Номер мобильного телефона Антона я тем же утром отыскала в записной книжке. А днем позвонила из таксофона в фойе Дома культуры. Он ответил сразу, но, услышав мой голос, немного помедлил, а потом достаточно прохладно спросил:
— У тебя что-то случилось?
— Нет, — заторопилась я. — То есть да, случилось… То есть нет, конечно…
— Конкретная помощь от меня требуется?
— Мне просто нужно с тобой поговорить.
— Разговоры давай отложим до лучших времен? — Мне показалось, что он усмехнулся. — А то и у меня — дела, и у тебя, наверное, тоже.
— А когда эти лучшие времена наступят?
— Ну, когда-нибудь наступят, — не очень уверенно ответил Антон, потом вежливо попрощался и нажал отбой.
Второй раз звонить было бессмысленно, финал оказался бы точно таким же. А мне необходимо было с ним поговорить, необходимо было увидеть его глаза, шрам, тонкой ниточкой рассекающий лоб, вживую, а не по телефону услышать чуть глуховатый голос и смущенно-насмешливое: «Мадемуазель…»
После утренней репетиции я не пошла, как обычно, домой, а принялась плести Иволгину про срочные и неотложные дела на другом конце Москвы.
— Ох, Настя, все у тебя не вовремя! — улыбнулся он и, обняв меня за талию, прижал к низу своего живота. — Не вчера, не позавчера, а именно сегодня!.. У нас ведь до вечера времени уйма. Обед бы могли с толком использовать…
Намек был более чем прозрачен. И я мгновенно и остро прониклась жалостью к нему, сегодня такому веселому и раскованному, и отвращением к себе, погрязшей в нелепом и унизительном вранье.
— Нет, Леш, мне в самом деле очень нужно решить все именно сегодня…
— Так, может, мне с тобой съездить?
— Нет! Не надо!
Последняя фраза вышла нервной, почти истеричной. Больше Иволгин настаивать не стал. А я, покидав в сумку тунику и пуанты, прямиком из ДК отправилась в Китай-город.
Сентябрьское небо дышало по-настоящему осенним холодом. Воздух сочился сыростью. Даже в моей куртке из микрофибра с опушкой на капюшоне было довольно зябко. Я ежилась, мерзла, чуть ли не по локоть засовывала руки в карманы, но все равно не чувствовала тепла.
Зато внутри меня оно было! Самое настоящее тепло, ласковой нежностью разливающееся по сердцу, томилось и требовало выхода. Мне хотелось прикоснуться к лицу Антона, провести вздрагивающими, осторожными пальцами по его векам и немного впалым вискам. Хотелось сказать: «Я люблю тебя. Прости… Все получилось так глупо. На самом деле Алексей — не муж мне и не жених. Просто последняя детская влюбленность». Но я еще слабо представляла, как объясню тот факт, что легла в постель с «невинным воспоминанием о детстве». Не знала, как вообще объясню хоть что-нибудь: ведь я по-прежнему была связана словом… Да что далеко ходить, не знала даже, смогу ли отыскать тот самый дом, возле которого остановился когда-то «Форд» Антона…
Но Девяткин переулок отыскался сразу. И дом стоял там, где ему и полагается стоять. И даже на лестнице мне встретился мужчина в рабочей куртке со слесарным чемоданчиком в руках — похоже, у Кирилла опять подмочило какой-то эскиз.
На этот раз он не стал заочно переругиваться с мнимым сантехником. Просто открыл дверь и приятно удивился, увидев меня на пороге.
— Настенька! — Карие глаза Кирилла блеснули радостью и профессиональным азартом. — А я о вас вспоминал. Неужели решили-таки попозировать?.. Сладостей я, правда, не припас. Но ведь вы их и не едите, правда?.. Вижу, что не едите, — еще больше похудели!.. Ну да ладно, посмотрим, что у нас имеется в запасе диетическое…
— Понимаете, Кирилл, — я виновато улыбнулась, — я не за этим.
Он, уже направившийся на кухню, остановился:
— Жаль… Хотя я, впрочем, не особенно и надеялся. Но кофе-то мы с вами все равно попить можем? А там и поговорим.
Пока гремела посуда и, мелко дребезжа, согревался чайник, я прошла в мастерскую. Новых картин не прибавилось. Зато одна из незавершенных старых была жирно заляпана разноцветными мазками краски. Похоже, Кирилл нервничал. К счастью, с моим любимым «Лебединым» ничего не произошло. Теперь оно висело на стене. И свет, падающий из окна, сливался со светом лунной дорожки, придавая пейзажу почти магическое очарование.
Кирилл подкрался сзади неслышно, как индеец.
— Все на «лужу» мою смотрите? Антон вот тоже в ней что-то такое нашел, — в его голосе явственно слышалось кокетство мастера. — А мне кажется: так, мазня…
По правилам игры полагалось начать шумно возмущаться и разубеждать автора, восклицая, что это не мазня, а шедевр из разряда вечных. Но я только повернулась и попросила:
— Мне очень нужно поговорить с Антоном. А он отключает телефон… Помогите мне, пожалуйста…
Кирилл, стоящий с двумя чашками в руках, неуклюже переступил с ноги на ногу и заглянул мне в лицо почти растерянно:
— Так вы что?.. Ой, извините, не мое дело, конечно. Просто даже как-то и подумать не мог, что вы поссоритесь. Антон такой счастливый был…
Кофе плеснулся через край и потек по белому фарфоровому боку чашечки тремя неровными струйками. Обжег палец Кирилла. Тот, охнув, дернулся и расплескал еще больше. Я взяла из его рук одну чашку и поставила на низенький деревянный столик.
