— Нет, — резко ответила Кантана, — видно мне не идет.
Она сдернула диадему с головы и бросила её столик. И подумала: а если спросить у соддийки? Она может дать совет, как соблазнить её князя?
Нет уж, это и вовсе глупо. Даже если было бы умно — спросить такое Кантана не посмела бы.
— Осторожнее княгиня, — в голосе соддийки скользнул холодок, — князь сам это сделал, если ты повредишь, он огорчится, я думаю. Но ты права. Тебе пока такое не очень идет.
— Что ты сказала? — теперь удивилась Кантана.
Да уж, привыкнуть к нахальным соддийским служанкам… или не служанкам… для итсванской лиры дело не простое.
— Ты должна сиять не меньше этих алмазов, — глядя на неё, спокойно сказала Мантина. — А твоя гордость и уверенность в себе должна весить побольше, чем та куча золотых дирров, которые эти алмазы стоят. Вот когда это случится, княгиня, тогда и увидишь, как тебе к лицу драгоценности Дьянов.
Кантана куснула себя за губу и отвела взгляд.
— Что ж, я подожду, — сказала она, — а пока убери это в футляр.
— Не убирай, — сказал князь.
Он стоял в дверях и смотрел на них.
Что же он слышал?..
Мантина тут же ушла. А князь приблизился к Кантане. Медленно.
— Ты огорчена? Что случилось? — он провел пальцем по её подбородку.
— Я не сияю, у меня нет гордости и уверенности, и я не достойна, — она с вызовом взглянула на него.
Ей бы хотелось, чтобы он возразил и начал утешать, хотя бы попытался, и в то же время, она была уверена, что он этого делать не станет.
Он и не стал. Зато негромко рассмеялся.
— Да. Ты просто растерялась. Это ничего. У тебя есть время освоиться со всем, я не тороплю.
Он не торопит. Какая щедрость. Он согласился, что она недостойна!
— Я тебе не нужна, поэтому могу осваиваться ещё сто лет?
— Сто лет? — он удивленно приподнял бровь, — ты ценишь себя столько низко?
Нет, определенно, соблазнять мужчину таки образом — понадобятся все двести лет. Его взгляд был мягок и спокоен, но без тени того интереса, который требовался.
И она дернула за узел платка, стащила его с головы. Распущенные волосы соблазнительны — кажется, так утверждала какая-то из теток.
— Я хочу это снять, — пробормотала она в ответ на его слегка недоуменный взгляд, — голова болит.
Дьян забрал у неё платок, бросил куда-то, поднес руки к её волосам, и… все шпильки выскочили разом, прилипнув головками-бусинками к его ладоням.
Интересное ощущение, так освобождаться от шпилек…
Он сгреб их в горсть и положил на столик, и тут же запустил обе руки в её волосы, пропуская между пальцев тяжелые гладкие пряди. И это было, пожалуй, приятно. Кантана даже шагнула к нему, оказавшись совсем близко, и запрокинула голову, нежась от его прикосновений, и это было как-то хорошо и правильно.
Вот если бы он не останавливался, и тогда…
— Погоди-ка, — он немного отодвинулся, взял диадему, ловко пропустил её между пальцами — она, как живая змейка, послушно и быстро скользнула в его руках, — и надел на Кантану, поправил её волосы, распределяя пряди, — так куда лучше. Так просто замечательно. Хочешь посмотреть?
Обняв за плечи, он подвел Кантану к зеркалу, сам стал позади, не выпуская её из рук, так, что зеркало отразило обоих. Их взгляды встретились… где-то там, в застеколье. Она неловко улыбнулась.
— Не опускай глаза, — шепнул он, — смотри на себя. Нравится?
Странно было стоять, прижимаясь спиной к мужчине, в алмазной диадеме на распущенных волосах. И в глазах у той девушки, что смотрела из зеркала, кажется, появилось что-то новое, незнакомое и неизвестное, и они теперь блестели и казались ярче.
Она кивнула. Он улыбнулся, развернул её к себе и поцеловал в губы, сдержанно поцеловал и просто. Это было приятно, но, как поняла даже неискушенная в таких делах Кантана, не подразумевало продолжения.
— Твой Шайтакан интересное место, — сказал Дьян, — и оно связано с тобой через кровь. Там ты, наверное, почувствуешь себя иначе, станешь такой, какой и должна. Тебе там понравится. А здесь мы не дома. Джелвер поставил завесы на эту комнату, и на ту, где кровать, так что ты можешь раздеваться, не беспокоясь, что бывшие друзья твоего отца подсматривают и подслушивают. Но за остальное он не ручается. А мои парни так и живут тут, зная, что расслабляться нельзя.
— А какой я должна быть?..
— Не знаю. Посмотрим. А пока собирайся, попрощайся с родными.
— Нет, так нельзя, — быстро сказала она, отведя взгляд. — Я не могу так…
— Не можешь — как? — не понял он.
— Ты ведешь себя так, словно я не нужна тебе. Ты пренебрегаешь мной на виду у всех, хотя мог бы… Ты выставил меня на посмешище.
— Что?.. — его глаза сузились, — ты серьезно?
— Над моей матерью будет смеяться. И над сестрой. А когда ей придет время выходить замуж, об этом тоже будут болтать за свадебным столом…
Кантана бессовестно сгущала краски. Конечно, всё не так страшно, ну, поболтают об этом какое-то время, но вряд ли долго и настойчиво. И то потому, что он — соддийский князь, почесать о нём языки всегда найдутся желающие. А матери и сестре с братом, которые и так оказались под гнетом всеобщей неприязни из-за отца, вот эти сплетни про неё — мелочь. И, конечно, она не должна была этого говорить, следовало говорить и делать что-то совсем другое, но она не умела, не могла, не знала…
Улыбнуться, пококетничать, может быть… она могла когда-то раньше, и с другими людьми.
