Нет, ерунда, конечно, не мог. Выдыхать пламя можно лишь в драконьем облике, в человеческом это лишь ощущение. А фокус в том, что таким образом можно разжечь желание в любой женщине, заставить загореться, испытать внезапную и неистовую страсть. Когда-то он научился, с тех пор всегда получалось. И вот, теперь — его жена не спешила отзываться на его внутренний огонь. Не загоралась. Это сбивало с толку.
Отступать ему уже не хотелось. Он не спеша поцеловал её в уголок рта, проложил цепочку поцелуев по шее к груди, гладил её грудь пальцами, в которых пульсировал его огонь, и — ничего…
Шутка не получилась.
Впрочем, должно быть, ей всё же было немного приятно. Она стала гладить его по груди, покрытой короткими темными волосами. Она сама потянулась в нему, и, когда их губы слились, поцелуй получился томительным и сладким. Но…
Вот как, значит. Сегодня днем он был раздосадован и навязал супруге холодное соитие, позаботившись лишь о том, чтобы своей силой избавить от неприятных ощущений при первой, к тому же не подогретой страстью близости. Но теперь ему захотелось иного, — и такое разочарование. Его жена не загорелась от его огня, как горсть сухой соломы, она напоминала медовое молоко, которое домоправительница Кама медленно подогревала на краю плиты — чтобы не запенилось…
Что ж, значит, он не уведёт её за собой. Не в этот раз. Хотя ей всё же было приятно, он чувствовал, что было…
Он ведь хотел её удивить, потрясти. Дурацкое желание. И не совсем безвредное, кстати, хотя он-то, конечно, умеет быть осторожным. Может, и к лучшему, что не получилось. Ещё успеется, не всё сразу. Зато она, наконец, прильнула к нему, когда он её обнял и поцеловал.
— Завтра опять сыграем в вопросы и ответы, — шепнул он, — мне понравилась игра.
— Можно спросить сейчас? — тут же отозвалась она.
— М-м? Спрашивай.
— Как мне тебя называть? Прости, я не запомнила твоё имя, и тебя ведь не зовут по имени, почему? Ты для меня лир муж, или муж мой, или князь, или Дьян? Как лучше?
— Тебе хочется звать меня по имени? — уточнил он, — моё имя Леман. Но князей зовут семейным именем, даже близкие. Можешь звать по имени, когда мы одни, на людях — муж мой или князь, — он улыбнулся в её растрепанные волосы, сам не поняв, пошутил или нет, — потом разберешься.
— Спасибо, муж мой, — определённо, смешинка в её голосе ему не почудилась…
Глава 19.Кантана
Проснулась Кантана опять от лёгких шагов соддийки по комнате. Та раскладывала на кушетке одежду, и много, несколько разных комплектов — наверняка затем, чтобы предложить на выбор. Ну да, Кантана ведь накануне не распорядилась, что нужно приготовить, парадный костюм цветов Каюбов или что-то более непринужденное. Но она и не знала, что лучше надеть этим утром. И какая официальная одежда положена жене князя, каких цветов? Нужно было посоветоваться с князем.
С мужем.
Воспоминания о прошедшей ночи заставили её в смущении уткнуться лицом в подушку.
Мантина, услышав, что Кантана пошевелилась, повернулась к ней.
— Доброе утро, княгиня. Должно быть, тебе пора вставать. Князь хотел бы за завтраком представить тебя людям замка.
— Хорошо, — Кантана села, пригладила растрепанные волосы, — это будет что-то торжественное?
Про себя она отметила, что соддийка сказала: представить тебЯ. В Итсване супруга владетельного именя услышала бы: лира, тебЕ представят людей…
Мелочь, конечно. Но это те мелочи, которым придают значение.
— Нет, не слишком торжественное, — соддийка улыбнулась, — у нас тут многое куда проще. Нет той пышности, тех ритуалов, к которым ты привыкла в Итсване.
— Не могу сказать, что я к ним привыкла, — заметила Кантана, слезая с кровати, — отвыкать особенно не придется. Я при дворе почти не бывала, несколько раз на больших балах, и всё.
Соддийка уже принесла воду для умывания. И вот ещё что, в комнате вкусно пахло свежим травником с малиной.
— Ты принесла травник из кухни? — удивилась Кантана.
— Нет, я приготовила немного здесь. Не желаешь выпить горячего перед завтраком? — соддийка была сама безмятежность, — я добавила сухую малину. Сама собирала летом.
— Здесь? — Кантана оглянулась на холодный камин, — но каким образом?
— Смотри, — Мантина чашкой зачерпнула воды из таза, подержала немного в руках.
Из чашки пошёл пар.
У Кантаны засосало под ложечкой. Горная колдунья, конечно, может и не такое…
Отец ведь объяснял. Они все колдуны, от рождения.
— И тебе не горячо? — все-таки уточнила она, — ты вообще никогда не обжигаешься?
— Могу обжечься, если неожиданно, — пояснила соддийка, выливая кипящую воду обратно в таз, — но потом быстро залечу. А если вот так, то нет, не обжигаюсь. Это наши способности, княгиня. Не магия, просто способности.
— Я понимаю. И мой муж так может.
— Ну конечно. Он может много больше, чем я. Желаешь отведать травника, княгиня? — она наполнила чашку из серебряного кувшинчика и подала.
Как ни странно, пряный, насыщенный напиток оказался не слишком горячим, в то время как из кувшинчика шёл пар.
— Я немного его охладила, — сказала Мантина, — или тебе хочется горячее?