— Понимаете, все так глупо вышло. Мы ведь совсем немного знакомы были. У меня даже адреса его нет.
— Так вы, значит, хотите, чтобы я дал вам его адрес? — Кирилл облизнул ошпаренный палец и в состоянии глубокой задумчивости присел на детский стульчик, расписанный фруктово-ягодными узорами. — А может, правильнее все-таки у самого Антоши спросить?
— Он не станет со мной разговаривать.
— Но мне тоже как-то не совсем удобно…
— Да это все понятно! — Я всплеснула руками. — Все понимаю и про мужскую солидарность, и про то, что, когда один из друзей хочет избавиться от надоевшей женщины, другой не должен ее проискам содействовать. Но, пожалуйста! Это очень важно…
Заметив, что я до сих пор стою, Кирилл тоже вскочил и зачем-то задвинул стульчик под стол.
— Я ни в коем случае не имел в виду, что вы надоедаете Антону. Просто это как-то… А впрочем, ладно!
Он вышел из комнаты и вернулся с блокнотом. Против ожидания, это оказалась не какая-нибудь богемно-затрепанная записная книжка, а вполне цивилизованный блокнот в черном кожаном переплете со сменными блоками. Адрес и телефон Антона значились под буквой С.
«Конечно, ведь его фамилия — Соколов, — подумала я с мимолетной горечью. — А моя — Серебровская! Очень хороший момент мы выбрали, чтобы официально представиться друг другу! Просто лучше некуда!»
Кирилл тем временем выдрал откуда-то из середины записной книжки чистый листок и протянул его мне вместе с ручкой:
— Записывайте… И вот еще что: Антон очень хорошо к вам относится и тяжело переживает обиды, поэтому… Хотя вы и без меня во всем разберетесь…
Кофе мы так и не попили. И уже с порога я сказала:
— «Озеро» ваше совсем даже не «лужа» и уж точно не мазня… Во всяком случае, для меня это лучшая картина в мире…
Антон жил в Ясеневе, в новом шестнадцатиэтажном доме, стоящем недалеко от остановки. По табличке на подъезде я высчитала, что его квартира должна находиться на восьмом этаже. Времени на подсчеты у меня было предостаточно: на двери подъезда оказался домофон. И пришлось мерзнуть до тех пор, пока мама с малышом, упакованным в нарядный комбинезон, не решили наконец пойти домой.
Но в квартире никого не было. Мои отчаянные звонки гулким эхом возвращались обратно, тревожа разве что соседскую собаку, захлебывающуюся лаем. До вечерней репетиции оставалось не так много времени. Я злилась, нервничала. Но в конце концов, не придумав ничего лучшего, просто уселась рядом с дверью на собственную сумку.
Антон приехал примерно через час. Двери лифта бесшумно разошлись. И он вышел на лестничную клетку, на ходу перебирая ключи в связке. Заметив меня, вздрогнул, но тут же придал лицу добродушно-растерянное выражение:
— Ты?! Все-таки поговорить решила? Ну ладно, проходи, рассказывай, что там у тебя такое…
Я раньше не видела ни эту кожаную куртку, ни темное клетчатое кашне. Но дело было не в незнакомой одежде. Сам Антон, несмотря на внешнюю беззаботность, казался каким-то холодным и чужим.
В прихожей он помог мне снять куртку, по-джентльменски поддержал под локоть, пока я добывала свои стертые ноги из ботинок. Только по-джентльменски — и все! Не было в этих его прикосновениях даже тени той особенной нежности, с которой он когда-то прижал мою голову к своей груди.
В комнате Антон усадил меня на диван, а сам сел напротив, в кресло, слегка наклонившись вперед и сцепив пальцы в замок.
— Ну, рассказывай, — в глазах его плескалась вполне доброжелательная улыбка. — Как живешь, чем занимаешься?
— Я не об этом хотела поговорить. А о том, как ты тогда пришел, о цветах этих, об Алексее…
— А что о цветах?.. Помню, мама говорила, чтобы розы дольше стояли, их на ночь в ванную запускать нужно. Но теперь, наверное, уже поздно, да?
— Антон!..
— …А о твоем Алексее… — Он встал, зачем-то подошел к книжному стеллажу, сдул пыль со стеклянной фигурки, стоящей на самом верху. — Знаешь, Насть, мне почему-то с детства везло на девчоночьи исповеди. То ли лицо у меня такое располагающее, то ли в чем другом дело, но девчонки мне постоянно рассказывали о своих любовных неурядицах. А я слушал! С пятого класса. И, что самое интересное, ни разу ни одной из них не дал дельного совета… Так что ты подумай, прежде чем рассказывать… Нет, если нужно, чтобы тебя просто выслушали, то тогда конечно…
— Нет! Мне не это нужно!
— А что тогда? — Мне показалось, что на секунду в его глазах промелькнула обида, почти ярость.
— Мне нужно, чтобы ты меня выслушал… Понимаешь, все вышло ужасно глупо. И ты сейчас считаешь, что я тебя обманула, выставила идиотом, заставила под выдуманным предлогом искать моего любовника…
— Настя, я тебя умоляю! — Антон снова улыбнулся и торопливо замахал обеими руками. — Ну, нашел я тебе твоего Иволгина, и что в этом такого? Любовник он тебе, муж… Какая разница? Мне было просто приятно тебе помочь, а твоя личная жизнь, наличие или отсутствие штампа в паспорте — это уже только твое… Ну ты ведь большая девочка, сама все понимаешь?.. Расскажи лучше, как твои балетные успехи?