— Пообещай, что я буду у тебя одна, — добавила она, заглянув ему в лицо. — Пожалуйста.
— Я тебе уже обещал это, моя глупенькая итсванка. Ты у меня одна. Никакая другая женщина не окажется в моей постели, обещаю. Довольна?
— А ты — в её постели?
Он рассмеялся.
— И это тоже. Я назвал тебя женой, потому что этого хотел. И наш с тобой свадебный обряд подразумевает, что и ты хотела того же. Так?
— Так, — признала она.
— Видишь, обстоятельства на самом деле не имели значения. Так можно и поверить в судьбу.
— Ты не веришь?..
— У соддийцев её нет. Нам даже гадатели не делают предсказаний, ты не знала?
Прощальный поцелуй был коротким.
— Скорее всего, я навещу тебя. Не рассчитывай скучать.
— Буду ждать. Я выйду на стену посмотреть, как вы улетите, можно?
— Если хочешь, — нехотя согласился он. — Не подходи к нам близко. Не отходи от Мантины, и не забудь свой защитный амулет.
Он говорил с ней, как с маленькой. И — опять укол, глубокий, боль от которого показалась какой-то пронзительной, но терпимой.
— Я всё помню, — заверила она, — ничего не забуду.
Едва он ушёл, Кантана тоже встала, нырнула в халат и затянула пояс. Она решила воспользоваться недолгим одиночеством и сделать кое-что важное. Муж ушёл, значит, Мантина могла войти в любую минуту…
Кантана метнулась в гардеробную, открыла мозаичную дверь. Очень захотелось спуститься туда, вниз, и мозаичный грот, и ещё дальше, до подвала с лабиринтом, чтобы выяснить, точно ли туда нет больше ходу даже ей, хозяйке, через тайные двери. Но нет, на это может не хватить времени.
Её ожерелье, камень на цепочке, лежал там, где она его оставила. Кантана взяла ожерелье и поспешила вернуться. В комнате она сняла камень с цепочки, прижала его ладонью к груди и обрадовалась, ощутив то самое спокойствие, отгороженность от всего на свете — кулон работал и без цепочки. Она отрезала от мотка кусок ленты, продернула в ушко кулона, нашла в шкатулке серебряную булавку с застежкой и приколола ленту к рубашке так, чтобы кулон оказался на груди. Замечательно, теперь она могла носить кулон незаметно, а на шею надеть что-нибудь другое, да хотя бы её изумрудное колье…
Соддийка пришла, когда Кантана была уже полностью одета и перебирала свой изумрудный набор, размышляя, что надеть. Конечно, колье, диадему, вот этот браслет. Колечко? Да, и вот это тоже, их два, и надетые рядом они красиво дополняли друг друга, странно, что раньше она этого не замечала.
— Княгиня? Доброе утро! Но почему ты сидишь в потёмках?
— В потемках?! — Кантана обернулась.
Действительно, на столе лишь мерцал крошечный светильник-ночник, она забыла зажечь большую лампу. Но… она ведь видела решительно всё, даже бусины и булавки на дне шкатулки! Что это такое, ещё одна её неожиданная способность, как хозяйки Шайтакана? По крайней мере, это весьма полезная способность.
— Я, должно быть, задумалась, — она виновато улыбнулась Мантине. — Доброго утра тебе. Зажги, пожалуйста, лампу, и приколи мне диадему. Да, эту, изумрудную.
— Ты удивительно красиво повязала сегодня платок, княгиня, — похвалила Мантина. — Ни единой складочки. Ах, твоя диадема без платка, просто на волосах, смотрелась бы изумительно. Может, когда-нибудь попробуешь надеть так?..
— Я дочь итсванского именя, — нахмурившись, твердо ответила Кантана, — и владетели Шайтакана тоже были именями. Выходя замуж, женщина покрывает волосы, и это навсегда.
— Прости меня, княгиня, — вздохнула соддийка, — конечно, как скажешь.
Она сама в Шайтакане не носила платок.
— Ты грустишь, почему? — Кантана внимательно посмотрела на Мантину.
Кулон, она сняла, переодеваясь, он теперь лежал в шкатулке, так что чувства служанки воспринимались очень отчётливо: неудовольствие, грусть, легкое раздражение.
— Мой муж улетает сегодня, — пояснила Мантина, не делая попыток уклониться от ответа, как ещё недавно, — да, мне немного грустно.
За последние дни она освоилась с этой новой особенностью жены князя.
— Тебе следовало лететь с ним? То есть, ты полетела бы с ним, если бы не я? — спросила Кантана прямо.
— Скорее всего. Но это ничего. Иногда расставаться со своей половинкой нужно и полезно, это только укрепляет чувства.
— Мне жаль. И я тебе очень благодарна. Хочу, чтобы ты знала.
— Благодарю, княгиня, я это ценю. Может быть, принести тебе завтрак? Травник, булочки? Сегодня рано завтракают, — и она ушла, сама, а не вызвала служанку.