Не с князем Дьяном. И не теперь.
И как же ей добиться?..
Что ему стоит понять её и сделать все самому, без её просьб, вот так же гладить её, как только что, а потом и…
— Чего ты хочешь? — спросил её Дьян, и теперь его голос стал прохладным.
— Я не могу покинуть Изумрудный замок девственницей. Я… и не покину… Я спрыгну из окна высокой башни. Или потом… со скалы, когда никто не увидит, если ты не… Я клянусь, что это сделаю. Раз ты женился на мне, и здесь, в императорском замке, ты должен уважать наши обычаи, и выставлять на посмешище! — в глазах защипало, и слез вдруг стало так много, что они полились по щекам.
— Я думал, что знаю более или менее итсванские обычаи, — медленно, негромко сказал Дьян, — и считал, что не всё так страшно. Может, просто вы, Каюбы — семейство сумасшедших?
— Может быть, — не стала она спорить, глядя на него с мольбой, отчаянно, — но… я сказала тебе…
— Да. Ты сказала. Я услышал.
Он махнул расставленными пальцами правой руки, не прикасаясь к Кантане, и её бирюзовый жилет, плотно стягивающий фигуру, стек вниз яркими шелковыми лоскутами, словно располосованный пятью невидимыми ножами. Дробно стукнули по полу пуговки.
Она даже не отшатнулась, лишь удивленно глянула на лоскуты под ногами. Кажется, это было движение в верном направлении, даже если вся её одежда сейчас превратится в такие вот лоскутки.
Она не боялась. Чего уже бояться?..
Он не стал больше кромсать её одежду, лишь глянул вскользь, сердито, и куда-то сквозь неё. И больше ничего не говорил, просто подхватил на руки и отнес в спальню, положил на кровать. Навис над ней, опираясь на руки, отчего-то медлил…
Кантана боялась, что он передумает.
Нет. Пряжка на пояске послушалась одного движения его пальца, расстегнулась сразу, у самой Кантаны не получалось так быстро. Вообще, отчего-то её одежда, все её завязки, застежки, пояс — не служили ему преградой совсем, как не было их. Когда её ноги раздвинулись под напором его сильных и жестких колен, она закрыла глаза…
И когда это случилось, и она ощутила чужую жесткую плоть внутри себя, её ритмичные движения, медленные, а потом быстрые…
И вовсе не было больно. Последнее, её девственная преграда, сдалась на милость соддийского князя так же легко, как поясок и всё прочее, даже не отдалась в теле положенной болью.
Вот он остановился, замер глубоко в ней, потом выскользнул, и не шевелился, нависая — она не открывала глаз, ждала, что будет теперь.
Он поцеловал её в щёку, легонько, и отстранился теперь уже совсем, быстро встал с кровати. Она ощутила, как её от пояса и ниже накрыла простыня. И его слова она услышала, сказанные с легкой усмешкой:
— Ну вот, жена. Можешь быть довольна. Сейчас пошлю Джелвера попаяснчать и помахать простынёй перед здешний высоким обществом — как там по обычаю положено.
И тогда она открыла глаза. Сказала, отчего-то получилось хрипло:
— Пусть маги засвидетельствуют.
— Это конечно.
Он уже был одет — странно, кто бы успел так быстро…
— Пусть Джелвер не отдает им. Не позволит даже прикоснуться. Прошу тебя. Пусть сразу сожгет. Они могут использовать…
— Хорошо, — кивнул он, и только теперь кривая улыбка исчезла с его губ.
Он несколько мгновений смотрел на Кантану, словно хотел что-то сказать, но, видно передумал. Вместо этого подошел, легко поднял её и перенес в кресло, а злосчастную простыню, огромную, обшитую кружевами и пронизанную прошвами, сдернул с кровати и в мгновение ока скатал в сверток. Кантана успела заметить мелькнувшие пятна, и много.
Им должно понравиться.
Кантана поднесла ладонь ко рту и укусила, возле большого пальца — чтоб не расплакаться при Дьяне. Хотя, зачем, казалось бы — всё ведь получилось.
Князь ещё раз мельком глянул на неё, и ушел.
На ладони остался след, который быстро наливался бордовым.
Глава 16.Князь Дьян
Улетали вечером, незадолго до заката. Проводы были многолюдными — кажется, весь двор высыпал на площадь перед Изумрудным замком. Императору вынесли высокое кресло, низкие стулья для его семейства. Императрица преподнесла Кантане шкатулку с чем-то, и сердечно пожелала доброго пути. Дьян сдерживался, чтобы не усмехаться — представление его развлекало. И он был рад несказанно, что наконец покидает это неблагословенное Провидением место.
Почему он так считал? Ему тут не нравилось. Как не нравилась Итсвана вообще, конкретно в этом месте, возле столицы, особенно. Чем дальше в сторону Драконьих гор, тем ему легче дышалось. Впрочем, в другой стороне, тат, где море и Шайтакан, дышалось тоже неплохо. Короче говоря, Дьян был рад покинуть столицу дружественной Итсваны… теперь более дружественной, чем незадолго до того. Кажется, столица Итсваны и её император тоже этому радовались. Соддийцы были чужими здесь. Непонятными. Не людьми. Дьяна это всегда чрезвычайно устраивало. Просто жить, не мешая друг д