхающемся сенеле, дрожа и ругаясь, спустился к привалу на траве. Голос Мирейна прозвучал над ними.
— Боги взяли с нас положенную дань. Когда армия пройдет здесь, о телах позаботятся. А теперь — вперед! Во имя любви к Янону — вперед!
Второго человека они потеряли на дороге, усыпанной валунами и галькой. Пятнистый мерин споткнулся, упал и, поднявшись, захромал. Хотя юный всадник плакал, припав к его шее, отряд был вынужден оставить их ковылять далеко позади. Аварьян садился, вокруг становилось все мрачнее, и теперь перед ними уже не было сияющего светила, которое вело бы их за собой, не давая сбавлять скорость. Двоих они уже потеряли, ночь перед ними сгущалась, а худшее ждало впереди.
Наконец им показалось, что боги этого сурового края пресытились. Отряд перешел на уверенный, быстрый шаг; всадники держались близко друг к другу, но не беспорядочно. Время от времени то один, то другой воин приотставал, чтобы дать отдых животному. Лишь Бешеный ни разу не уступил своего места: он скакал впереди всех, не зная устали, и лишь едва различимая испарина поблескивала на его боках.
Аварьян закатился в потоке огня. На небе одна за другой зажглись звезды. Полумесяц Ясной Луны должен был появиться позже; Великая Луна уже поднялась в небо позади них, громадная и призрачно-бледная. Бешеный скакал, словно тень среди теней, но Мирейн нес с собой последний отблеск заката, который венчал его, слабый и тем не менее различимый; он пылал, отбрасывая алые блики на плащ принца.
— Рожденный Солнцем, — сказал кто-то, скакавший далеко позади Вадина. Лорд Аварьяна. Ан-Ш'Эндор.
Голос был звонким и пропел эти слова, как песню, хотя все остальные экономили дыхание, чтобы выжить. Вадин ощутил, как это имя эхом отдается в его мозгу в такт ударам копыт Рами. В нем была сила, в нем была мощь и магия истинных имен. Оно связало их всех с тем, кто вел их, кто прокладывал им путь через сгущающуюся тьму. Рожденный Солнцем, лорд Ава'рьяна, Ан-Ш'Эндор.
Лишь перед первым проблеском утренней зари Мирейн разрешил им сделать остановку. Он обнаружил источник среди камней и клочок земли, покрытый травой, потрепанной зимним ветром. Здесь они наконец дали остыть своим изнуренным сенелям, накормили и напоили их, вытерли досуха и после этого повалились на землю и уснули мертвым сном.
Вадин боролся с усталостью. Он должен смотреть… он должен быть уверен… Мирейн…
Солнечный свет заставил его открыть глаза. Они лежали на склоне, словно павшие в битве, разве что стервятники не спускались потревожить их. Они кружили высоко в небе, надеясь на добычу, но не решаясь снизиться.
Мирейн стоял рядом, обратив лицо к солнцу, словно питаясь его живительным сиянием. Вадин вспомнил обрывок своего сна, который вполне мог бы оказаться реальностью: нежный и звонкий голос пел небу песнь об Аварьяне. Принц повернул голову, чуть улыбаясь. Вадину и без вопросов было ясно, что Мирейн не спал, на его лице не было ни тени усталости. Его улыбка стала шире.
— Сан жреца, — сказал Мирейн. — Долгое бодрствование идет жрецу на пользу. — Он наклонился и положил что-то возле руки Вадина. — Ешь, пей. Уже поздно.
Вадин тяжело вздохнул, но повиновался. Мирейн обошел весь отряд, переходя от человека к человеку, к каждому прикоснулся и одарил словом, хлебом, кусочком плода, показал на ручей. Никто не издал ни слова жалобы. Через короткое время они поднялись, оседлали сенелей и вскочили в седла. Их фляги были полны воды, кони отдохнули, хотя сперва двигались с осторожностью, разминая утомленные мускулы. Солнце согревало их; ветер был свежий и довольно сильный. Кони мало-помалу переходили на бег.
Черные пики возвышались перед ними, вздымаясь над долиной Умиджана; гребни гор сменялись долинами, а скалы окружали озера, и где-то в этом хаосе двигался враг. К закату он мог бы поспеть к воротам Умиджана. Поэтому они должны встретить закат уже внутри, за этими воротами, и добиться того, чтобы барон Устарен присягнул им и стал их союзником.
— Молите богов, чтобы мы оказались в Горловине раньше предателей, — сказал Джеран, который был родом из Окраин, — или они сожрут нас на глазах Устарена.
Горловина — последний отрезок пути, длинное узкое ущелье меж каменных стен, которое сначала медленно, а потом все круче поднималось к скалам и замку. Восемь всадников и принц, вооруженные только мечами, верхом на утомленных лошадях, никак не могли обрести здесь прикрытие и защиту.
Вадин не боялся. Он был полностью сосредоточен на том, чтобы не сбиваться с общего аллюра. Поэтому, когда они начали подъем на очередной из бесчисленных безымянных холмов, он так же безотчетно остановился, удивляясь лишь тому, что седло Бешеного опустело, а Мирейн бежит, пригнувшись, по склону к вершине. Все еще бессознательно Вадин почти прижался к земле, стараясь следовать за принцем настолько бесшумно, насколько позволяло измученное тело. Гребень горы спускался к берегу реки, усеянному воинами вражеской армии. Всадники, пехотинцы, даже несколько колесниц переправлялись через проток, словно волны прилива набегая на противоположный берег, уверенно и непреклонно.