Да, Мантина грустила. А вот саму Кантану необходимость остаться одной всё-таки радовала больше, чем огорчала. Она чувствовала, что осмотреться тут, обжиться, побыть наедине с собой — это хорошо. И если её «нездоровье» пройдёт за обещанные в сказках шестнадцать дней, то вообще замечательно. Впрочем, это ведь она сама решила, что за шестнадцать дней всё должно пройти, в книге только намёки…
Поговорить бы с мамой. Может быть, вместе они сообразят, что происходит, и что делать? Хотя, если за восемнадцать лет мама даже не попыталась что-то объяснить своей дочери, а особенно перед свадьбой — скорее всего, она ничего не знает. Но мама может написать в Каст, может даже слетать туда, расспросить родных, князя, старую бабушку-княгиню, она даже может наведаться в Обитель Хранителя и попросить объяснений там. Сама Кантана побоялась бы появиться в Обители, одной, без мужа — тут она боялась за себя, а если отправиться туда с князем — следовало бояться за Обитель. И то, и другое её не устраивало.
Она приколола кулон. Да, конечно, шестнадцать дней взаперти. Но сегодня ей точно хотелось прогуляться по замку. И заодно отдохнуть от постоянно терзающих чужих чувств.
Мантина принесла завтрак на подносе: кувшин с молочным травником, гору теплых булочек. И конверт из плотной дорогой бумаги.
— Сегодня ночью привезли почту, княгиня. Тебе письмо из Хаддарда. Надеюсь, ты порадуешься новостям от родных.
Да, письмо было написано маминой рукой. Кантана поспешно вскрыла конверт.
«Здравствуй, Кантана, моя дорогая».
У лиры Кайры был чёткий, красивый почерк. Но такие мелкие буквы, как в этом письме, обычно говорили о волнении…
«Я надеюсь, что семейная жизнь доставляет тебе радость. И знаю, что ты у меня разумная девочка, и понимаешь, что не всегда согласие достигается сразу, и не станешь огорчаться по пустякам. Впрочем, прошло ещё так мало времени…»
О, да, дорогая мамочка. Тут много пустяков, не знаешь, радоваться им или огорчаться. Хотя и прошло так мало времени.
Несколько строк о сестре, о брате. Они передают приветы и будут так рады встрече. Ну, разумеется. Кантана скользила взглядом по строчкам, ища те, в которых мама напишет о важном. О том, что её беспокоит.
«Кантана, я была в смятении, узнав, что кузен Вейр должен был оставить Шайтакан. К тому же он, я слышала, ранен и сломлен душевно. Говорят, он теперь долго будет поправлять здоровье в Обители. Надеюсь, ему скоро пришлют замену. Я уже написала князю Розелину и Хранителю, прося их подобрать для тебя подходящего и надёжного человека. Просто, моя дорогая, мне будет гораздо спокойнее от мысли, что ты там не одна среди чужих. Конечно, князь теперь твой муж, и ты должна принять обычаи его народа, это долг каждой женщины. Но я понимаю, как это иногда тяжело, и лишь надеюсь, что ты справишься. Мне показалось, что и твоему мужу, и некоторым другим соддийцам, особенно магу Джелверу и тому молодому человеку, который тебя привез, кажется, племяннику князя, свойственны доброта и великодушие».
Что ж, просьбы мамы бесполезны, вряд ли Розелин и Хранитель кинутся исполнять их после визита Дьяна в Каст.
«Дорогая, у меня для тебя прекрасная новость. Нам предстоит важное событие: скорая помолвка нашей малышки Эйль. Её жених — наследный имень Сакуарт. Должна признать, это этот брак был бы для нас весьма желателен. Согласись, для Эйль это прекрасный вариант. Согласно договору, подписанному твоим мужем, ты должна присутствовать на всех такого рода семейных торжествах, и он обязан оказывать этому содействие. В то же время, никто не отменял обычай не беспокоить молодожёнов первые три месяца после свадьбы, но кто в наше время так уж этому следует? Дорогая, мы будем рады, если вы с князем всё-таки сможете приехать на помолвку. Наш государь в приватной беседе сказал мне, что будет разочарован, если ты не приедешь, потом о том же упомянула государыня…»
Вот оно. Кантана уронила на колени руку с письмом.
Помолвка сестры, на которой следует быть. Тут следует читать между строк: если она не прибудет, император рассердится.
«Если вы с князем не сможете приехать».
Они ждут князя? Да неужели?
Недаром мама упомянула о воле высочайших особ дважды. Сакуарты — самая богатая именьская семья в Касте, семья Круга. А Эйль ещё маленькая, зачем ей эта помолвка?! Впрочем, это не мама решала, видимо. Отец бы точно не позволил, как когда-то не позволил ей, тринадцатилетней, ехать на смотрины к князю Розелину.
И всё же, это повод побывать в Хаддарде. Повидать всех, поговорить с мамой, и выполнить желание императора и императрицы, пусть так. Несколько целей одним выстрелом. Хотя, глупо даже надеяться, что князь позволит!
«Дорогая, помолвка состоится семьдесят пятого осенника. Несмотря ни на что, я не теряю надежду на нашу встречу».
Через шесть дней. Однако…
Положенные шестнадцать дней ещё не истекут. Хотя, кому они нужны, эти шестнадцать дней!
— Что-то случилось, княгиня? — встревожилась Мантина.
— Мантина, я должна поговорить с мужем! Позови его, пожалуйста!
— О, княгиня. Я попробую, но он может быть слишком занят… — соддийка явно была растеряна.
— Позови его, пожалуйста, — повторила Кантана.
Что значит — слишком занят?..
— Он готовится к отлёту?
— Да, вероятно.
— Пойдём, — решила Кантана, — он всё равно разрешил мне посмотреть. Пошли кого-нибудь сказать ему, что нам надо поговорить.
Мантина не успела возразить, её подопечная уже надевала теплый плащ…