— Ты можешь не только нагревать…
— Конечно. Это две стороны одного, — она наполнила чашку и для себя.
Дьян просил ненавязчиво объяснить его жене, что собой представляют соддийцы. Кроме самого главного, конечно. Главное она поймёт как-нибудь потом, сама, позже. Это не принято объяснять. Интересно, как сильно она будет потрясена? Во всяком случае, вот он, первый урок.
Соддийка держалась непринужденно, по-хозяйски, как будто не служанкой здесь была, а просто Кантана заглянула к ней в гости в утра пораньше. Впрочем, Кантана уже стала к этому привыкать. И она поняла вдруг, что немного завидует: никогда ей не сравняться хотя бы с Мантиной. А муж может ещё больше…
Ах, и угораздило её родиться даже без магии. Единственной бесталанной в семье. У всех есть дар, хотя бы небольшой. Хотя бы крошечный. У брата и сестры, у кузенов и кузин. Надо сказать, что такого сильного дара, как у отца, ни у кого больше нет. Даже дед, дядя отца, который считается сильным магом, отцу значительно уступает.
Уступал, так правильно…
Отца ведь больше нет. И его жизнь прервалась именно здесь, в этом замке.
В её замке.
Последние глотки травника показались Кантане безвкусными.
— Что случилось, княгиня? Ты хмуришься.
Кантана не стала отрицать.
— Я вспомнила отца. Он погиб здесь. Я знаю, как вы к нему относитесь, но он мой отец, я любила его и буду чтить его память.
— Это твое право, никто не станет его оспаривать, — согласно кивнула Мантина, — в тот же день, когда не стало твоего отца, умерла княгиня Дьянна, мать твоего мужа. К сожалению, вам придется скорбеть по-отдельности. Твой отец… он виновен в смерти княгини. Пожалуйста, не проси пока объяснить подробности. За столом рядом с князем ты увидишь светильник, это скорбный огонь по княгине Дьянне. Так у нас принято.
— Мне сказали, что отец погиб из-за землетрясения.
— Можно и так сказать, — кивнула соддийка, — пожалуйста, поговорим об этом позже. Не сегодня и не завтра. Пока что мы не найдём слов, чтобы понять друг друга, поверь мне.
— Хорошо, как скажешь, — согласилась Кантана, — я подожду. Мне, наверное, пора одеваться. Поскольку у меня нет костюма цветов моего мужа, я надену цвета моей семьи.
— Хорошо, княгиня. Как насчёт драгоценностей? Диадема, подарок князя? Сапфировые браслеты, которые подарил император?
— Нет, я надену свою диадему, в которой была на свадьбе, — Кантана открыла шкатулку, вынула тонкую изумрудную диадему, — это наша реликвия, и я чувствую, что она мне подходит. А алмазов князя, как ты сама согласилась, я пока не стою.
— Как пожелаешь, княгиня, — спокойно согласилась соддийка, — наденешь платок?
— Обязательно. Я замужем, значит, буду носить платок. А то ещё кто-нибудь решит, что князь привёз в Шайтакан любовницу, — она искоса глянула на соддийку.
Та теперь была без платка, с простой причёской в виде тяжёлого узла на затылке, украшенной ниткой синих бус. И безмятежно улыбнулась на слова Кантаны.
— И сапфиры я пока не стану носить, — добавила она, — не хочу. Камень моей семьи изумруд.
И продекламировала:
— Сапфир и ясный изумруд в одной оправе не живут. Рубин, цвет крови и пожара
обоим им составит пару. Это из песенки, я слышала в детстве.
Вот теперь Мантана посмотрела на неё с откровенным удивлением.
— Надо же, я тоже с детства помню нечто похожее. И в Содде действительно не смешивают сапфиры и изумруды. Но я всегда считала, что это только нам свойственно. Мы с мужем ведь держали ювелирную мастерскую, я говорила. Так вот, нам не раз приходилось делать для итсванцев вещи, в которых были и сапфиры, и изумруды вместе.
— Эти итсванцы, значит, все были не из Каста. Ни один кастанец не наденет ничего подобного. Даже просто не наденет одновременно изумруд и сапфир. А кое-кто даже не пожелает иметь сапфиры в доме, хотя в Касте их добывают. У прадеда был рудник, но уже иссяк и обвалился. Камни гранили и продавали в Итсвану.
Да, в доме деда не было синих сапфиров. Когда-то отец привез Кантане маленькое детское украшение — подвеску с сапфиром на тонкой цепочке. Когда отец уехал, бабушка подвеску отобрала, вручила ей похожую, но с другим камнем. Тот маленький сапфир Кантана никогда больше не видела.
— В Касте необычайно чтут традиции, — объяснила она Мантине, — особенно в именьских семьях. Наверное, больше, чем где-либо в Итсване.
— Я никогда не была в Касте. Это очень интересно, — задумчиво покачала головой соддийка. — Синий и зелёный могут быть и хороши в одном узоре, дело лишь в традиции. Но да, разбавлять их рубинами очень кстати. Особенно огненными, которые цвета пожара. Таких мало, потому что все, что есть, происходят не из этого мира. Здешние другие, хотя тоже есть очень красивые.
Невзрачный камень на серебряной цепочке, которых являлся, ни много ни мало, ожерельем Княжны Круга Каста, лежал в шкатулке под сапфировыми браслетами императора. Кантана взяла его, подержала, и опять засунула в самый низ. Она сняла эту подвеску перед свадьбой. А надеть…